Рассказы - Мелихан Константин Семенович (читаемые книги читать txt) 📗
– А дети как? – спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
– Дети ничего, – сказала тётя. – Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.
– Пороть надо, – сказал я. – Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?
– Какую прелесть? – не поняла тётя.
– Я про блузочку говорю, – сказал я. – Вам оранжевый очень идёт. А желтый полнит.
– Ах, это?! – тётя оглядела себя и улыбнулась. – Это я у портнихи шила.
– И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? – спросил я.
– Тридцать рублей, – хлопая ресницами, сказала тётя.
– Как одна копеечка! – сказал я. – Надо бы и моей такую справить.
– Кому? – насторожилась тётя.
– Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
– Почти, – прошептала тётя и покраснела.
– Вам такая прическа очень к лицу, – сказал я. – Вы в ней моложе лет на пятьдесят!
– Да мне всего сорок восемь! – засмеялась тётя, и прическа съехала ей на глаза. – Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
– Очень холодное вредно есть, – строго сказал я. – Как здоровичко-то ваше?
– И не спрашивай! – отмахнулась тётя. – Какое уж наше здоровье?
– Что, печень опять пошаливает? – спросил я и посмотрел на мороженое.
– И печень, и давление, – сказала тётя.
«Пора!» – подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
– Аллохол пробовали?
– Да разве в аллохоле дело, – вздохнула тётя, – когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро – и то некому вынести!
– А муж что? – спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
Тётя почему-то отвернулась.
– Муж-то что? – спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. – Где сейчас?
Тётя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за грудь и судорожно стала ловить ртом воздух:
– Пить… Пить…
Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тётя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы её скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?
– Это я так… – говорила она. – Я на тебя не в обиде. Приходи ещё, если опять захочешь мороженого.
– Ну, спасибо! – сказал я. – Угостили!
– Спасибом не отделаешься! – сказала тётя. – Помоги-ка лучше посуду помыть.
Я добросовестно вымыл все, что велела тётя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.
Тост. Рассказ джентльмена.
Когда я был маленьким, я очень хотел стать джентльменом. Но я знал только одно правило поведения: «В какую сторону надо наклонять тарелку с последней ложкой супа. К себе – если хочешь пролить суп на себя. Или от себя – если хочешь пролить суп на скатерть».
Как-то моя одноклассница Светка Орлеанская пригласила меня в гости.
– Приходи сразу после школы, – сказала она. – Мне будет исполняться десять лет со дня рождения.
– Ладно, – сказал я. – Буду. И подарок какой-нибудь тебе хороший сляпаю. Из пластилина.
– Подарок – не главное, – сказала Орлеанская.
– Знаю, – сказал я. – Главное – внимание, которое оказывают цене подарка.
– Нет, – сказала Орлеанская. – Главное – это тост.
– Знаю, – сказал я. – Будет тебе тост. А что это такое?
– Тост, – сказала Орлеанская, – это когда человеку дарят счастье, только не на самом деле, а на словах.
Целый вечер я сочинял тост.
А на другой день пришёл к Орлеанской в гости. Когда все сели, я встал, вынул из кармана шпаргалку с тостом и громко, с выражением прочел:
Вы гений чистой красоты, У вас все руки вымыты!
– А чего это ты меня на «вы» обзываешь? – оскорбилась Орлеанская.
– Извиняемся, – сказал я. – Если хочите, могём и на «ты» перейти.
И прочел новый тост:
Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на «ты»!
– От твоих стихов действительно чокнешься! – сказала Орлеанская. – Ты бы ещё написал: «Давайте чмокнемся на „ты“!»
– Ну давай прозой тебя поздравлю, – сказал я. – Желаю тебе, Орлеанская, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
– Желаю тебе быть ещё моложе, чем ты сейчас!
Орлеанская улыбнулась. И я ещё добавил:
– Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом деле. Судя по твоим мозгам.
– На сколько же? – слросила Орлеанская.
– Лет на десять! – сказал я.
– Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребёнок?! – сказала Орлеанская.
– Нет, – сказал я. – Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Чтоб ты прожила ещё столько же!
– Что?! – ахнула Орлеанская. – Чтоб я только до двадцати лет прожила?!
– А что? – сказал я. – Двадцать лет – бабий цвет.
– Так я ещё и баба?!
– Ну, не мужик же, – сказал я. – Да ты не плачь! У тебя ещё все спереди. ещё найдешь своё счастьеце. А ныть будешь – оно с тобой разведется. И останешься одна с дитями.
– С какими ещё дитями?! – возмутилась Орлеанская.
– Со своими, – сказал я. – Нервными они у тебя будут. Какая мамаша, такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
– Катись ты сам отсюда бубликом! – закричала Орлеанская и стала выпихивать меня из-за стола.
Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:
– Пусть земля тебе будет мягким пухом!
Бабушка
Всем хорошим во мне я обязан бабушке.
Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигрываю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахматную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с противником на ничью.
Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион «Пещера ужасов». Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо – перекошенное от ужаса.
Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.
Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Бабушка зубами её стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдуваясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила:
– Уф! Нашлась!
– Что-то ты ложку стала часто ронять, – говорила мама. – Совсем ослабла. На-ка тебе ещё котлету!
Часто мы с бабушкой ходили в кино на боевики. Не знаю, нравились ли боевики бабушке, потому что она во время сеансов спала. И только когда стреляли особенно громко, она просыпалась и спрашивала:
– Ну, что? Не всех ещё кокнули?
– Нет, – успокаивал я её. – Спи спокойно, дорогая бабушка!
Помню, как мы играли с бабушкой в футбол. Точней, играл я с ребятами, а бабушка тихонько подкрадывалась за ворота моего противника. И когда я выходил один на один с вратарем, бабушка неожиданно ему говорила:
– Жвачку хочешь?
Вратарь оборачивался – и я забивал гол!
После игры вратарь подходил к бабушке и спрашивал:
– А где обещанная жвачка?
– Да вон в киоске у каперативщиков, – говорила бабушка. – Давай деньжата – я сгоняю.
Когда учительница вызывала моих родителей в школу, я всегда приводил бабушку. Потому что бабушка была глуховата и не слышала, как учительница меня ругает.
– Что она там бормочет?! – громко спрашивала меня бабушка.
– Она меня хвалит! – кричал я бабушке в седое ухо.
Учительница с удивлением замолкала. А потом говорила мне, чтобы в следующий раз я приводил маму.
В следующий раз я, действительно, приводил маму. Но – своей бабушки. То есть – прабабушку.
В отличие от бабушки, моя прабабушка не только плохо слышала, но и плохо видела.
А засыпался я на домашнем сочинении. Было оно на тему «Мое детство». Я его даже не прочел, когда сдавал учительнице. А начиналось мое сочинение, оказывается, так:
