Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца - Бегемотов Нестор Онуфриевич (книга жизни .txt) 📗
Мальчик и девочка расположились в комнате на диване.
Он: Я очень люблю коллекционировать марки…
Она: А я, а я собираю открытки с разными животными… Он: У меня есть такая марка, на ней нарисована – хи-хи – собака.
Она: А у меня есть открытка, на ней сидит целых три собаки!
Он: А еще у меня есть марка, там изображены две кошки. Прям как настоящие…
Она: У меня тоже есть открытка с тремя кошками!..
Когда родители ушли в кино, дети перестали извращаться и смогли нормально потрахаться.
– Алло, это пожар? Я спрашиваю – это пожар? Ах, это пожарные! А когда будет пожар? Скучно. Позвоните, когда пожар начнется!
– Алло, милиция? Приезжайте как-нибудь после обеда, тут у нас один с ума сошел. Нет, он вовсе не буйный. Так что достаточно будет шести человек.
– Алло, «Скорая»? Это точно «Скорая»? Примите экстренный заказ! Выезжайте как можно быстрее: очень кушать хочется!
Ну скажи – зачем ты это сделала? Ответь мне честно – для чего? Какая была в том надобность? Объясни мне, как долго продолжались твои метания? Я хочу знать – почему? На кого ты насмотрелась, с какой ветреной подруги ты взяла пример? Может быть тебя кто-нибудь научил? Я хочу знать, может быть тебе кто-нибудь посоветовал? И что ты сама теперь об этом думаешь? Кому вообще это надо? И куда мы это теперь поставим?
Я не хочу слышать, сколько стоит этот идиотский вентилятор!
«Не плачь, в этом фильме одни богатые!»
Когда прапорщик Порнаш ушел на пенсию, он откровенно заскучал. Уже не было смысла каждый день бриться, натирать ваксой ботики и посещать строго раз в неделю уставную баню для помывки. Впору и заскучать, если человека вырвали из привычной ему обстановки, в которой все было ясно, все размечено строго по линейке. У прапорщика не было увлечений, какого-то хобби, как не было и проблем. Всю свою сознательную жизнь он доверялся суждениям капитана Холина, который всегда знал, что следует предпринять прапорщику в том или другом случае. По капитану Холину Порнаш скучал неимоверно, а потом купил подержанного сенбернара и назвал собаку в его честь – Холли.
Холли сначала не подавал вида, что он такой умный, а осматривался на новом месте и изучал своего хозяина. Прошло время, и однажды утром Холли дал понять, что предпочитает тушенку, обои синего цвета и старинную мебель.
Порнаш переклеил обои, закупил два ящика тушенки и присмотрел в комиссионном магазине этажерку тридцатых годов. Холли показал, что этим пока доволен, а потом дал понять прапорщику, что любит смотреть по вечерам телевизор.
Пришлось Порнашу потратиться на «Рубин», о чем он сначала не жалел. Поставил он телевизор на шкаф и вечерами стал смотреть с собакой разные передачи, отдавая предпочтение футболу. Порнаш не мог нарадоваться на своего пса, а пес искренне привязался к Порнашу. Порнаш это видел, чувствовал, об этом ему постоянно напоминал Холли.
Вот так хорошо все шло, а потом по телевизору стали показывать сериал – «Богатые тоже плачут» и Холли не желал смотреть в это время ничего другого, даже международных матчей по футболу. Прапорщика же от этого сериала просто тошнило.
Он два месяца уговаривал Холли не смотреть этот «идиотизм», один раз даже встал на колени. Но Холли четко дал понять, что если ему не будут включать «Богатых», он укусит отставного прапорщика за ногу. Один раз для примера – укусил.
Порнаш напился доморощенной водкой, приобрел пистолет и, вернувшись домой, пристрелил Холли, дав понять, что собака – друг человека до тех пор, пока не начинает смотреть такие сериалы. Холли погиб, а прапорщик опрокинул телевизор на пол и, скорбя, уснул до рассвета.
Друга – Холли – он похоронил наутро возле дома, там, где соседка выращивает гладиолусы, и только через полгода поехал на птичий рынок и купил зеленого попугая.
Сидоров стоит на углу дома и смотрит на звезды. К нему осторожно подходит вежливый милиционер.
– Что вы тут делаете?
– Подождите, – останавливает его Сидоров. – Не вспугните своим свистком этот чудный миг! Я вдыхаю полной грудью этот ночной воздух, я любуюсь звездным небом.
– Пройдемте, – предлагает милиционер.
– Послушайте, но я же ничего не делаю противозаконного! – говорит наш герой. – Прошу вас, опустите свою дубинку… Я просто переживаю эту чудную ночь, я сливаюсь с ней, я становлюсь единым целым…
– Пройдемте, – упрямится милиционер.
– Нельзя так, товарищ. Кто знает, может быть сейчас на меня снизойдет вдохновение, и вид этих звезд, этого прекрасного, бесподобного звездного неба растормошит мой творческий гений…
Милиционер задумчиво смотрит на Сидорова, потом не выдерживает, берет его за руку и говорит:
– Я вам в третий раз говорю – пройдемтесь! Там, за углом, где я несу свой пост, звезды гораздо красивее! Мы могли бы написать эту поэму вместе!
Услышав это, Сидоров падает в обморок. Незаметно наступает утро.
Пятница, после обеда. Жилой дом. Небольшой скверик, прохожие. Идут, бегут, спешат – все, как всегда, опаздывают.
Неожиданно из подъезда дома выбегает бородатый молодой человек с автоматом имени Калашникова наперевес.
– Всем лежать! Я стрелять буду!
Вежливо так кричит. Без мата. Все уже лежат. Руки – на голове. Бах! Бах! – слышатся одиночные выстрелы. Бах! Бах!.. Человек под кустом другому:
– Как вы думаете, сколько еще этот кретин будет здесь стрелять?
– Да потише вы, идиот! А ну как услышит?
Бах! Бах!.. Бабушка из песочницы другой:
– Ну и молодежь пошла! Пожилых людей заставляют на землю бросаться!
– А ведь тоже были комсомольцами, наверное!
Бах! Бах!.. – Звук осечки, долгожданная тишина.
– Надо же! – восклицает бородатый стрелок, шаря по карманам. – Опять забыл взять запасную обойму!.. Что за наказание? Ладно, всем отбой! – бросает он собравшимся вокруг и исчезает в подъезде.
Все встают, отряхиваются, облегченно вздыхают, начинают умело ругаться:
– Какая неслыханная наглость!
– Это зверство какое-то!
– Таких вот сажать надо! На гвозди!
– Мало, видать, в детстве ремнем воспитывали!..
Все шумят, бестолково толпятся вокруг песочницы, и тут незаметный старичок, отряхивая пиджак, задумчиво:
– А я бы с таким пошел в разведку…
Однажды Абдулов пришел на спектакль к Симоновой, сел в третий ряд и в первом же отделении оглушительно захрапел!
На следующий день Симонова приперлась на спектакль Абдулова и ловко бросила в него гнилым помидором.
После этого Абдулов пришел к Симоновой на премьеру другого спектакля, стал ходить между рядами и раздавать автографы.
В другой раз Симонова появилась во время второго отделения, встала возле сцены и стала раздеваться. Никто из зрителей уже не смотрел на игру Абдулова, все смотрели на Симонову.
Именно этого Абдулов и добивался! Ему давно уже хотелось посмотреть на обнаженную Симонову!..
Литератор Фигулькин давно хотел испытать нечто волнительное, но в то же время серьезное с какой-нибудь из женщин. Но те женщины, с которыми он был знаком, знали, в свою очередь, Фигулькина – и ничего волнительного испытывать с ним не собирались. А с женщинами, которых он не знал, Фигулькин боялся заболеть неприличной болезнью. Более того, незнакомые женщины могли запросто начать его шантажировать.
Фигулькин жил, пописывал стишки и мучился от этой двойственности. Лев Николаевич Толстой тоже всю жизнь мучился. Но этот – из других соображений.
