Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Кук сидит в углу бункера на кровати. Курит. Завтра утром эвакуация.
P. S.
А я потом буду вспоминать обо всем том, что произошло со мной в Чеченской республике. Буду пересматривать хронику. И однажды наткнусь на кадры, снятые нами в декабре 94‑го на окраине Грозного. Снег. Бородатые боевики с автоматами и гранатометами. А на огромном цилиндре, старомодной тумбе театральной афиши – большой белый лист. На нем красной гуашью выведены слова. Надо же, подумал я, какое название для книги или для фильма, прям в духе Чейза. Там было написано: «Добро пожаловать в Ад».
Буденновск
У меня были великолепные штаны. В клеточку, с широкой резинкой на поясе. Я купил их в тот самый день, когда вернулся в Москву из командировки, и натянул на себя прямо в магазине, в примерочной.
Я вышел на улицу одухотворенный (надо же, такие портки оторвал) и направился от Белорусского вокзала по рокадной дорожке вдоль Ленинградского шоссе в сторону области. Потом свернул на улицу Правды. Да-да, не «Правды», а Правды – это же наше, журналистское название. Штаны были удобны до безобразия. Они ниспадали с моей талии (таковая еще имелась) и полоскались ветром настолько непринужденно, что казалось, будто я вышагиваю по Пятой улице Ямского поля в синих армейских трусах, выданных старшиной, как водится, размеров на несколько больше положенного – так свободно и легко я ощущал себя в этой обновке.
Настроение было прекрасное! Триста граммов водки, выпитые в самолете Минводы – Внуково, уже давно разошлись по организму, катализируя процесс опознания всего прекрасного. Да и, собственно, чего грустить? Шатой, высокогорное чеченское село, взят. Враг повержен, боевики трепещут! И это снято, записано на «Бетакам» [1]. Все!
Остался, правда, последний штрих. Мелочь, проформа, без которой меня могли «выдернуть» из заслуженных отгулов и опять позвать на работу – надо было отчитаться за командировку. Проживание в гостинице, аренда автотранспорта и все такое прочее.
Я направился в штаб-квартиру «Вестей», где вот уже второй год трудился репортером и начинал забывать свое военное прошлое – четыре года казармы Курганского училища и офицерскую службу в различных должностях и округах…
А командировка… Восемь месяцев мы проторчали в Чечне. С перерывами. Согласен, долговато. Но события… Они проносились галопом. Сжимали часы в секунды, дни в минуты. Сначала была осень 94‑го, война Гантамирова с Дудаевым. Потом «штурм» Грозного, так называемой «оппозицией», а на самом деле нашими танкистами, завербованными хитроумными ребятами из ФСК. Потом настоящий штурм в январе 95‑го, Северная группировка генерала Рохлина, Больничный комплекс, ранение нашего видеоинженера Кука пулей из дудаевского дворца, побывка и далее опять со всеми остановками: Аргун, Гудермес, Старые Атаги, Бамут. Вот-вот победа. Оставались километры. Метры! Чешки, Цемзавод, Малые Варанды, Ярышмарды, Дачу-Борзой, Шатой. Все. Стоп. Войне конец!
Анатолий Васильевич Квашнин, полководец России начального периода, царапая ногтем по карте, окруженный налетевшими штабными и журналистами, втолковывал кому-то в Москве по полевому телефону: «Запишите сегодняшнее число. Тринадцатое июня. Добиваем в Шатое последние остатки. К вечеру все будет закончено!»
И вот теперь я, пьяный, довольный и в новых штанах, поднимаюсь по лестнице в бухгалтерию, чтоб рассказать (и доказать, между прочим), как я жил все это время в солидной гостинице и катался по Аргунскому ущелью на такси «йеллоу субмарин».
И вдруг оклик, – я уже не помню, кто это был… «Старший по званию» кто-то, рядовой так бы не обратился: «Сладков! Давай быстрей в бухгалтерию! Получай деньги и в командировку!». Сказал и исчез. А я остался. Почему-то вдруг за ухом зачесалось… Дядя, ты что-то напутал, некуда больше ехать! «Нам нееекудааа большее спешииииить!» Мы всех уже убили, ой, то есть победили. И тут еще один пробегающий мимо, соратник по цеху:
– Да ты че, не знаешь, уже в России война!
– А где? – спросил я, почему-то представляя себе Челябинск или Норильск в огне и руинах, как город Грозный.
– Басаев Буденновск захватил. Это город такой в Ставрополье…
В бухгалтерии у меня без обычных выволочек и расспросов приняли кипу мятых бумаг по закончившейся командировке (вот тебе и отчет!), а взамен вывалили на стол десятка два пачек деревянной валюты. На мой слабый лепет «а почему я?» – сказали, как в райвоенкомате: «Распишись!». Что я по привычке и сделал.
И только спустя три минуты, на лестничной клетке, в голове, куда уже прилила кровь вперемешку с сивухой, закипятились мысли: «Блин, ну почему я?! Ну почему вот так! Ну сколько можно! Неужели никто не хочет понять, что это не только бабки эти командировочные, которые с трудом уносишь в карманах! Не только грязь, которая может отсосать подошву у самого крепкого сапога. Это не только уговоры самого себя – вот дотуда надо пробежать, а дальше, может быть, все обойдется… Это ведь тот самый страх, который в Москве не проходит! Ощущение, что тебя уже внесли в какие-то странные или, точнее, страшные списки. И ты уже не выскочишь из них, пока не дойдешь до конца. Но вот Чечня позади, привал в промежуточном цветущем Владикавказе, накрытый стол. Чуть-чуть отпускает! И вот ты приезжаешь домой. И надо же – не спокойствие, а мираж. Оказывается, это еще не конец. Он будет, но уже точно чуть позже. И ты опять в бухгалтерии слышишь: „Распишись!“»
– Здравствуйте, это из ритуальных услуг вас беспокоят, а Сережа дома? А… Ну передайте ему, что он в командировку сегодня едет. Да. В Монте-Карло… Галина Тимофеевна, это я, Сладков, вы не узнали, что ли?
Куку, вернее, Сереже Кукушкину, было слегка за сорок. Жил он один, вернее с мамой, то есть, еще вернее, без жены и детей. Нет, они у него были. Дети в настоящем (сколько их, похоже, он и сам не знал), а жены – в прошлом. Пять жен. По паспорту. А так, конечно, больше. Он всех их продолжал любить. Помогал им, и в Чечне, перед каждой побывкой, подолгу размышлял, к какой из брошенных ранее жен по приезде заявится. Кук был наш видеоинженер. Член бригады, или, точнее, нашего репортерского экипажа. В его ведении были проводки, штепселя, разъемы, ну и так далее… И со все этим хозяйством, включая камеру, он носился, как с писаной торбой, складывал, протирал, перебирал… Кук был похож на индейца: джинсы со стажем, длинные прямые черные волосы и, может быть, слегка портившие вид очки с толстыми стеклами. У него была привычка слегка подкашливать. Так, из глубины горла… Получалось похоже на тихий звериный рык. Делал он это в какие-то особые моменты, типа, когда решали – брать еще водки или не брать? После Сережиного кашля сомнений уже не оставалось.
Оператор. Вадик. Третий член группы и последний. Рост сто восемьдесят три, вес сто пятьдесят. Правая ступня при ходьбе чуть оттопыривается в сторону. Следствие травмы. Когда у Вадика кто-нибудь спрашивает: где ж ты, мол, так? – он обычно начинает издалека: «Старичок, был я в Афгане…» Собеседник тут же начинает усиленно кивать, мол, понимаю, герр ветеран, понимаю! Но Вадик всегда продолжает: «В общем, приехал домой, выпили мы на даче, в Шереметьеве. И… На рельсы, прямо с платформы…» Вот такая у него история.
Через два часа мы уже были в сборе. Получили аппаратуру, видавшие виды кассеты, на которых до этого уже писали спорт, балет, Гайдара, и выдвинулись в аэропорт. Я предупредил по-честному сразу: «Буду пить!». Вадик только сказал: «Ох, Саша!». Кук потихонечку рыкнул. Вроде бы как и случайно, на самом деле получилось многозначительно.
Если ты летишь на Кавказ, брата своего-репортера в толпе замечаешь на дальних подступах, еще на регистрации.
Так, это бизнесмен, на какой-то слет экономический торопится в Пятигорск. Дорогой пиджачок, аккуратненькая прическа, обязательно туфли с вытянутыми мысками, а самое главное – такой отрешенный, независимый взгляд. Мол, ребята, я тут вынужденно с вами в одной компании, были бы рейсы исключительно для богатых, вот я был бы там. А вы нет…
