История Петербурга в городском анекдоте - Синдаловский Наум Александрович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
«Армянское радио» спросили:
— Что такое комочек перьев, а под ним ужас?
— Это воробей сидит на крыше Большого дома.
Согласно одной из легенд, Большой дом под землей имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ:
— Какой самый высокий дом в Ленинграде?
— Административное здание на Литейном проспекте. Из его подвалов видна Сибирь.
– Что выше: Большой дом или Исаакиевский собор?
— Конечно, Большой дом. С Исаакиевского собора виден Кронштадт, а с Большого дома — Соловки и Сибирь.
Напомним, что упомянутая в анекдоте аббревиатура «Госстрах» в советское время обозначала единственную в стране организацию по страхованию жизни и имущества советских граждан. Но никто в Ленинграде не был застрахован от стукачей и доносчиков. Каждый мог оказаться арестантом в подвалах Большого дома. И при всем при этом ленинградцев не покидало спасительное чувство юмора.
В трамвае стоит гражданин, читает газету и говорит вполголоса:
— Доведет он нас до ручки.
Его тут же забирают. В Большом доме допрос:
— Так что вы сказали? Кто доведет нас до ручки?
— Как кто? Конечно, Трумен!
— А-а, так! Ну ладно, идите в таком случае.
Он выскочил. Потом вернулся, просунул голову в дверь:
— Скажите, а вы кого имели в виду?
Объявление на дверях Большого дома: «Прием граждан круглосуточно».
Еще одно объявление: «Звонок не работает. Стучать по телефону».
– Вы знаете Рабиновича, который жил напротив Большого дома? Так вот, теперь он живет напротив.
Петербургский фольклор до сих пор обращается к зловещей деятельности одного из самых страшных учреждений советской власти, которая сумела вовлечь в безумную пляску смерти как откровенных противников режима, так и ее верноподданных, и просто законопослушных граждан. Не нам с вами, с высоты наших знаний и информированности, судить или осуждать их. Фольклор этим не занимается. Он просто констатирует. И каждый, даже самый ничтожный штрих той жизни, сохраненный для нас в анекдотах, важен как бесценное свидетельство очевидцев и участников событий нашей истории.
Надпись на дверях Большого дома: «Посторонним вход воспрещен».
Двое останавливаются. Читают.
— А если бы было разрешено, ты бы сам вошел?
Страх перед Большим домом еще очень долго буквально физически ощущался ленинградцами многих поколений. Даже через два, а то и через три десятилетия после смерти Сталина можно было услышать интонации этого страха в городских анекдотах.
Автомобиль свернул на улицу Войнова, которая ведет от Смольного мимо Большого дома.
— Правительственная трасса! — тихо говорит шофер лейтенанту.
— Правительственная трасса! — шепчет лейтенант полковнику.
— А почему шепотом? — спрашивает шепотом полковник лейтенанта.
— А почему шепотом? — спрашивает шепотом лейтенант шофера.
— А я вчера пива холодного выпил, — отвечает шофер.
Полностью этот животный страх начнет покидать души ленинградцев только в самом конце 1980-х гг., с началом перестройки.
Глава 9. Перестройка
Возникновение и становление анекдота как жанра в Европе, в России совпавшее с эпохой Петра Великого, дерзнувшего развернуть неуклюжий корабль русской истории на Запад, нельзя рассматривать как случайность. Это, если можно так выразиться, чисто литературное обстоятельство легко вписывалось в логику титанической работы, одним из эпизодов которой стало основание в устье Невы, под самым боком матушки Европы, столицы русского государства — Санкт-Петербурга.
События, обрушившиеся на страну в середине 1980-х гг., на самом деле готовились исподволь и давно. И немалую роль в подготовке общественного мнения к переменам сыграл политический анекдот. Знаменитые кухонные разговоры шестидесятников, которые, как правило, сводились к обсуждению накатывавшихся, как снежный ком, неразрешимых проблем государства, формировали иную, по сравнению с общепринятой, точку зрения на эти проблемы. Но и они оставались все-таки в рамках интимных семейных или товарищеских бесед и широкого распространения вне домашних стен не имели. А вот анекдоты, которые рождались в этих разговорах, уже на следующий день становились достоянием всего города и сразу же приобретали огромное влияние на общественное мнение.
В то время появлялось такое количество анекдотов, что, помнится, без нового анекдота рабочий день и не начинался. Свежий анекдот становился паролем при встрече друг с другом. Все говорили, опережая друг друга, боясь позабыть то, что так старательно удерживали в памяти, приберегая для нового дня. Скорость распространения анекдотов была такой невероятно высокой, что говорили, будто какой-то, чуть ли даже не государственный институт, провел эксперимент, в результате которого выяснилось, что анекдот, рассказанный в Москве, через два часа становился широко известным в Ленинграде. И наоборот. И все это при единственном в то время техническом средстве передачи информации — телефоне. Это было столь невероятно, что хотелось проверить. Помню, мы и сами увлекались такими экспериментами: рассказывали кому-то одному какой-нибудь свежий анекдот, засекали время и ожидали, когда кто-нибудь тебе же его и расскажет.
Героями политических анекдотов в первую очередь становились советские и партийные деятели, которые в анекдотах становились олицетворением партийно-бюрократического ханжества и чванства. Эти самодовольно излучающие благополучие и преуспеяние чиновники эпохи загнивающего социализма становились настоящими антигероями жанра социально-политического анекдота времени его невиданного расцвета.
Однажды к председателю Ленгорисполкома Н. И. Смирнову пришла делегация работников Публичной библиотеки.
— Положение с хранением книг критическое, — заявила делегация, — новых помещений нет, а старые перегружены. Без помощи исполкома не обойтись.
— Не думаю, — ответил Николай Иванович, — скоро все ленинградцы получат отдельные квартиры, создадут свои личные библиотеки, и надобность в Публичной отпадет.
Председатель Ленгорисполкома Смирнов пригласил высокопоставленную американскую делегацию в Эрмитаж.
Проходя мимо статуи Вольтера, небрежно бросил:
— А это наш знаменитый генералиссимус.
В Эрмитаже высокая партийная делегация во главе с председателем Ленгорисполкома Смирновым. У модели памятника Людовику XIV.
Экскурсовод:
— Вы, конечно, знаете, кто сказал: «Государство — это я»?
Смирнов:
— Конечно. Ленин.
Неожиданно Эрмитаж в петербургском фольклоре стал своеобразной лакмусовой бумажкой не только для высоких гостей, но и для обыкновенных посетителей. Фольклор не щадил никого. Правда, иногда трудно было определить, что представляет собой герой очередного анекдота: собирательный образ партийного чиновника или из него выпала какая-нибудь конкретная фамилия конкретного партийного деятеля. Как, например, из вариантов анекдотов, услышанных и записанных нами:
После посещения Эрмитажа генерал расписывается в книге отзывов: «Замечаний нет».
В Эрмитаже у скульптуры Фальконе «Грозящий Амур» турист спрашивает: — Это маленький Ленин? А почему у него крылышки сзади?
Престарелая пара в Эрмитаже. Муж надолго застыл перед скульптурой обнаженной девушки, прикрытой лишь фиговым листочком. Жена — ехидно:
— Ты чего ждешь? Осени?
Но мы отвлеклись от конкретных партийных и государственных деятелей — любимых героев советских политических анекдотов предперестроечной поры. А они, поверьте, заслуживают нашего внимания.
