Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948 - Арад Ицхак (читать книги полные .TXT) 📗
Ночью прекратились налеты и безмолвие смерти, опустилось на город, изредка прерываемое эхом пушечной стрельбы и шумом шагов патрулей по улице. Часы эти давали отдых напряженным до предела нервам, и люди выходили из подвалов, поднимались в свои квартиры, проверяли, что там произошло, и затем немного оставались на улице. Абсолютная тьма господствовала в осажденном городе: электроснабжение города было выведено из строя налетами, и запрещено было зажигать огонь, который можно был засечь снаружи.
Молитва в канун еврейского Нового года – Рош Ашана – в синагоге "Мория" была перенесена на более раннее время, чтобы завершить ее до наступления темноты. Молиться пришли многие из жителей округи. Укутанный в талес, мой отец открыл праздничную молитву. Вид синагоги не походил на прежние годы, когда он был полон молящихся, пылали сотни свечей, царило праздничное настроение. Теперь виднелись разбитые стекла в окнах, осколки стекла на полу, не было никакого освещения, людей было мало, и все они были охвачены страхом. Ощущалось какое-то единение десятков людей, которые использовали перерыв между налетами после полудня, и пришли на праздничную молитву в осажденном городе, в котором пылали пожары. Когда мы дошли до половины молитвы, послышался гул самолетов. Грохот мощных взрывов доносился со всех сторон, главным образом, из северных районов города. Мой отец продолжал молитву, немного колеблясь, но люди в панике стали покидать синагогу. Я молился про себя, чтобы отец прекратил молитву. Я дрожал от страха, что в любой момент дом может обрушиться (Синагога была на втором этаже). Когда мы остались совсем одни, я потянул отца за талес, и дрожащим голосом попросил его прекратить молитву. Сестра Рахиль прибежала из подвала, и ее умоляющий голос повлиял на отца. Мы спустились в убежище.
В тот же день, за два часа до наступления темноты, был один из самых жестоких и продолжительных налетов на город, особенно, на северные его районы, где были сосредоточены наиболее густо заселенные еврейские кварталы. Казалось, что немцы пытались нанести им непоправимый ущерб именно в канун праздника Рош-Ашана. На следующее утро любопытство погнало меня наружу, чтобы увидеть город после налетов. Я сумел выскользнуть из-под надзора родителей, которые запретили мне покидать убежище, взобрался на чердак соседнего дома, который был намного выше нашего. Я видел столбы дыма над многими кварталами. В разных местах виднелись разрушенные дома. Я спустился и пошел в сторону улицы Налевски. На улице было много людей, несущих вещи, охваченных страхом и паникой. Это были те, кто спасся из разрушенных и горящих домов, и теперь искал укрытие для себя и своих детей. Вдалеке виднелись люди, несущие на носилках раненых в места, где собирали всех, получивших ранения. Убитых погребали в парках, превратившихся в кладбища. Несколько десятков людей занимались извлечением раненых и погибших из-под обломков.
Налеты на город усилились и участились, увеличивая разруху и число жертв, доходящих в течение дня до сотен, а то и тысяч. В середине сентября город начала обстреливать германская тяжелая артиллерия, работа разделилась между самолетами и орудиями: днем длились налеты, ночью – артиллерийские обстрелы. Кончился ночной покой, и круглые сутки мы находились под непрекращающимся огнем.
Но и этого было мало. Начался голод. Снабжение хлебом полностью прекратилось. Хозяева продуктовых магазинов не открывали их и прятали то немногое, что у них осталось. Продукты на черном рынке еще были, но цены на них взлетели до небес. Водоснабжение было нарушено бомбежками, и воду несли ведрами издалека. Этим занимались я и моя сестра Рахиль. С невероятным трудом добыла мать немного картофеля и соленой рыбы, и это было главной нашей пищей в дни осады. Жильцы подвала помогали друг другу, трудная жизнь сближала сердца. Воду кипятили сообща, из малого количества пищи давали немного и тем, кто ничего не сумел добыть. В первые дни войны люди еще надеялись, что обстановка изменится к лучшему: польская армия организует свои силы после отступления на восток, и с помощью Англии и Франции отгонит немцев, и даже прорвет осаду Варшавы. Все надеялись, что Германия будет вынуждена быстро вывести войска с польских территорий, чтобы сосредоточить их на западном фронте против наступления английских и французских войск. Но со временем надежды оказались напрасными, и всех охватило отчаяние.17 сентября, к вечеру, распространились слухи, которые подтвердились в реальности спустя несколько часов: Красная армия пересекла восточную границу Польши. Вначале не было ясно, пришла ли Красная армия на помощь полякам, или это был акт раздела Польши между Германией и СССР. Когда выяснилось, что правительство Польши и генеральный штаб сбежали в Румынию, стало понятно, что действие Красной армии направлено против Польши. Мы еще не знали о пакте Молотова-Риббентропа, подписанном в Москве 23 августа 1939, по которому был установлен раздел Польши между Германией и СССР. С 17 по 19 сентября Красная армия овладела, без всякого сопротивления со стороны поляков, территориями Белоруссии и западной Украины, которые находились под властью Польши со времен окончания Первой мировой войны. Суверенная Польша прекратила свое существование. В самой Польше еще осталось несколько очагов сопротивления немцам. До своего бегства в Румынию командующий польскими войсками дал приказ всем польским подразделениям сопротивляться до конца.
Варшава продолжала сражаться, несмотря на то, что всякая надежда был потеряна. Налеты и артиллерийские обстрелы шли беспрерывно, и потери в живой силе, имуществе и технике увеличивались с каждым днем. Немцы разбрасывали листовки по городу с призывом сдаваться. В разговорах взрослых в подвале слышалось возмущение тем, что правительство бросило народ на произвол судьбы, обрекло его на страдания и ненужное сопротивление. Возмущение это росло со дня на день, и патриотический подъем первых дней войны начисто исчез. Вместо него пришли горечь и отчаяние. 25–27 сентября стали самыми тяжелыми днями с начала войны. Германское командование решило поставить город на колени. В эти дни сотни самолетов беспрерывно бомбили город, сотни артиллерийских стволов не знали отдыха в течение ночи, неся гибель и разруху. Целые районы были стерты с лица земли. Другие районы были охвачены пожарами, тысячи людей погребены под обломками. Фугасная бомба большой мощи и зажигательные бомбы обрушились на наш дом в последний день осады. В панике мы бежали из дома. Я нашел убежище напротив нашего дома, не знал, что случилось с родителями и сестрой. Страх за них не оставлял меня. Спустя несколько часов я вернулся к нашему дому. Нашел свою семью в целости и сохранности. Восемь жильцов дома погибло, двенадцать было ранено.
Вечером, 27 сентября прекратились налеты, и безмолвие смерти сошло на город. Варшава сдалась. Среди еврейского населения распространились слухи, что Красная армия, находящаяся недалеко от восточного края города, войдет в Варшаву, но надежда эта испарилась, когда были расклеены листовки городской комендатуры, сообщающие о том, что Варшава сдалась немцам. В следующее утро тысячи людей вышли на улицы из подвалов, где смерть свирепствовала над их головами. Чувства, охватившие всех, были странными. С одной стороны, радость в связи с прекращением налетов и обстрелов, с другой, – страх перед тем, что предстоит нам, евреям под властью немцев. Германская армия еще не вошла в город. Я, моя сестра Рахиль, наши товарищи, вышли прогуляться. На улицах все еще бушевали сильнейшие пожары, люди ковырялись среди обломков домов, искали родных, близких, знакомых. На перекрестке улиц Заменгоф и Новолипской валялись трупы лошадей, погибших во время бомбежки, и некоторые из прохожих суетились около них и отрезали куски мяса. Над скелетами лошадей вились рои мух, стаи птиц. На площади Красинского польские солдаты складывали оружие. Я видел со стороны, как приходили сотни солдат и офицеров, и куча складываемого оружия росла на глазах. Я видел солдат и офицеров, которые смахивали с лица слезы, прощаясь с оружием. Вдруг к этой груде оружия подошли двое граждан выхватили оттуда пистолеты и скрылись в ближайшем переулке. Искры подпольного сопротивления германским оккупантам вспыхнули уже в первый день сдачи Варшавы.
