Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1 - Судоплатов Андрей Павлович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Серов сообщил об этом разговоре Хрущеву. А тот на обеде, сопровождавшемся обильной выпивкой, сказал Ульбрихту:
— Почему вы держите министра госбезопасности, который сообщает нам об идеологических разногласиях внутри вашей партии? Это же продолжение традиции Берия и Меркулова, с которыми Волльвебер встречался в сороковых годах, когда приезжал в Москву.
Ульбрихт понял, что следует делать, и немедленно уволил Волльвебера за «антипартийное поведение». Волльвебер умер, будучи в опале, в 60-е годы…
О завершении же операции по ликвидации Коновальца и своем дальнейшем назначении отец позже вспоминал так:
«В июле 1938 года судно, на котором я находился, пришвартовалось в ленинградском порту. Я тут же выехал ночным поездом в Москву. На вокзале меня встречали Пассов, только что назначенный вместо Слуцкого, Шпигелылас и моя жена. Меня поздравляли и обнимали. Надо ли говорить, как я был счастлив возвратиться в Москву к прежней жизни.
На следующий же день рано утром я был вызван к Берия, новому начальнику Главного управления государственной безопасности НКВД, первому заместителю Ежова».
До своей первой встречи с Берия отец знал о нем только то, что он возглавлял ГПУ Грузии в 20-х годах, а затем стал секретарем ЦК Коммунистической партии Грузии. Пассов, сменивший Слуцкого на посту начальника Иностранного отдела, отвел отца в кабинет Берия, располагавшийся рядом с приемной Ежова. Эта встреча моего отца с Берия продолжалась, кажется, около четырех часов. Все это время, по его воспоминаниям, Пассов хранил молчание. Берия же задавал вопрос за вопросом, желая знать обо всех деталях операции против Коновальца и об ОУН с начала ее деятельности.
Спустя час Берия распорядился, чтобы Пассов принес папку с литерным делом «Ставка», где были зафиксированы все детали этой операции. Из вопросов Берия отцу стало ясно, что это высококомпетентный в вопросах разведывательной работы и диверсий человек. Позднее он понял: Берия задавал свои вопросы для того, чтобы лучше понять, каким образом отец смог вписаться в западную жизнь.
Особенное впечатление на Берия произвела весьма простая на первый взгляд процедура приобретения железнодорожных сезонных билетор, позволивших моему отцу беспрепятственно путешествовать по всей Западной Европе. Берия интересовался техникой продажи железнодорожных билетов для пассажиров на внутренних линиях и на зарубежных маршрутах. И это тоже было не праздное любопытство. В Голландии, Бельгии и Франции пассажиры, ехавшие в другие страны, подходили к кассиру по одному — и только после звонка дежурного. Не трудно было предположить, что это делалось с определенной целью, а именно позволить кассиру лучше запомнить тех, кто приобретал билеты. Именно так растолковал эту процедуру Берия мой отец. Далее Берия поинтересовался, обращалось ли внимание на количестве выходов, включая и запасной, на явочной квартире, которая находилась в пригороде Парижа. Его немало удивило, что отец этого не сделал, «поскольку слишком устал». И это было еще одно подтверждение, что перед отцом был человек опытный в вопросах подпольной работы и конспирации.
Отец описывал детали этой встречи с Берия так: «Одет он был, помнится, в весьма скромный костюм. Мне показалось странным, что он без галстука, а рукава рубашки, кстати довольно хорошего качества, закатаны. Это обстоятельство заставило меня почувствовать некоторую неловкость, так как на мне был прекрасно сшитый костюм: во время своего краткого пребывания в Париже я заказал три модных костюма, пальто, а также несколько рубашек и галстуков. Портной снял мерку, а за вещами зашел Агаянц и отослал их в Москву дипломатической почтой». Потом об этом, как помнит читатель, отцу напомнят его сослуживцы на партийном собрании, требуя его исключения из партии.
После ликвидации Коновальца отец, прежде чем вернуться на родину, по заданию разведслужб был сначала направлен в Испанию, где оставался в течение трех недель как польский доброволец в составе руководимой НКВД интернациональной партизанской части при республиканской армии. Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров — в свое время тот служил под его началом в контрразведке Грузинского ГПУ.
Берия хорошо говорил по-русски, с небольшим грузинским акцентом, и по отношению к отцу, своему подчиненному, вел себя предельно вежливо. Однако ему не удалось остаться невозмутимым на протяжении всей беседы. Так, Берия пришел в сильное возбуждение, когда отец начал рассказывать, какие приводил аргументы Коновальцу, чтобы отговорить его от проведения ОУН террористических актов против представителей советской власти на Украине. Отец доказывал Коновальцу, что теракты могут привести к гибели всего украинского националистического подполья, поскольку НКВД быстро нападет на след террористов. Коновалец же полагал, что подобные акты могут совершаться изолированными группами. Это, настаивал он, придаст им ореол героизма в глазах местного населения, послужит стимулом для начала широкой антисоветской кампании, в которую вмешаются Германия и Япония. Именно эти доводы Коновалы» и вызвали раздражение у будущего хозяина дома на Лубянке.
Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного совслужащего. Вероятно, вспоминал потом отец, он специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает и люди, естественно, при встрече не фиксируют свое внимание на столь ординарной внешности, что дает ему возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным. Нужно помнить, что в те годы некоторые из явочных квартир в Москве, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках.
Позднее мой отец узнал: первое, что сделал Берия, став заместителем Ежова, это переключил на себя связи с наиболее ценной агентурой, ранее находившейся в контакте с руководителями ведущих отделов и управлений НКВД, которые подверглись репрессиям.
После встречи с Берия отец получил пятидневный отпуск, чтобы навестить мать, которая все еще жила в Мелитополе, а затем родителей жены в Харькове. Предполагалось, что, возвратясь в Москву, он получит должность помощника начальника Иностранного отдела. Шпигельглас и Пассов были в восторге от встречи их протеже с Берия и, провожая отца на Киевском вокзале, заверили его тогда, что по возвращении в Москву на него будет также возложено непосредственное руководство разведывательно-диверсионной работой в Испании. Так оно и случилось.
После отпуска в Москве Пассов и Шпигельглас сообщили, что отца ожидает новое назначение — должность помощника начальника Иностранного отдела. Это назначение, однако, подлежало еще утверждению ЦК партии, поскольку речь шла о руководящей должности, входившей в номенклатуру. И хотя приказа о новом назначении не последовало, фактически с августа по ноябрь 1938 года отец исполнял эти обязанности.
Начало работы в новой должности нельзя было назвать удачным. Отец быстро понял, что его теперешний начальник Пассов не имел никакого опыта оперативной работы за границей. Для него вопросы вербовки агентов на Западе и контакты с ними были настоящей терра инкогнита. Он полностью доверял любой информации, полученной от агентуры, и не имел представления о методах проверки донесений зарубежных источников. Опыт его оперативной работы в контрразведке и в области следственных действий против «врагов народа» не мог ему помочь.
Отец был просто в ужасе, узнав, что Пассов подписал директиву, позволявшую каждому оперативному сотруднику закордонной резидентуры использовать свой собственный шифр и в обход резидента посылать сообщения непосредственно в Центр, если у него могли быть причины не доверять своему непосредственному начальнику. Лишь позднее стало понятным, почему такого рода документ появился на свет. На Пленуме ЦК партии в марте 1937 года от НКВД потребовали «укрепить кадры» Иностранного отдела. Преступность этого требования заключалась в том, что им прикрывалось желание руководства страны избавиться от ставшего неугодным старого руководства органов советской разведки. Но об этом наш рассказ ниже.
