От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан
Поезд, все еще медленно ползущий, сбавил скорость, но теперь мы были уже почти в городе. Переливающиеся в лучах солнца колокольни и разноцветная черепица крыш придавали ему праздничный вид. Множество колоколен и куполов великолепной архитектуры заставили меня подумать о Вене или Праге. Я бережно храню на память чудесные почтовые открытки, на которых сияют крытые медью купола колоколен, а оконные стекла отражают солнечные лучи так, что кажется, будто город охвачен огнем! Поезд, со скоростью пешехода, вкатился между двумя платформами. Это был Брно! На платформах и возле вокзала толпа, пестрая от женских платьев всевозможных цветов. Но поезд не останавливался, и вместе с тем, как он набирал скорость, видение исчезло. Еще один, очень удачный, снимок себе на память.
Около 11:30, незадолго до полудня, поезд остановился в чистом поле, и полевая кухня на платформе стала потчевать нас супом. Отличный «айнтопф» из гороха и бекона. Сопровождаемая стуком котелков, смехом и разговорами, к полевой кухне выстроилась очередь. Те, кто уже возвращался с полными котелками, не ждали и поглощали свою трапезу прямо на ходу. Но гурман, который пока ел, услаждая свой взгляд видом еды, сделал любопытное открытие! Постойтека! Изюм в гороховом супе? Должно быть, повар что-то напутал, не разглядел, что у него там на дне мешка! О нет! У изюма крылья? Невероятно! Боже правый, да это мухи! И тут поднялся невообразимый шум! Кричали все, даже те, кто уже проглотил почти всю порцию. Все были возмущены. В этот день и сержанту-квартирмейстеру, и лейтенанту, Жану В., и ротмистру фон Рабенау и другим пришлось выслушать много чего нелицеприятного! За этот день я узнал больше ругательств и оскорблений, в основном на валлонском, чем слышал за всю свою жизнь. Кое-кто из наиболее взвинченных ребят зашел слишком далеко. Немного погодя нас всех осчастливили другим супом и небольшим добавочным рационом. Ничего не потеряно – ни боевой дух, ни даже война, по крайней мере пока!
Чтобы разнообразить занятия, что помогало нам коротать время, два или три раза я проводил часть пути в наряде с товарищами на платформе с зенитными пулеметами на турелях. Люди отправлялись на пост при каждой смене караула, все 24 часа в сутки, чтобы быть готовыми к отражению воздушного налета. Если не ошибаюсь, на таких платформах было установлено по два тяжелых пулемета sMG (нем. schwere Maschinen-Gewehr – буквально «тяжелый пулемет». – Пер.). Во время всего пути они должны были быть готовы в любой момент вступить в бой. Время тянулось довольно медленно и монотонно. К счастью, пейзаж по сторонам, со всем своим разнообразием и новизной, хорошо отвлекал нас, как и разговоры, темы для которых никогда не иссякали, а порой и визиты вроде моего. Расчеты пулеметов располагались не так комфортно, как мы в вагонах с сеном, но это длилось не более 24 часов, 16 из которых под палящим солнцем, без всякой защиты, что буквально доводило до изнеможения. Этот молодняк из 6-й роты, на который чаще всего выпадали смены, держался на голом энтузиазме и находил в себе силы радостно распевать песни. Отсутствие радио в вагонах заменяли пение или болтовня этих юных певцов, которые пока не удостоились Железного креста, но кое-кто из которых закончит первую кампанию под крестом деревянным или под березой! Каждый вспоминает об этом иногда, но без пафоса, и я об этом тоже помню, помню и о них. Да и кто из нас мог их позабыть?
У нас сейчас 29 или 30 мая, и вскоре мы догоним наших товарищей, отбывших раньше нас, 8 августа 1941 года. Несколько дней мы уже находились на территории СССР. Нам больше не встречаются ни табуны полудиких лошадей, как в венгерских puszta [24], ни огромные конные заводы со множеством великолепных наездников, за чьей вольтижировкой мы наблюдали с восторгом и восхищением. Все в прошлом. Местность в основном плоская и однообразная. Редкие избы, крытые жестью или соломой, изредка встречались деревни. Несколько тяжело нагруженных крестьянок. Одеты бедно и убого. Так это и есть советский рай? Может, дальше будет лучше? Поезд мчал нас к лесу, и мы приближаемся к нему. Вот мы у леса, и поезд, слишком поздно сбросивший скорость, резко остановился.
Что случилось? Вижу справа людей, устремляющихся к лесу. Среди них prévot, Йон Хагеманс [25]. Он в шортах, голый по пояс, пристегнутый к ремню шлем болтается на ходу, автомат на плече. Это взвод, который в любой момент поднимается по тревоге. Такой взвод, из сменяющихся по очереди, всегда готов при любых обстоятельствах вступить в бой. Люди Хагеманса, экипированные примерно так же, как и он, совсем не по уставу, реагируют мгновенно. Из леса в нашу сторону раздается несколько выстрелов. Лично я, в своем вагоне с соломой, не слышу ничего, как и мои друзья. Парни углубились в лес, развернулись в цепь, как на учениях, и исчезли из вида. Все спокойно, но, на всякий случай, по тревоге поднят еще один взвод из хвоста состава, а зенитные пулеметы направлены на лес. Время от времени до нас доносились несколько одиночных выстрелов и коротких автоматных очередей. И опять ничего! Через добрые четверть часа, может быть больше, мы услышали голоса; затем я увидел, как один за другим возвращались отправившиеся на разведку ребята. Они ничего не видели и не слышали. Партизаны? Охотники? Игра воображения? Кто знает! Все заняли свои места, и поезд тронулся. Лес, затем, для разнообразия, степь, снова лес. Это была Украина!
Сегодня 1 июня 1942 года. Не припомню ни единого облачка на небе с тех пор, как мы оставили Регенвюрмлагерь. Погода неизменно просто замечательная, очень жарко. Это действительно война? Не сплю ли я? Все то, что я вижу, что испытываю, – неужели это реально? Порой я задаюсь таким вопросом! Поезд продолжает катиться, проходит утро, затем полдень и обеденное время. Когда, в 14:00 или 15:00, я приподнялся и высунулся из норы в соломе, то инстинктивно посмотрел вперед. И тут же увидел огромное металлическое сооружение. По мере приближения мне становилось ясно, что это верхние арки моста, огромного моста. Еще не доезжая до него, мы увидели реку. Широкую и величественную, это Днепр! Когда тают снега или идут проливные дожди, он, должно быть, еще шире, потому что мост распростерся намного дальше теперешних берегов реки. Но и сейчас Днепр выглядит весьма впечатляюще.
Теперь мы в самом центре Украины. Затем сразу же появился Днепропетровск, первый большой русский город, который мы должны проехать, потому что Одессу мы миновали, объехав ее по пригородам. Мы уже пересекли Прут, Днестр, Южный Буг и Ингул, но Днепр грандиознее всех. Колокольни в форме луковиц, бревенчатые дома пригородов и унылые старые постройки, мрачные и полуразвалившиеся – в самом центре города. Солнце и широкие дороги с утрамбованной землей несколько компенсируют все это уныние и нищету. Я говорю «дороги», потому что язык не поворачивается назвать их улицами или проспектами. Двери, оконные переплеты, деревянные или железные, без малейших следов покраски или если где-то она и осталась, то, должно быть, еще со времен до Октябрьской революции! А ведь она была в 1917 году! Все кругом ржавое – да, это главное впечатление, которое остается в памяти. Ржавчина повсюду. Даже старые кирпичные кладки кажутся покрытыми ржавчиной, пропитанными, влажными от ржавчины. Ни единого нового здания или хотя бы более или менее недавней постройки. Все старое, старое, старое. Здесь все, похоже, осталось с царских времен и, несомненно, ничего не построено за советское время. Может быть, встречаются исключения в виде тех или иных промышленных зданий, но это не наверняка [26]. Я вспоминаю «Отверженных» Виктора Гюго.
Мы въезжаем на вокзал Днепропетровска, очень большой вокзал со множеством путей, похожий на сортировочную станцию. Везде суматоха, все заняты. Немецкий персонал очень активный, славяне особо не спешат. Великое множество грузовых вагонов вроде нашего или постарее, выстроилось на путях. Двери и окна зарешечены колючей проволокой или, местами, забиты досками. Все эти вагоны заполнены русскими военнопленными. Здесь их тысячи и тысячи. Вероятно, 10 или 12 составов, каждый из нескольких десятков вагонов, по 40 и более человек в каждом. Сколько их? Трудно сказать. Я вижу, как из нашего поезда летят в сторону ближних к нам военнопленных сигареты и куски хлеба. Остановка в Днепропетровске длится добрых два часа. С чувством облегчения мы покидаем это печальное зрелище, этот унылый город. Когда мы снова в чистом поле, мне кажется, что становится легче дышать. Уныние этого города оказалось просто удушающим. У меня такое ощущение, что теперь все намного серьезней, что «легкая» жизнь приближается к концу! Мы движемся вперед, весь день и весь следующий день, пока не наступает ночь. Под утро поезд остановился. Нам так и не удалось снова заснуть, но по отдаленному гулу мы уже догадывались, что наше путешествие на этом новоявленном «Восточном экспрессе» заканчивается здесь.
