«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Зверев Сергей Анатольевич
Как видим, многие элементы текста представляют собой прямые цитаты из наследия А. В. Суворова. «Краткое наставление», судя по всему, пользовалось известностью – его текст почти полностью вошел в «Наказы войскам» (1838, 1859), которые, в свою очередь, отсылают к Высочайше утвержденному «Наставлению для обучения и занятия саперных и пионерных баталионов» (1818) [25]. Многие положения «Краткого наставления» вошли в боевые и полевые уставы последующих эпох, например, требование «в бою равнение только по передним» разрядкой было набрано в «Боевом уставе пехоты Красной Армии» (1942). А о том, что раненые и пораженные, оказав себе или получив первую медицинскую помощь, обязаны продолжать выполнение боевой задачи, пишут и современные боевые уставы Сухопутных войск.
Вполне возможно, что к составлению указанных трех наставлений имел отношение в бытность начальником штаба 1-й армии И. И. Дибич, впоследствии полный кавалер ордена св. Георгия. Если это так, то можно считать, что он в полной мере овладел не только духом, но и стилем «Науки побеждать» и творчески использовал ее для воспитания войск. Если же признавать право первородства за составленным саперными офицерами «Наставлением для обучения и занятия саперных и пионерных батальонов», рассмотренным и одобренным шефом лейб-гвардии Саперного батальона великим князем Николаем Павловичем [26], то можно допустить, что он причастен авторству «Краткого наставления о полевой службе для пехотных солдат». Дибич, близкий к великому князю, мог просто заимствовать элементы текста для своего «Наставления». В пользу этой версии свидетельствует близость подчеркнуто-молодцеватого, характерного для личного стиля Николая I, языка «Наказа войскам» и «Краткого наставления». В этом случае можно сказать, что с младых ногтей бредивший армией император в юности мог считаться неплохим эпигоном А. В. Суворова. Жаль только, что романтическое увлечение стилем полководца не отразилось на понимании Николаем духа его учения.
Как бы то ни было, писались и распространялись все эти наставления в 1-й армии, надо полагать, не от хорошей жизни, поскольку там прекрасно понимали, что на войну-то идти и вести войска придется именно «армейщине», а не столичным творцам «учебного шага». Генерал П. Д. Киселев, например, так писал 12 января 1822 г. дежурному генералу при Главном штабе А. А. Закревскому о носившихся в армии тревожных слухах о возможной войне с Турцией: «Не знаем к чему готовиться; война и учебный шаг – две статьи, свершено разные… Не поверишь, как трудно готовиться к войне и к мирным занятиям» [90, с. 91]. Поскольку войны случались все же не так часто, как строевые смотры и инспекции, на практике предпочитали готовиться к последним, имевшим непосредственное влияние на карьеру командиров и начальников.
Сам факт смещения центра тяжести в воспитании войск от воинских уставов к частным наставлениям и правилам говорит о том, что в российской армии постепенно забывалась великая боевая роль главнокомандующего и генералов, которые, напомним, согласно петровскому уставу, полагались душой армии. Эту роль на полях сражений все чаще начинали играть офицеры, унтер-офицеры и рядовые, высокие боевые качества которых удобно располагали господ, а потом по преемству и товарищей командующих считать, что уж солдатики-то ни в коем случае «не выдадут». Ставка на героизм войск, а не на умение командовать естественным образом сказывалась на том, что слава русского оружия в войнах XIX–XX вв. стала покупаться все большей кровью, пропорционально ошибкам и нередко прямой бездарности главнокомандующих. Повторимся: в уставах необходимо излагать обязанности должностных лиц, начиная с верховного главнокомандующего (президента), министра обороны, главнокомандующих видами и командующих родами вооруженных сил, и эти обязанности не должны быть тайной за семью печатями – на них должно воспитываться взаимное доверие всех военнослужащих «от вышняго генерала даже до последняго мушкетера». Это необходимо, чтобы в сознании подчиненных не возникало стойкое ощущение, что «командующий» и «генерал» – это прежде всего счастье, а потом уже должность и звание. И обязанности не должны тонуть в море маркированных списков, а звучать кратко, внушительно и обязывающе, например, «…на ваши плечи ложится миссия – выигрывать наши войны» [144, с. 20].
Воинские уставы николаевской империи
Возраставшая бюрократизация николаевской армии сказывалась и на стиле ее уставов и ярко проявлялась в их языке. «Воинский устав о пехотной службе» (1831) – усложненный вариант устава 1811 года, отличается от него только малопонятными сокращениями и аббревиатурами, в изобилии рассыпанными по тексту. Например: «Каждый оф-р непременно обязан знать все, что предписано в Ш. Р., в У. Р., Б. (соответственно, школе рекрутов, ученье ротном и батальонном. – С. З.), застрельщичьем и форпостной службе; но знания сего еще недостаточно: дабы для службы быть прямо полезным, надобно, чтобы оф-р умел предписанные правила хорошо объяснять и мог сам показать солдату все, что от него требуется, начиная от стойки, маршировки, ружейных приемов и т. д.» [65, с. 21].
Надо заметить, что неоправданное употребление сокращений и сложных аббревиатур, стремящихся придать тексту ложную значительность и туманную ученость, является самым верным признаком бессилия военной мысли или же попытки запутать и усложнить коммуникацию до предела, за которым всякий спрос за некомпетентность или неисполнительность будет переложен на объективные обстоятельства.
Под многозначительным канцелярским «и т. д.», надо понимать, подразумевались действия солдата в бою. Показательно, что до боя-то руки у творцов устава так и не дошли, в отличие от описания строевой стойки, которое заботливо воспроизведено с устава двадцатилетней давности. В уставе 1831 года вообще нет ни главы, ни параграфа «О атаке». Первое, что имеет более-менее «военный» вид – параграф «О боевом порядке вообще» отделения «О рассыпном строе» батальонного учения – является аж 588-м по счету. Сами же общие правила рассыпного строя во многом повторяют таковые, изданные штабом 1-й армии в 1818 году. Но и здесь встречается сакраментальное: «Хотя выше и сказано, что в рассыпном строю людям следует ходить и действовать свободно, но солдат никогда не должен терять приличной ему осанки и по возможности сохранять данную ему выправку» [65, с. 172]. И это в цепи под пулями неприятеля!
Кстати, об осанке солдата и раньше заботились весьма деятельно. В вышедшем в 1826 г. в Варшаве наставлении под дивным названием «Правила для солдат, каким образом они должны поступать на службе и вне оной, сохраняя приличную осанку» говорилось: «Солдат без хорошего обхождения и благопристойности никогда не будет нравиться ни начальникам, ни товарищам, ни всем вообще, хотя бы он при том был отлично храбрый и дело свое знающий (курсив мой. – С. З.). Суровая и неловкая его наружность или поступки, не означающие благопристойности, будут причиною к исключению его от почетного поручения или командировки. Он не будет пользоваться доверенностью Начальников из опасения, дабы не причинил стыда своим сослуживцам» [135, с. 10]. Другими словами, сколько не геройствуй, а с реляцией об одержанной победе тебя не пошлют, чтобы начальник не сгорел от стыда за твою неловкость перед вышним Начальником. О том, что суровая наружность воина и незнакомство его с правилами хорошего обхождения на поле брани может прийтись очень не по вкусу неприятелю, как-то не задумывались.
Объяснение правил службы господами оф-рами тоже, надо понимать, сильно хромало. Катехизис «Вопросы к изучению полевой пехотной службы» (1834) написан тяжелым, «занаученным», совершенно не учитывающим особенности воинского этоса языком, не содержит обязанностей солдата в сомкнутом строю и в цепи застрельщиков, ограничиваясь освещением порядка действий в патрулях, секретах, авангарде и арьергарде, прикрытии и т. п.
