Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Хохлов Николай Евгеньевич (чтение книг .TXT) 📗
– Осторожнее. Так убить можно… – прогудел он своим невозмутимым басом.
Так началась наша боевая тренировка. Уже после нескольких занятий мы привыкли к боевому оружию и правильному обращению с ним. Особенно доволен был Сергей.
Сначала нам показалось было обидным, что для подготовки столь важной группы, какой мы себя считали, выделили обычного шофера. Но потом мы быстро оценили простоту и опытность нашего инструктора. Сергей даже взял в привычку похлопывать Егора по плечу его неизменного синего комбинезона и приговаривать покровительственно:
– Ну, что ж, Егор, – поехали, популяем, что ли?
Однажды, придя на встречу, мы увидели, что машина завалена деревянными ящиками и мотками разноцветных шнуров.
– Рассаживайтесь, ребята, как можете, поедем за город, и там все это барахло нам понадобится, – махнул Егор рукой на ящики.
Выехали к окраине города, на Горьковское шоссе.
Патруль контрольно-пропускного пункта, в желтых овчинных полушубках, с новенькими автоматами и красным флажком в руках, остановил нас для проверки документов. Егор вытащил маленькую красную книжечку. Солдат взглянул в нее, вытянулся и отдал честь: «Проезжайте, товарищ полковник». Когда Егор засовывал книжечку обратно под полушубок, мы увидели в просвет распахнувшегося воротника четыре шпалы полковника. Я взглянул в округлившиеся глаза Сергея, и мне стало почему-то дико смешно. Кто же из нас мог тогда предположить, что шофер Егор был не кем иным, как начальником боевой подготовки Партизанского Управления, полковником госбезопасности, мастером парашютного спорта Пожаровым?
В тот солнечный и яркий осенний день мы отъехали от Москвы километров на тридцать. В прозрачном, уже холодном лесу белели два-три цементных домика.
Егор завел машину прямо в гущу леса и сказал:
– Ну, теперь тащите ящики в траншею, да осторожнее, там взрывчатка.
Мы перетаскали в узкую, кривую щель, вырытую между цепкими корнями сосен, тяжелые ящики с желтыми брусочками, похожими на хозяйственное мыло. Но это был тол – сильнейшее взрывчатое вещество.
Потом Егор показал нам, как отрезать наискось нужный кусок серого Бикфордова шнура, вставлять его в алюминиевую трубочку и зажимать зубами.
Мы узнали, что трубочка эта вставляется в отверстие, просверленное в толовой шашке, и простейшая бомба готова. Мы наделали несколько зарядов, привязали их к деревьям, зажгли шнур плотно прижатой к нему спичечной головкой и с восторгом наблюдали, как после глухого, теплого взрывного толчка четыре сосновых бревна разлетелись на куски.
Мы познакомились с электрическими взрывателями и с подрывной машинкой с замедленными и мгновенными взрывными шнурами, с магнитными минами и с зарядами «сюрпризного» действия.
Потом Егор вытащил из чемоданчика зеленую гранату с длинной деревянной ручкой и сказал:
– Вон, танк стоит, видите?
Мы давно уже видели этот танк. Обгоревший и полуразбитый, он чернел у опушки леса на песчаной площадке, испещренной темными пятнами.
– До него надо добросить. А бросать будете так, – и объяснил.
Тася решительно дернула за маленький глиняный шарик, свисавший из конца ручки и, широко размахнувшись, бросила гранату прямо себе под ноги.
– В щель! – рявкнул Егор и, схватив девушек в охапку, швырнул их в траншею.
Все отделались только испугом.
Время от времени на штаб-квартиру приходил «дядя Петя», пожилой, тихий и скромный человек. Он обстоятельно объяснял нам, как по международным правилам следует надевать пальто и завязывать галстук, обращаться со столовыми приборами, составлять меню обедов и ужинов, рассаживать гостей, подавать к соответствующим блюдам соответствующие вина.
Он, наверное, был старым и опытным разведчиком, этот «дядя Петя». Много интересного рассказал он нам и о том, как работать в условиях подполья, как организовывать тайные встречи и приходить на них незамеченными, как проверять, нет ли за тобой слежки, как переносить незаметно оружие и взрывчатку и многое другое, что должно было помочь нам не только работать, но и выжить.
Настоящего имени «дяди Пети» мы никогда не узнали. Он исчез так же внезапно, как появился. Потом, много позже, Михаил Борисович обмолвился случайно, что наш инструктор хороших манер погиб где-то в глубоком немецком тылу при выполнении задания.
Так шли дни за днями, и мы все больше привыкали к своему положению полуартистов-полуразведчиков.
Повседневный быт нашей четверки тоже входил постепенно в налаженную колею.
Сначала нам было трудновато с продуктами. Мы крепились и маминого дивана не открывали. Но продуктовых карточек не хватало, и жить приходилось впроголодь. Потом нам надоели танталовы муки, и, по молчаливому сговору, на нашем столе стали появляться обеды, приправленные сладким салом, и чай с соленым сахаром. Мы были слишком голодны, чтобы дожидаться прихода немцев. Но мы были также и полураздеты. Зимние пальто девушек были холодными и поношенными, у нас с Сергеем не было никаких. Единогласным решением четырех голосов было постановлено, что в интересах самой работы мы должны приодеться потеплее и поприличнее. Так и случилось, что пачки денек были вытащены из шкафа, и вся четверка направилась в «закрытый универмаг» на Кузнецкий. В магазин допускались только «избранные», со специальными лимитными книжками, но наша неутомимая Нина – «хозяйственный мотор» группы – раздобыла такую книжку одной ей известными путями.
Наш «оперативный фонд» начал таять.
Зато мы оделись, обулись и по вечерам в теплой, уютной квартире, собираясь вокруг обеденного стола за стаканом солоноватого чая, были по-своему счастливы. Мы ставили в центр стола вазочку с пуговицами и отчаянно сражались на них в покер. Обсуждали наши успехи и неудачи, столкновения с домоуправом и результаты последней стрельбы, сплетничали о знакомых артистах и даже выдумывали анекдоты про наше начальство.
Вот только о будущем, ожидающем нас, мы говорили очень мало. Как-то было ясно и без разговоров, что мы останемся и будем выполнять задания любой ценой.
Странное, какое-то совершенно особое было тогда время. Не только для нас. Наверное, для всех русских людей. Изменилась система мышления, даже весь смысл жизни. Привычные ценности забылись, отошли на дальний план, а их место заняли новые, не всегда осознанные чувства и стремления.
Если бы кто-нибудь спросил нас тогда, почему мы согласились стать разведчиками, что именно толкнуло нас на такой далеко не безопасный шаг, вряд ли мы сумели бы ответить точно и вразумительно. Мы просто знали, что так надо. Так – правильно. Мы никогда не обсуждали вопроса, стоит ли защищать советскую власть, хороша ли она, и почему фашистов надо бить. Зачем? Мы были русскими людьми – этого было достаточно. Защищать мы собирались русскую землю и русскую столицу. Никакого другого места в этой войне мы для себя не видели.
Каждый из нас четверых подписал полоску бумаги с четырьмя буквами: НКВД.
Каждый из нас в довоенной жизни встречался со зловещим значением этого слова.
Тем не менее все мы хорошо знали, что не по отношению к НКВД взяли на себя обязательства. Конечно, покривил душой Комаров при первом разговоре со мной. Не по простому совпадению помещалась разведка в одном здании с НКВД. Мы постепенно узнали, что наши начальники были офицерами 4-го Партизанского Управления НКВД СССР. Но все равно в наших мыслях никогда не сочетались ни Егор, ни Комаров, ни Михаил Борисович, ни вся их служба, ставшая теперь хозяином нашей судьбы, с «карательным аппаратом пролетарского государства».
Мы жили тогда в каком-то почти праздничном сознании неповторимости происходящего.
Мы понимали, конечно, что за веселыми, забавными эпизодами боевой подготовки скрывается перспектива реальной борьбы с немцами в оккупированной Москве. Мы знали в глубине души, что ждало нас при первой ошибке. Но ведь другого, не менее честного пути не было. И мы потихоньку гордились, что никогда не говорили друг с другом о возможном исходе.
Все это было именно так, наверное, потому, что мы чувствовали, как думало в те дни большинство нашего народа. Потому, что миллионы были бы готовы занять наше место. Потому, что вместе с миллионами других русских людей мы поняли истинные цели нацистского нашествия, остро ощутили опасность, повисшую над Родиной и в первую очередь над Москвой.
