Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.
— Хотя я с вами, кажется, и в дальнем родстве, но на службе шутить не люблю и привык, чтобы мои приказания были тотчас исполняемы. (1)
Когда Н. Н. Муравьев был назначен в 1855 году наместником кавказским, то по приезде своем в Тифлис он прежде всего решился уволить массу лишних чиновников, прикомандированных к канцелярии наместника. В числе этих чиновников находился и известный писатель граф В. А. Соллогуб. При общем представлении ему служащих, когда была названа фамилия графа. Муравьев спросил:
— Вы автор «Тарантаса»?
— Точно так, ваше высокопревосходительство. — отвечал Соллогуб.
— Ну, так можете сесть в ваш тарантас и уехать. (1)
Муравьев имел привычку после утренних занятий отправляться на прогулку по Тифлису. Во время одной из таких прогулок к нему подошел солдат и подал прошение, в котором жаловался на своею ротного командира. Муравьев взял бумагу, прочитал ее и обратился к солдату со следующими словами:
— Я приму твое прошение, потребую дело, рассмотрю его лично, будешь прав — взыщу с ротного командира, нет — пройдешь сквозь строй! Выбирай!
Солдат подумал, взял прошение обратно и скрылся. (1)
Знаменитый ученый академик Бер приехал в Тифлис во главе экспедиции, снаряженной Географическим Обществом для научных исследований. Бер счел долгом представиться вместе с членами экспедиции Муравьеву. Последний вышел в приемную и обратился к Беру с вопросом:
— Кто вы такой?
— Академик Бер, — отвечал тот.
— А зачем вы здесь?
Бер объяснил.
— Ну, извините. — продолжал Муравьев. — ничем не могу быть полезным, вы хлопочете о размножении рыб, а я — солдат, время военное.
— Я с удовольствием помог бы вам, генерал, — возразил Бер, — да, к сожалению, слишком уже стар. (1)
Муравьев внес в веселую общественную жизнь Тифлиса мертвящую скуку. Все словно замерло. Муравьев вел жизнь необыкновенно строгую и воздержную: соблюдал все посты, не дозволял себе никаких общественных удовольствий, никакого развлечения, за исключением, и то изредка, партии в шахматы. Неуклонно требуя от подчиненных своих точного, без малейшею упущения, исполнения лежавших на них обязанностей и даваемых поручений, Муравьев не менее был строг и к самому себе. Все его время, все его досуги были посвящаемы службе. Педантизм его в этом отношении доходил до крайности. Однажды правитель его канцелярии Щербинин уговорил его посетить театр, доказывая необходимость поощрить учреждение, имеющее несомненное влияние на развитие нравов и способствующее слиянию туземцев с русскими. Муравьев поехал в театр. На другой день Щербинин спросил его: остался ли он доволен спектаклем?
— Да, хорошо, — отвечал Муравьев. — но я на вас сердит за то, что вы отняли у меня несколько часов, принадлежавших службе.
На это Щербинин заметил, что предместник Муравьева князь Воронцов, который без устали целый день посвящал делам, вечером уже ничем не занимался, любил собирать у себя общество и с удовольствием принимал участие в общественных развлечениях.
— Потому-то, — возразил Муравьев. — при нем так мало сделано в сравнении с тем, что могло бы быть совершено. (1)
Один из чиновников особых поручений сибирского генерал-губернатора Н. Н. Муравьева-Амурского, узнав о злоупотреблениях нерчинского почтмейстера, доложил о том своему начальнику.
— Что же мне делать с ним? — отвечал Муравьев, — вы знаете, что почтовое ведомство у нас status in statu. Я не имею никакой власти остановить какое-либо зло, делаемое почтовым чиновником в его конторе. Мало того, я сам делаю в Иркутск визиты губернскому почтмейстеру собственно для того, чтобы он моих писем не перечитывал и не задерживал. (1)
Корпусный командир Набоков во время развода, желая что-то сказать начальнику дивизии генералу Гартонгу, крикнул ему: «Николай Иванович!» Гартонг поспешил на зов. В то же самое время с гауптвахты караульный офицер, сделав на караул и вложив шпагу в ножны, скорым шагом направился через плац к Набокову.
— Что прикажете, ваше высокопревосходительство? — спросил Гартонг, подойдя к нему.
— Позвольте, батюшка, позвольте, — отвечал Набоков. — на гауптвахте что-то случилось: караульный офицер идет сюда.
Между тем караульный офицер подошел и сделал под козырек.
— Что такое, батюшка, случилось? — спросил его Набоков.
— Ваше высокопревосходительство изволили меня звать? — отвечает офицер.
— Когда, батюшка?
— Ваше высокопревосходительство изволили кричать: Николай Иванович!
— A-а! Так вас зовут Николай Иванович? Очень приятно познакомиться. А меня зовут Иван Александрович. — прибавил Набоков, протягивая руку совсем растерявшемуся офицеру. (1)
Михаил Дмитриевич Скобелев был человек крайне вспыльчивый. Вспыливши, он был иногда невоздержан на словах, но умел заглаживать свою невоздержанность, как никто другой. Много среди войск кавказского округа ходило рассказов о ею рыцарском заглаживании своей вины. Вот один из образчиков.
Был январь месяц 1881 года, русские траншеи железным кольцом охватили текинскую крепость Геок-Тепе… Готовился штурм… Но, прежде чем отважиться на это смелое предприятие, решено было произвести самую тщательную рекогносцировку крепости; рекогносцировка крепостною рва выпала на долю молодою прапорщика М.
— Смотрите, встретите неприятеля, не ввязывайтесь в бой, а отступайте, — напутствовал молодого офицера начальник штаба полковник Куропаткин.
Отряд прапорщика М. до того был малочислен, что о схватке не могло быть и речи. Едва стемнело, как полувзвод пехоты под командою М. не вышел, а выполз из траншей; ползком прошел он все пространство, отделяющее русскую линию от крепостного рва, тихо спустился в ров, но не успел сделать и десяти шагов, как послышались голоса текинцев. То был ночной дозор, обходивший внешнее пространство крепости, и, судя по голосам, довольно многочисленный. Нужно было исполнить приказание начальника штаба, отступать, и маленький отряд начал свое отступление. Но едва показались очертания русских траншей, как перед молодым офицером точно из-под земли выросла фигура Скобелева.
— Вы откуда?
— Из рекогносцировки.
— Сделали ее?
— Никак нет, отступаем, ваше превосходительство.
— Трус! — громовым голосом произнес генерал и повернулся спиною.
Несчастный, убитый горем офицер хотел объясниться, но разгневанный генерал не хотел ничего слушать и быстро удалился.
Ужасное имя «трус» в мгновение ока облетело все траншеи, и положение М. сделалось ужасным… Все знали, что храбрый Скобелев назвал его трусом, и никто не знал истинной подкладки. Кто поверит его оправданиям? Отныне всякий будет смотреть на него как на презренного труса… Так думал несчастный, и эта мысль до того засела в его голову, что ни на минуту не давала ему покоя: ему казалось, что все на него смотрят с презрением, все от него отворачиваются. Он был близок к умопомешательству. Но вот в одну из безсонных ночей накануне самого штурма счастливая мысль осеняет М… Опрометью бросается он к ставке главнокомандующего.
— Ваше превосходительство, я не трус, дозвольте мне доказать это, — дрожащим голосом и с воспаленными глазами говорил юноша.
Скобелев внимательно посмотрел на него.
— В охотники?
— Точно так, ваше превосходительство!
И через пять минут М. вербовал уже охотничью команду, которая должна была броситься на грозные стены Геок-Тепе и пожертвовать собою, чтобы облегчить успех штурма товарищам.
М. ожил и деятельно готовился к штурму.
Настало утро, загрохотали батареи, посылая смерть осажденным, раздались звуки музыки, и штурмовые колонны с развернутыми знаменами, предшествуемые штурмовыми колоннами, двинулись на штурм… Штурма описывать не будем. Но вот одна из деталей этого дела: на небольшом кургане внутри взятой крепости верхом на коне стоит Скобелев, окруженный своим штабом. В нескольких шагах от него небольшая горсть охотников штурмует блиндированную саклю. Сакля наконец взята, защитники перебиты, но видит генерал, что и от охотников осталось только два человека и то раненые: молоденький солдатик и прапорщик М. Обезсиленные, обливаясь кровью, они отбиваются от врага, помощи нет и ожидать неоткуда, а тут еще три всадника мчатся на подмогу своему товарищу… Бедный М. погиб, слышится в свите генерала…
