Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.
Однажды Наследник Цесаревич Николай Александрович разговаривал с духовником своим, протопресвитером Бажановым, о трудности царствовать.
— Точно, Ваше Высочество, — отвечал духовник, — это нелегкую ношу возлагает Господь на плечи Царей.
— Особенно, — сказал Наследник, — труден выбор людей! Научите, что должен делать Царь, чтобы уметь выбрать людей?
— Во-первых, — отвечал Бажанов, — молиться Богу и просить Его помощи, во-вторых, не окружать себя ширмами, из-за которых Царь решительно никого не узнает и едва ли кого услышит. (1)
Император Александр III был очень остроумный человек. Многие из его резолюций сделались классическими.
Известен случай, когда в каком-то волостном правлении хулиганистый мужик наплевал на портрет Царя. Дела «об оскорблении Величества» разбирались в окружных судах, и приговор обязательно доводился до сведения Государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения Императора. Александр III гомерически расхохотался, а когда он хохотал, то это было слышно на весь дворец.
— Как! — кричал Государь. — Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду еще кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Пошлите его куда подальше и скажите, что и я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец. Вот еще невидаль! (2)
Арестовали по какому-то политическому делу писательницу Цебрикову и сообщили об этом Государю. И Государь на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:
— Отпустите старую дуру!
Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была на корню уничтожена, с горя Цебрикова уехала в Ставрополь Кавказский и года два не могла прийти в себя от «оскорбления», вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю. (2)
Характерной чертой Императора Александра III было чувство законности. Однажды он проходил по парадным залам Гатчинского дворца и, взглянув в окно, в которое видна была станция Балтийской железной дороги, сказал сопровождавшему его лицу: «Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция — между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его».
Случилось так, что через несколько дней Государь опять проходил по тем же залам и также с кем-то из лиц свиты. Взглянув в окно. Царь протер глаза и спросил своего спутника:
— Послушайте, со мной творится что-то странное — я не вижу станции.
На это спутник ответил, что станцию на днях перенесли в сторону так, чтобы она не закрывала военного поля. Государь удивился:
— Да зачем же это сделали?!
— Ваше Величество, я слышал, что вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.
Государь с неудовольствием сказал:
— Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление. (2)
Управляющий Морским министерством адмирал Степан Степанович Лесовский женился на сравнительно молодой Елизавете Владимировне Вестман. После его кончины вдова получила должную ей пенсию. Когда же через некоторое время она решила вступить во второй брак, то подала Государю прошение о разрешении сохранить пенсию, что было совершенно противозаконно, но в прошении она выразила уверенность, что Государь и Россия «не забыли службу ее мужа, адмирала Лесовского».
Государь положил следующую резолюцию: «Ни я, ни Россия не забыли службу почтеннейшего Степана Степановича, а вот вдова его забыла. Отказать». (2)
Летом 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве.
Характерный эпизод произошел при докладе Государю гофмаршалом князем Владимиром Сергеевичем Оболенским программы пребывания французских моряков. Оболенский доложил Государю о предполагавшемся обеде в честь моряков в Большом Петергофском дворце и спросил, провозгласит ли Государь только тост в честь эскадры или скажет речь. Император ответил, что будет тост за Францию, за адмирала и эскадру, на что Оболенский доложил, что в таких случаях по этикету следует играть гимн. Государь сказал, что так и следует поступить.
— Но, Ваше Величество, это Марсельеза!
— Раз это их гимн, значит, его и следует играть.
— Но, Ваше Величество, это Марсельеза…
— Ах, князь, вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть. (2)
В бытность Николая Хритиановича Бунге министром финансов приемную его всегда наполняла масса просителей. Он был очень доступен. На одном из таких приемов из толпы просителей выдвинулась вперед пожилая женщина мещанского типа и начала целовать министра в плечо.
— Батюшка ты наш родной… сокол ясный… солнышко красное… родимый.
— Да что вы, что вы, что вам угодно? — спросил смущенный министр.
— Милый мой… ангел… благотворитель… помоги ты мне в нужде и заставь за себя молить Бога…
— Да в чем дело? Объясните скорее.
— Желанный наш… Говорят, ты поставлен раздавать казенные деньги взаймы. Помоги мне. Из сил выбилась с иголкой и решилась швейную машину купить. Одолжи мне двадцать пять рублей казенных взаймы, и, видит Бог, родной мой, я тебя не обману, выплачу по чести… с процентом…
— Взаймы, голубушка, не даю, а вот так подарить тебе могу, — сказал министр, подавая женщине ассигнацию.
— Ох, ты, мой ангел сохранитель, да пошли тебе Господи… и твоей супруге, красавице ненаглядной.
Бунге не был женат и жил одиноко весь век, а потому невольно улыбался болтовне, которую обрадованная просительница, не унимаясь, продолжала:
— …Твоей супруге, красавице ненаглядной, и дозволь мне, батюшка, пойти к ней и в ножки поклониться.
— Нельзя, матушка, нельзя, она еще почивает, а вот тебе десять рубликов еще за супругу. Ведь ты же не виновата, что у меня ее нет.
Про Санкт-Петербургского градоначальника П. А. Грессера рассказывают такой анекдот, характеризующий его как симпатичного и остроумного человека.
К Петру Апполоновичу поступали частые жалобы на одною из столичных мелочных торговцев, который самым безсовестным образом всех обмеривал, обвешивал и обсчитывал. Не находя веских улик, градоначальник долгое время ничего не мог поделать с мелочником, пока не представился ему удобный случай.
Однажды проезжает мимо лавки этого коммерсанта и видит, что из нее выходит маленькая девочка со свертком в руке. Грессер остановился, вылез из экипажа и подошел к ребенку.
— Ты, милая, что несёшь?
— Сахар.
— В этой лавке покупала?
— Да.
— Сколько же ты купила?
— Фунт.
— Ага!.. Вернемся-ка на минуту в лавку.
Хозяин встретил градоначальника низким поклоном. Грессер взял от девочки сверток и, передавая его лавочнику, сказал:
— Свешайте-ка!
Хозяин засуетился, перепугался, побледнел, но ослушаться не посмел и положил сверток на весы. Оказалось, что фунта сверток не вытягивал, в нем всего-навсего три четверти было.
Градоначальник к хозяину:
— Продали за фунт?
— За фунт-с.
— А тут ведь меньше?
— Виноват-с, ошибся.
— Ошибся?
— Ей-богу, ненароком.
— А приходится вам ошибаться не в свою пользу, то есть вместо одного фунта давать полтора?
— Частенько-с.
— Похвально! — произнес Петр Апполонович и спросил: — У вас самая большая сахарная голова во сколько фунтов имеется?
— Да около пуда будет-с.
— Достаньте!
Хозяин поставил на прилавок громадный сверток сахару.
— А есть непочатый цибик хорошего чаю?
— Как же-с! Самый первый сорт-с…
— Подавай его сюда.
Хозяин к сахару присоединил большой ящик с чаем.
— Пол пуда лучшего кофею свешайте.
— Готово!
— Теперь отправьте все это с приказчиком к родителям этой девочки.
