В спецслужбах трех государств - Голушко Николай Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
И мой ответ:
— Ситуация ныне действительно непростая. Об этом свидетельствует и то, что Верховный совет СССР утвердил указ, предусматривающий ответственность за публичные призывы к насильственному свержению или изменению существующего строя, за разжигание национальной и расовой ненависти. Если вернуться к рассуждениям о необходимости обеспечить «революционный порядок» и о «твердой руке», которая могла бы это сделать, то замечу: о ней вспоминают не только во имя борьбы с уголовной преступностью. О «твердой руке» нередко тоскуют те, кто по долгу своей деятельности призван работать в постоянном контакте с людьми. Им, надо полагать, было значительно проще руководить в условиях жесткой командной системы. Подобные подходы, думается, ошибочны, ибо люди, облеченные доверием народа и властью — будь то партийные, советские работники или сотрудники милиции, чекисты, — должны в своей деятельности постоянно руководствоваться лишь законом».
Ряд преступлений в компетенции КГБ — контрабанда, незаконные валютные операции — относятся к числу правонарушений, в значительной степени порожденных экономическими условиями. Но такое объяснение не означает, что правоохранительные органы могут не слишком напрягаться на трудных участках борьбы с нарушениями законности, рассчитывая, что по мере оздоровления экономики такие явления исчезнут сами собой. Наоборот, украинские чекисты пресекали организованные формы преступности, имеющие выход за рубеж, активизировали борьбу с коррупцией, приобретавшей в определенной степени политический характер, угрожающий безопасности страны.
В период возрастающей напряженности в республике, острых идеологических дискуссий Компартии Горбачев захотел видеть своим заместителем (генерального секретаря ЦК КПСС) Ивашко; вокруг предстоящего назначения развернулась целая кампания.
Видные украинские политики, как коммунисты, так и национал-радикалы, с отъездом Ивашко предвидели нарушение управляемости в республике, ведь он в парламентской борьбе укрепил лидерство в самой партии, умело контролировал обстановку при сложном раскладе коммунистических и оппозиционных сил в республике. В то время, когда стало известно о новом назначении Ивашко на работу в Москву, проходил Съезд народных депутатов СССР. Валентина Шевченко, уже не занимавшая после многолетнего председательствования в Верховном совете каких-либо государственных должностей, переживая за будущее Украины, прорвалась к Горбачеву. В течение нескольких часов она буквально со слезами умоляла его не забирать Ивашко из республики.
Я доложил Крючкову о неодобрительной реакции на возможный отъезд Ивашко, объяснив, что его уход из республики, напоминающий бегство, существенно ослабит руководство законодательной властью, которую он комплектовал, по существу, под себя. Крючков обещал обсудить данный вопрос с Горбачевым.
На мои почти дружеские уговоры не покидать республику Владимир Антонович отвечал, что в Политбюро КПУ и в Верховном совете оставляет хорошо подготовленные кадры. Он называл руководящих лиц (С. Гуренко, Г. Харченко, Л. Кравчука, И. Плюща), отзывался положительно об их деловых качествах: «Они успешно обойдутся без меня».
Безусловно, перевод Ивашко на работу в Москву в столь критический период ослабил республиканское руководство, если не сказать больше — сработал на подрыв авторитета и влияния коммунистов. Нельзя ему было уезжать с Украины в той обстановке, когда больше половины областных руководителей были заменены им, а сам он широко и сознательно допустил представителей оппозиции к руководству ведущими комитетами Верховного совета. Депутат Александр Коцуба в знак протеста прямо на трибуне парламента выбросил свой партийный билет, рассматривая поведение Ивашко как партийное предательство. Украинский комсомол объявил отъезд Ивашко как «не до конца продуманный и безответственный шаг, ведущий к углублению политического кризиса и ослаблению конструктивного потенциала парламента». Националистические элементы обвинили его в предательстве национальных интересов и организовали демонстративные массовые шествия — «проводы Ивашко с похоронами», символически бросив в Днепр «венок» из колючей проволоки.
В качестве заместителя генерального секретаря ЦК КПСС (второе лицо в партии) Ивашко стал заниматься огромным объемом новых для него проблем, жизненно-важных для страны. В Москве за короткое время он не сумел вписаться в атмосферу, бытовавшую в ЦК, приспособиться к кремлевским нравам. Оставался самим собой; опыт руководства огромной республикой, личное обаяние, трудоспособность, эрудиция, воспитанность — все это делало его авторитет достаточно высоким, но мало заметным и невлиятельным в высших партийных кругах, в Политбюро, где преобладали кремлевские старцы. «Добрый, хороший человек, — отмечал заведующий аппаратом Горбачева Болдин, — в силу резкой перемены в своей судьбе, тяжелой болезни, Ивашко так и не сумел показать свои дарования, раскрыть возможности политического лидера».
Заседания секретариата стали проводиться все реже, терять свою организационную значимость. По мнению того же Болдина, Ивашко страдал существенным недостатком, свойственным преподавателям: забываясь, он читал нравоучения, держал вступительные речи, что было необычно и не нужно для председательствующего на заседаниях секретариата ЦК.
В дни объявления ГКЧП Ивашко болел, после операции проходил курс лечения заболевания щитовидной железы, характерного для ликвидаторов аварии на ЧАЭС.
22 августа 1991 года под влиянием Ивашко ЦК вынес постановление о том, что шифротелеграмму от 19 августа о поддержке ГКЧП считать недействительной, составленной на основе дезинформации о состоянии здоровья Президента СССР Горбачева и других обстоятельствах введения чрезвычайного положения.
Имя Ивашко мужественно зазвучало в тяжелый политический период, когда он, единственный из высшего круга руководителей КПСС, несмотря на плохое состояния здоровья, с группой рядовых коммунистов защищал в Конституционном суде России Коммунистическую партию, доказывал неправомерность ее ликвидации в связи с ГКЧП.
В Киеве и Москве Ивашко был охраняемым должностным лицом. Скажу, что в ходе организации его охраны никогда не возникало каких-либо проблем; в повседневной жизни он был настолько скромен и непритязателен, что обеспечение его личной безопасности проходило незаметно и без каких-либо вопросов или претензий.
В Москве мы созванивались, иногда встречались у меня или у него на квартире в цековском доме. В беседах чувствовалось, что Ивашко внутренне сожалел о своем отъезде в Москву, поэтому было больше воспоминаний об Украине, чем обсуждений политических проблем современной противоречивой и трудной действительности. Встречи с Ивашко я не афишировал; служебную машину оставлял за квартал и дворами шел к нему на квартиру. Не хотелось, чтобы у ельцинского окружения возникали вопросы по поводу встреч министра безопасности России с опальным заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, подвергавшимся в те дни нападкам в связи с выступлениями в Конституционном суде по защите КПСС. Ивашко с достоинством испытывал все тяжести психологического давления в эти сложные и опасные годы.
Последний его телефонный звонок был из больницы на улице Грановского, куда Ивашко был госпитализирован. Он сказал, что уезжает в Германию для консультации по лечению «дней на 10–12. Вернусь, тогда мы встретимся». В Германии через несколько дней его не стало.
Глава шестая
Харьковская Катынь
Одно дело — требовать правды от других, другое — самому жить по правде. Жить по правде труднее, чем произносить высокие слова.
Когда в 1939 году Красная армия перешла границу Польши, а западные области Украины и Белоруссии вошли в состав союзных республик СССР, в советском плену оказалось около 25 тысяч польских военнослужащих. Они содержались на Украине в трех спецлагерях НКВД для польских военнопленных: Осташковском, Козельском и Старобельском. Лагерь для военнопленных в небольшом городке Старобельске отличался от других тем, что в нем находился исключительно офицерский состав в звании от капитанов до генералов польской армии. На начало 1940 года в этом лагере находилось 3885 человек; часть из них была вывезена в Москву, в том числе начальник штаба кавалерийской бригады генерал Владислав Андерс, ставший командующим созданной в 1942 году по решению советского правительства Польской армии. К концу 1942 года 80-тысячная армия Андерса была эвакуирована из СССР в Иран и в дальнейшем вместе с американскими союзниками приняла участие в операциях по освобождению Италии от немцев.
