Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
В один прекрасный майский день 1789 года (в то самое время, когда началось достославное дело во Франции, куда доступ закрыт для него) въезжает он в Вечный город. По всему вероятию, злой дух привел его сюда. 29 декабря того же года инквизиция, давно следившая за ним, открывает его убежище, хватает и заключает его в крепость Св. Ангела.
Граф Калиостро не теряет еще надежды, но тем не менее, нам остается сказать о нем только несколько слов. Напрасно своим томпаковым языком и «медным лбом» создает он химеру за химерой, просит религиозных книг, которыми его снабжают, требует чистого белья и свидания с женою, в чем ему отказывают, доказывает, что египетское масонство – божественное учреждение для заблудших и что если бы св. отец знал его, то, наверное, принял бы под свое покровительство. Затем он распространяется о том, что в Европе рассеяно более четырех миллионов масонов, поклявшихся изменить социальный порядок, но все напрасно! Его не слушают и не дают свободы. Донна Лоренца томится, невидимая им, в соседней келье, наконец начинает каяться. Он, чтоб предупредить ее, также сознается во многом; инквизиция пользуется его исповедью, просеивает ее, и таким образом составляется биография Бальзамо; но инквизиция по-прежнему держит его под замком. Наконец, после восемнадцатимесячных мучительных допросов, святейший отец изрекает следующий приговор: «Рукопись египетского масонства сжечь рукою палача, а приверженцев подобного масонства предать проклятию; Джузеппо Бальзамо, хотя и сбившемуся с пути истины, не отказывается в милосердии и дается возможность искупить свои грехи в пожизненном заключении». Так в апреле 1791 года кончилась деятельность несчастного шарлатана.
Он обращается с просьбой во французское национальное собрание, но ни на небе, ни на земле, ни даже в аду не существовало такого собрания, которое бы приняло его сторону. Занавес опускается на целые четыре года, прожитые им неизвестно как, – вероятно, с бешеным аппетитом, который не могла удовлетворить скудная тюремная кухня, а причиняла только неправильное пищеварение.
В одно летнее утро 1795 года тело Калиостро еще находилось в тюрьме Св. Льва, но его «я» бежало, – куда, никто не знает. Медный лоб потускнел, томпаковые уста закрылись и не могут более лгать. Калиостро исчез, и остался только рассказ о нем. «Прощай, несчастный сын природы!» – скажем и мы с мекским шерифом.
Вот каковы были происхождение, возвышение, величие и падение шарлатана из шарлатанов. Если читатель спросит, что хорошего, что мы наше время посвящаем жизнеописанию такого безнравственного человека, то мы ответим, как уже заметили в начале этой статьи, что биографии всех выдающихся людей, нравственны ли они или безнравственны, заслуживают быть написанными.
На этом основании нет ли у самого дьявола своей биографии, написанной не только руками Даниеля Дефо, но и другими руками, а не Даниеля Дефо5? Но все-таки все рассказанное нами на этих страницах не есть призрак, а «действительность». Природе угодно было создать человека таким, а не иным, и автор этого очерка постарался в приличной форме рассказать, что производит она при своем разнообразном и таинственном величии и богатстве.
Но мораль, где же мораль? Любезный читатель, в каждом факте, в малейшей тени факта, что мы называем поэмой, заключаются сотни, миллионы нравственных учений, смотря по тому, как читать их. Из сотни или миллиона нравственных учений, содержащихся и в настоящем факте, я советую тебе в особенности принять к сердцу одно, стоящее остальных: «Я также достиг неизмеримого, таинственного блага жить, и мне даны способности. Должен ли я развивать их в честную или жаждущую одних только чувственных наслаждений деятельность? Или, следуя примеру большинства так называемых порядочных людей, удовлетворять в одно и то же время потребностям той и другой?» Решение этого вопроса крайне важно, – смотри не ошибись при выборе.
Взгляни на дело Калиостро, как на все другие дела, с сердцем, с умом, взгляни на него не только «логически», но и «мистически», и тебе будет ясна та беспристрастная истина, что в великой книге истории самый крупный пасквиль находится в чудесной связи с самым героическим событием, как находится в связи всеозаряющий свет с непроглядным мраком или как уродливые корни находятся в связи с красивыми ветвями, листьями, цветами и плодами, с которыми все вместе они составляют дерево. Припомни, не знавал ли ты общественных шарлатанов более высокого полета, чем наш шарлатан, которые не могли быть упрятаны в крепость Св. Ангела, но в образе великих мира сего совершали свой шарлатанский путь, превращая целые области в одну громадную египетскую ложу, из которой, по своему усмотрению, выжимали деньги и кровь. Припомни также, не встречал ли ты в частной жизни шарлатанов, бесчисленных, как песок морской, бьющихся изо всех сил сделаться хоть полу-Калиострами, – неспособных, жалких ублюдков, перед которыми настоящий Калиостро недосягаемый идеал.
Таков мир. Изучай, презирай и люби его и смело иди своей дорогой, подняв взор к высшим путеводным звездам.
Бриллиантовое ожерелье
Глава I Век романтизма
Век романтизма еще не прошел, он никогда не кончится, а если мы хорошенько поразмыслим, то не заметим даже и малейшего упадка в нем. «Страсти, – говорят, – вытесняются социальными формами, сильных же страстей и вовсе не видать». Нет, есть еще страсти, которые достаточно сильны, чтоб населять сумасшедшие дома, никогда, впрочем, не остающиеся без обитателей; есть еще страсти, заставляющие человека вешаться на столбах своей кровати или доводящие его до вновь усовершенствованной виселицы на западном конце Ньюгейта. Страсть, разбивающая вдребезги жизнь, в которой она образовалась, имеет значение уже в том отношении, что ни одна страсть не проявляла большей силы даже в самый цветущий период романтизма. В страстях, благодаря ли небесным или адским силам, у нас недостатка никогда не будет.
Относительно же социальных форм мы должны сознаться, что они довольно натянутого характера и втискивают людей в жалкие рамки прозаической жизни, так что мы невольно спрашиваем: «Где же романтизм?» «А где его нет», – ответим мы по обычаю шотландцев. Взглянем на бессмертную человеческую природу, способности и назначение которой стремятся в вечность, а благодаря нянькам, наставникам, болтовне старых баб (называемой «общественным мнением»), предрассудкам, привычкам, невежеству и бедности превратившуюся в тот жалкий образчик, который мы встречаем на всех перекрестках. Взглянем на «человека, созданного Богом», но лишенного человеческого характера, принужденного существовать наподобие автомата или мумии, джентльмена или джигмена6 и таким образом продавать свое прирожденное право вечности за жалкое право есть три раза в день. Не видим ли мы, если у нас есть только глаза, в этом явлении в высшей степени романтический и трагический элемент?
Бессмертное существо барахтается в отвратительной луже. Бесценный дар жизни, которым оно может владеть только один раз в жизни, потому что ждет целую вечность, чтоб родиться, а теперь целая вечность ждет, что оно будет делать, когда родится, – этот бесценный дар стараются исказить всеми способами. И от благородного создания, называемого человеком, не остается ничего более, кроме безжизненной массы с чувствительными потерями и обманутыми надеждами, которую мы закутываем в саван и опускаем в землю, почтив, разумеется, заслуженными слезами. Для мыслителей здесь целая трагедия или вообще богатый материал для трагедии. Но ведь мало мыслителей! Да, любезный читатель, в том-то и горе, что немногие мыслят. Ни один из тысячи человек не имеет ни малейшего желания мыслить. Но только способен к пассивным мечтам, к повторению слышанного и к активному фразерству. Только немногие из глаз, которыми люди смотрят, могут что-нибудь видеть. Поэтому мир сделался такой нескладной мельницей, что деятельность одного человека перепуталась с деятельностью своего соседа с намерением направить ее на ложный путь, а дух невежества, лжи и ненависти постоянно держится между нами и надеется сделаться господствующим. Таким образом, между прочими вещами, и романтизм жизни совершенно исчез из виду, и вся история, превратившись в пустой список битв и министерских перемен, мертва, как календарь истекших годов, с которым она во многих отношениях имеет значительное сходство.
