Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Хохлов Николай Евгеньевич (чтение книг .TXT) 📗
В проходных будках заводов появились первые списки сотрудников, отвечающих за вывоз оборудования. На вокзалах стали скапливаться тысячи людей, которым «по секрету» сообщили, что лучше выехать в тыл. Началось уничтожение документов и важных бумаг в министерствах и учреждениях. Даже в школах спешно сжигали архивы и списки учащихся. К середине октября паника начала медленно расползаться по городу. Слишком многие стали понимать, что судьба столицы висит на волоске.
Улицы по вечерам были безлюдны и мрачны. По главным магистралям, звонко стуча подковами сапог, бродили пары военных патрулей. В темных закоулках время от времени с неожиданно лиричным звоном рассыпались в куски витрины продовольственных магазинов, а иногда и ювелирных. Виновников редко ловили, а поймав – расстреливали, не церемонясь. Город был на осадном положении.
Многие покинули Москву в те дни. Но многие и остались. По самым разным причинам. Для четверых артистов Московской эстрады – Игнатовой, Мещеряковой, Пальникова и Хохлова – причина была простой – задание советской разведки.
Идейный автор «артистическо-разведывательной бригады» подполковник госбезопасности Михаил Борисович Маклярский решил в первую очередь снабдить нашу четверку следующими, по его мнению самыми необходимыми, вещами: запасом продуктов, как самой сильной валютой военного времени, и резервом советских денег на случай, если они не будут аннулированы.
И то, и другое – для оплаты агентуры, взяток чиновникам и прочих повседневных расходов разведработы.
Для выполнения же боевых заданий Михаил Борисович решил создать на нашей штаб-квартире склад оружия и боеприпасов.
В один из октябрьских дней Сергей и я появились на углу Кисельного переулка, наискосок от продуктовой базы НКВД СССР. Наше начальство старалось не вызывать нас в здание НКВД, чтобы мы не примелькались там или не были замечены кем-либо из непосвященных.
С противоположной стороны улицы медленно подошел Комаров, почти сгибаясь под тяжестью двух серых мешков, совсем не гармонировавших с элегантным синим пальто. Он сбросил мешки на тротуар, облегченно вздохнул, поправил сбившийся галстук, шепнул: «Несите так, чтобы не видели», – и исчез, оставив нас в некотором недоумении по поводу его совета.
Дома, собравшись вчетвером вокруг таинственных мешков, мы развязали первый и с удивлением увидели, как из него посыпалось несметное количество спичечных коробок, затем бульонных кубиков, так на полмешка, и десятки консервных банок одной и той же комбинации – свиного сала с фасолью. Сюрприз другого мешка был большим – копченое сало и кусковой сахар. Сахар, наколотый большими серыми обломками, лежал внизу. На него были набросаны пласты сала. Кристаллы соли осыпались вниз, сахарная пудра поднялась вверх и в результате, как долгое время потом шутил Сергей, нас торжественно наградили в октябрьские дни соленым сахаром и сладким салом. Но на самом-то деле для военного времени эти мешки были настоящим богатством. После короткого и бурного совещания богатство было сложено в мамин диван.
Затем Сергей принес туго перевязанные банковским шнурком пачки денег. Место для пачек было найдено легче – они разместились в шкафу между бельем.
Подошла очередь оружия и боеприпасов.
Все в тот же Кисельный переулок, но на этот раз под вечер, Комаров принес два фибровых чемодана. Оглянувшись по сторонам, он заговорил скороговоркой и вполголоса:
– Осторожнее. Чемоданы очень тяжелые. Идите боковыми улицами, старайтесь обходить патрули, чтобы вас не поймали с этим делом. Ночные пропуска с собой?
Мы отнесли чемоданы к себе на квартиру. В них оказались пистолеты, гранаты, кубики взрывчатки и пачки патронов.
Мы разместили «вооружение» в двух тумбочках, ставших сразу такими тяжелыми, что передвигать их можно было только с трудом.
В те же дни Комаров снабдил нас комплектами фальшивых паспортов на другие имена, воинскими «белыми билетами» и наборами продуктовых карточек.
Вид у Комарова был явно замученный. Мы понимали, что, кроме нашей четверки, ему, наверное, приходилось разносить такие же вещи и другим группам. Во всяком случае, он всегда куда-то спешил.
Но иметь склад оружия в квартире было мало. Нам предстояло еще научиться обращению с ним. На одну из встреч Комаров принес запечатанный пакет и, вручая его Сергею, подчеркнул ногтем номер на конверте.
– Доедете на электричке до платформы Северной и спросите вот эту воинскую часть.
В воинской части из начальства оказался только комиссар.
Небольшого роста, рябоватый, с рыжими, выцветшими бровями, он начал медленно, высоким голосом читать:
– Просим обучить обращению и стрельбе из личного оружия системы Наган… Так… Это можно… Полевого пистолета ТТ… Организуем и это… Иностранных марок: Зауер… Ошибочка.
Комиссар прервал чтение, многозначительно посмотрел на нас и сказал еще раз очень внушительно:
– Ошибочка. Грамотеи! Надо Маузер, а они Зауер. Ручка есь? Сейчас поправим. Вот тоже, придумали: Зауер. А такой и марки-то нет.
Я покосился на рукоятку пистолета в моем кармане и прочитал про себя четкую надпись: Зауер, Германия.
– Ну, ладно, – комиссар отбросил в сторону пакет. – Ближе к делу. С собой оружие какое есь?
Сергей вынул бельгийский пистолет.
– Вот, почистить хотели, да не знаем, как разобрать…
Я удивленно взглянул на него. Ведь только вчера вечером мы нашли секретную кнопку на затылке этого пистолета. Но тут же понял и промолчал.
– Это дело простое, – повертел комиссар в руке изящную машинку. – Мы его сейчас… – Он потянул за рукоятку, нажал на спуск, подергал ствол и вдруг громко крикнул: «Саш!».
Из-за двери выглянул Саша, худенький, с бледными веснушками на скучном лице.
– Дай-ка отвертку, – приказал комиссар и, подумав, добавил нерешительно, – и… молоток.
Учеба не состоялась. Мы сбежали по пути на стрельбище, как только получили обратно так и оставшийся неразобранным бельгийский пистолет.
Комаров долго хохотал, слушая наши жалобы, а потом, успокоившись, сказал:
– Ладно, дадим своего человека.
В день встречи со «своим человеком» шел проливной дождь. Сергей с ходу рванул дверцу автомашины, одиноко стоявшей на условленном месте, и, протискиваясь к сидению, спросил больше для формы:
– «Товарищ Комаров?»
– Н-е-е-т, – спокойно протянул незнакомый голос, – не Комаров.
В машине одиноко сидел шофер.
– Простите, – выскочил, как ошарашенный, из машины Сергей и, отойдя в сторону, поднял на всякий случай воротник пальто. Дождь не унимался.
Минут через десять шофер вылез из машины, обошел ее, не торопясь, постучал носком сапога по задней шине и, не оборачиваясь к Сергею, спросил его вполголоса:
– Может, все же сядете в машину-то?
Сергей уже прошел несколько уроков по конспирации, поэтому он подчеркнуто удивленно посмотрел на незнакомца, пожал плечами и сделал несколько демонстративных шагов в сторону.
– Ну, мокните, мокните, – пробасил шофер и залез обратно. Мокнуть Сергею пришлось довольно долго.
Наконец прибежал запыхавшийся Комаров и потянул Сергея к машине.
– Знакомьтесь, – кивнул он на шофера, – ваш инструктор.
– А мы вроде как уже познакомились, – отозвался инструктор из глубины машины. Из соседнего подъезда подошли и мы трое.
– Егор, – отрекомендовался инструктор и аккуратно подал каждому руку лопаточкой.
Поехали недалеко – в соседний переулок, где размещалась воинская часть. Спустились в подвал – длинный, узкий, но сухой и ярко освещенный.
Егор вынул из кармана маленький пистолет с изящной перламутровой ручкой, вставил обойму и протянул Нине.
– Стреляйте. Вон туда.
Он показал на белую мишень, пришпиленную к деревянному щиту в конце подвала.
Нина выстрелила несколько раз, и пистолет заело. Мы с Сергеем помчались к мишени. Пуль там не оказалось. Вдруг Нинин пистолет сам собой исправился, хлопнул выстрел, и пуля, пробив рукав Сергеева пиджака, шлепнулась в самый центр мишени. Мы переглянулись. Лица у всех были бледные. Но Егор улыбался.
