Медики шутят, пока молчит сирена - Горобец Борис Соломонович (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
С. 71
Больной закурил — выкинули из клиники
А. И.: «Я работаю у Мясникова, 1952–1953 год. Прихожу на работу — больного нет. Где больной? У него обострение язвы.
— Андрей, он закурил.
Я говорю:
— Ребята, но у него обострение язвы, того гляди прободнет.
На меня Виноградов вот так посмотрел — ассистент <Мясникова>, Алексей Викторович, будущий заведующий кафедрой.
— Андрей, я не понимаю, о чем ты говоришь! Он закурил. Этого абсолютно достаточно, чтобы вышвырнули из клиники.
И вышвырнули. Никаких! Попробуй там, в клинике, покурить! А у В. Н. Виноградова, я боюсь, как бы не вместе с ординатором выкинули. Там жесткая была дисциплина».
С. 72
Доктора уважали больше, чем директора завода
А. И.: «И вот я окончил медицинский институт только что. Приезжаю в Волоколамск работать участковым врачом. Это районный центр, бездорожье. Как больной ко мне относился? Я Вам скажу. Я пришел в баню, ну, очередь, конечно. Стою в хвосте со своим свертком — с мочалкой и шмотками. Выходит банщик:
— Доктор, проходите!
Я оглядываюсь по сторонам, это кому? Впереди стоит директор ободно-механического завода, фигура номер один в этом районном центре.
— Доктор, проходите! Ну, Андрей Иванович, что ты стоишь? Эти постоят».
С. 86
Презерватив ввел в пищевод
А. И.: «У нас лежат больные с кровотечениями из расширенных вен пищевода. Это ургентная ситуация, которая требует совершенно четких действий. Я дежурил, у меня больной начал течь. Но это — районная больница, я один на все отделения — хирургия, гинекология, терапия. Мне было 25 лет, я позвал медицинскую сестру говорю: „Слушай, на тебе трояк, сходи в аптеку, купи мужской презерватив“. А она… Я не понял, что я такого хамского сделал. Потому что надо было ввести зондом его вглубь и надуть, чтобы он пережал вены пищевода расширенные. Какие у меня там были другие методы? Только этот. Я ее обругал…»
С. 93
Сцена: хирург во время операции бросает на пол скальпель…
А. И.: «Была после 4-го курса практика, меня позвали ассистировать новому хирургу. Дама приехала с мужем в рядом располагающуюся воинскую часть, пришла на работу, врачебный диплом, хирург. А наш хирург, мощный фронтовой хирург, Владимир Иванович Варсобин, он обрадовался и в отпуск уехал.
Операция по поводу непроходимости. Я ей ассистирую, открываем живот. Как открываем? Кожу разрезали, хорошо, подкожную клетчатку разрезали, хорошо, дошли до брюшины, а черт его знает, где брюшина? Лезем дальше, а никакой брюшной полости нет, потому что это второй заворот кишок после перитонита. Она не понимает, что перед ней. Рубец, она в этом рубце что-то делает, никакого толку, она не знает, где кишки, она до кишок добраться не может. Дальше была гениальная сцена — она бросает на пол скальпель и пинцет и в слезах выбегает из операционной!
Кланька, она же Клавдия Ивановна, сестра операционная, говорит:
— Андрей, робеть нельзя, держи сапожок.
Дает мне в руку сапожок такой, расслаивать. Я начинаю под ее руководством, нас двое, на наркозе нянька, нас только двое. Я начинаю расслаивать брюшину. Мать честная! — вдруг она расслоилась, я увидел кишечник. Я начинаю одну спайку за другой рассекать, потом раздается такой характерный „бррру“.
— Все в порядке, зашивай!
Я где-то рассек ту спайку, которая основанием была для структуры кишки. Зашил под ее руководством. Она говорит:
— Ну, хорошо, потом надо будет кровь перелить.
Тогда это было модно. Вот и все. Мужик ушел домой в общем здоровым. Это была норма подготовки врача. Я это запомнил, потому что лазить в пузо при непроходимости — дело дико ответственное, очень трудно, там понять ничего нельзя, когда это конгломерат соединительной ткани, а в нем кишки. Вот, как быть? А эта Кланька, она работала в войну, а через Волоколамск отступала армия Панфилова. И на руках у этой старшей сестры генерал погиб от ранения. Это фронтовые люди, они умели работать. И я обязан был работать».
С. 89
Тогда аборты были запрещены
А. И.: «Приезжала баба, вся в крови, и на мой дежурный вопрос: „Что ты делала?“, она говорила:
— Ничего. Ну, с телеги спрыгнула, и вот, понимаете…
— Ну, чем ковыряла?
— Ничем, честное слово, вот, как перед Богом!
Сажаю в кресло, из матки торчит палка. Палка — из шейки. Ей показывают. Она говорит:
— Ну, что же делать-то, ну, что делать?
Все равно утром я прокурору ничего не напишу, а обязан. Он приходит раз в месяц, раз в квартал и говорит:
— Андрей Иванович, ну, что ж это за работа такая? У Вас ни одного криминального аборта.
Я говорю:
— Ну, понимаешь, ну, что я могу сделать? Ни одного.
Он смеется, я смеюсь. А бабы плачут. Но то, что протоколы акушерские фантастичны, это надо знать. Вам напишут что ни попадя, я обычно историю не читаю. Бесполезно. <…>
Криминал — моя вся молодость прошла на нем. У меня аэродром с одной стороны, а в двух километрах от него — фабрика Ленина, ткацкая. И там — один мужик на 1000 служащих, и там — непрерывный криминал <незаконные аборты>».
С. 90
Больной: «Если б ты про меня забыл, я бы сдох»
А. И.: «Они <городские врачи> не прошли школы борьбы за жизнь, один на один со смертью. Вот в деревне это было, там я знал, что у меня за спиной — никого. Прозевал однажды, замордовался, уже 7 вечера. Все было в порядке, я в мажорном настроении, последний больной. Только вышел из поликлиники — Боже мой, там же еще больной ждет, лежит. Гориков, я его помню, тяжелая сердечная недостаточность, он периодически давал такой живот, что задыхался. Я прихожу к нему, он на меня Богу молился, говорю:
— Что ж ты, черт бы тебя побрал, молчишь, а если бы я забыл?
— Если б ты забыл, я бы сдох.
Я до сих пор это помню: „я бы сдох“. И я знаю: есть он, есть я, и больше никого, промежуточных нет, вот и все».
«Злой разговор» о советской медицине
А. И.: «Конечно, это злой разговор, но, как вы думаете, когда наука в этой стране начала стремительно развиваться? Вы же не отгадаете — в 1918 году! Еще Деникин будет брать Орел, а в Петрограде создают физико-технический Институт. Здесь Абрам Федорович Иоффе уже на руках носит Курчатова и делает из него того, кем является Курчатов. Это же он вместе с Харитоном спас не только эту страну. Мир спасли тем, что сделали бомбу. <…> Это поразительный успех. В 1918-м году создали Центральный аэрогидродинамический институт — ЦАГИ, там, в Раменском, чтобы поднять потом самолеты. В 1918-м! Вы представляете себе головы этих людей? В 1919-м создается Туркестанский университет, а Колчак еще отрезает от Москвы всю Среднюю Азию. Плевать они хотели, они знали цену и Деникиным и Колчакам. Это все — бурда, они похулиганят и исчезнут, а страна останется. И они создали этот Университет, где была создана советская гематология — Александром Николаевичем Крюковым. А ездили туда через Красноводск <через Каспийское море>, потому что напрямую не проедешь — там Колчак. Вот эти люди создавали советскую науку. <…>
Самое поразительное: СССР — единственное место на земле, где люди ликвидировали массовые инфекции. Больше нигде! Ни в каких Штатах, ни в каких Англиях ничего подобного нет. Эти люди уничтожили ришту, это червяк, который живет, от пятки до паховой складки — вот такой червяк под кожей. Ни одного случая больше нет. Они уничтожили лейшманиоз — ни одного случая в Средней Азии нет. Через реку Пяндж, в Афганистане — все, что хотите, а здесь — нет. Лейшманиоз наблюдается в Грузии, а в Средней Азии — нет. Эти люди уничтожили малярию. Они уничтожили массовые тифы. Там было практически все это ликвидировано: и оспа, и холера, и чума. Грязь и ужас этих мест тогда — надо себе представить! Но вот эти люди, советские, все это уничтожили. Там чистая здоровая нация, здоровые люди, одно удовольствие смотреть. Они это знают и помнят. И фамилию Исаева помнят. Вы знаете фамилию Исаев, нет? А там об Исаеве говорят в музее, показывают вам обсерваторию Улугбека и, между прочим, говорят: „Тут работал доктор Исаев. Он уничтожил хаузы“. Это такие миленькие бассейны с водой, куда опустив ноги, сидели и пили чай, курили кальян, а ножки болтались в воде. А червяк туда бросал свои яйца и перекидывал на соседей. Приехал Исаев и выкачал к чертовой матери все. Вы представляете себе радость духовенства, когда неверный приезжает наводить порядок? Плевал он на это духовенство, навели порядок, и нету болезни. И местные не знают, что это за болезнь была. Ну, я уже не говорю о кишечных тяжелейших инфекциях, все это сметено. И народ это понимает».
