Медики шутят, пока молчит сирена - Горобец Борис Соломонович (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Л. Д. Гриншпун в кн.:
[И. А. Кассирский… 2008. С. 92]
«Поздравительная» телеграмма
Л. Д. Гриншпун пишет:
«У меня появился долгожданный ребенок. Родился он не в Москве, а в Харькове, на родине своего отца. Не успела я появиться с ребенком дома, как пришла телеграмма от Иосифа Абрамовича. Естественно, все подумали, что поздравительная. Но ничего подобного. В ней было написано: „Где кривая больной Эпштейн?“ Моя семья была возмущена. А я ничуть. <…> Он писал что-то очень важное и в том числе про эту больную, но не мог этого делать, не опираясь на подлинные документы. Отсюда срочная телеграмма. Я отзвонила…»
Там же. С. 91
А. И. Воробьев о И. А. Кассирском: «Дорогой мой учитель, все, что ты делал, я об это вытер ноги»
А. И.: «Тогда предполагалось, что лейкоз — это болезнь созревания клеток, что-то вроде воспаления, вот надо найти витамины, и они перестанут так жить и начнут созревать. Это было повсеместно принятое понятие. Я выступил на утренней конференции со свойственной молодому человеку наглостью и говорю: „Иосиф Абрамович, это ведь все чушь. Во-первых, они клональные, из одной клетки, во-вторых, они подчиняются законам изменчивости и отбора. Ха-ха-ха!“ И еще сказанул слово прогрессия. Только один человек, самый старый, молча записывает. Посмеивается, но записывает. Он понял, о чем я говорю. Если перевести на русский язык, то я говорил примерно следующее: „Дорогой мой учитель, ты проработал 40 лет, все, что ты знал, и все, что ты делал, — это чушь собачья, я об это вытер ноги и объяснил тебе, что ты был дураком“. Но его это никак не взволновало. Во-первых, это сказал его ученик, т. е., что бы он ни сказал, это — как если бы он сам <учитель> сказал. Во-вторых, к чему же обижаться? Если яйца стали учить курицу, так и слава Богу! Надо учиться. И он это все записывал. И никаких проблем, никакой обиды».
А. И. Воробьев в кн.:
[Кассирский и время. 2008. С. 152]
Ученик есть продолжение Учителя
А. И.: «Профессор В. П. Эфроимсон, сравнивая текст о патогенезе лейкозов И. А. Кассирского и не оставивший камня на камне от <традиционной> теории аутохтонности текст А. И. Воробьева, доказывающего клональность этих опухолей, советовал И. А. Кассирскому убрать из книги написанную им чушь. „Вместо того чтобы обидеться, надуться, между делом наподдать молодому нахалу <это А. И. о себе>, Иосиф Абрамович расхохотался до слез. „Этот старый еврей, может быть, хочет нас поссорить? Дурак! Это еще не ясно, кто из нас прав. Жизнь покажет. Но кто такой Андрей Иванович? Это же мой ученик!“ Звучало примерно так: „Это же я сам, только — моложе и лучше““».
Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 772
Учитель год не разговаривал с учеником
А. И.: «Помню, как-то Иосиф Абрамович подошел к тяжелому больному при сепсисе: „Надо дать преднизолон!“. А я, уже начитавшись, издал только один звук: „Хм!“. После этого он год со мной не разговаривал. Потому что я, конечно, понимал, что он ерунду несет, но, с другой стороны, это все-таки учитель, и можно было вести себя более воспитанно, чем я себе позволил. И он обиделся, хотя был абсолютно, вдоль и поперек, неправ. Но и понять Кассирского легко. У него на глазах появился преднизолон, препарат, который всю клиническую картину решительно, напрочь изменил. Ну, конечно, он тыкал этот преднизалон, где надо и где не надо. Вот, где не надо, в частности, при сепсисе — это я уже видел, что его не надо, а он еще не увидел. И я нахально сделал этот вот жест, за что и получил».
А. И. Воробьев в кн.:
[Кассирский и время. 2008. С. 780]
О своей юности
«…В 1942 году я схлопотал левосторонний плеврит в детском доме, такое удовольствие — среднего пошиба. <…> А той жуткой скарлатины теперь нет. Я лежал в Морозовской больнице, рядом со мной, справа, слева, умирали дети.
— А Вы лежали не с ней?
— Я среди них лежал со скарлатиной, но я не умер, если бы я умер, я бы не разговаривал сейчас».
А. И. Воробьев. Из журнала:
[Клиническая геронтология, 1998. № 4]
Любимая строфа из поэта Н. Панченко
Вот третья строфа стихотворения — Панченко описывает судьбу русского поэта, две первых строфы я не помню, а третья:
С. 61
О работе электромонтером
А. И.: «Я в юности работал немножко и электромонтером <1943>. Можете представить себе, какие у меня были пальцы — толстые, грубые. Мы гайки вертели руками, с ключами было всегда дефицитно. Как я проверял электрощиток — под током он или не под током. Я подходил, двумя пальцами — раз!.. Я говорю то, что было. Это, во-первых, не мое изобретение, я это подглядел у опытных монтеров. Но у меня, во-первых, была толстая кожа на пальцах, во-вторых, пардон, не очень мытая от машинного масла, поэтому проводимость была невелика, ничего особенного».
С. 63
О поступлении в 1-й Мединститут
А. И.: «На собеседовании меня скорее всего „зарезали бы“ по политическим мотивам <репрессированы родители>, несмотря на золотую медаль. Но профессора Иванов и А. И. Макарычев пришли к Председателю приемной комиссии и начали „ля-ля“ с ним, и незаметно переложили мое дело из папки „На собеседование“ в папку „Принять по результатам собеседования“».
С. 68
«Мы Вас призываем в военно-морское училище»
А. И.: «Я пришел по повестке.
— Паспорт!
Даю паспорт. Бац — в стол.
— Мы Вас призываем в военно-морское училище.
Я смотрю: ребята вяжут узлы. Я сижу, смотрю на них и Лихорадочно соображаю, что же мне делать, что делать? Подхожу к вахтеру, говорю:
— Мне надо перевод получить, дайте мне паспорт.
— Пожалуйста, возьмите.
Больше они меня не видели. А так — очень просто: паспорт, и все! Ты уже на крючке, ты трепыхаешься, но за губу взяли. Сволочи, они не имели права, конечно, 10-классник, я не призывной еще был. Это был 1946-й, мне 18 лет, но я еще в школе».
Хапай воздух!
А. И.: «Я учился патологической анатомии на кафедре Анатолия Ивановича Струкова (1901–1988), был еще жив А. И. Абрикосов (1975–1955). С Абрикосовым я не разговаривал, экзамен ему не сдавал, потому что он ставил тройки, а мне нужны были пятерки, потому что нужна была повышенная стипендия, кушать хотелось очень. Но он, скотина, этого мог не понять. Читал он лекции скучно. Учили делать срезы, и основное время я потратил на то, чтобы научиться точить ножи на мраморной плите. Туда и обратно. Точишь острием вперед. В этом состояла моя двухмесячная анатомическая школа, потом поехал вскрывать трупы. Я помню — пришел на кафедру Абрикосова — Струкова, и мне сказали: „Андрей, хапай воздух! Вот то, что носится, надо слушать“. Но можете, конечно, это все не слушать, умнее будете».
