Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Но нет, научная родительская рука мешалась всюду, чтоб помочь природе. Львенку дают расти, но сажают его на цепь и надевают намордник. Он должен развиваться по известной системе, подчиниться теоретической программе и следовать в своих поступках пунктуальной точности часов. О, маркиз, о, мировой учитель, что за теория воспитания у тебя! Ни один львенок или Мирабо не могут ходить, как часы, но живут иначе. «Кто жалеет розог, тот не любит ребенка» – с одной стороны, может быть, и справедливо это изречение, но с другой, мы должны сказать, что природа живуча, она возрастет вновь, хоть вырывайте ее всевозможными заступами. С некоторой точки зрения подобная борьба маркиза с природой в высшей степени смешна, но с высшей точки зрения она покажется слишком серьезна. Откровенная история скажет, что все худшее, находившееся во власти искусства, было сделано относительно юного Габриеля, и при этом сделано не с дурными намерениями, но с намерениями, в которых были и начатки добра. Поэтому насколько лучше было воспитание Бориса (хотя при самых неблагоприятных условиях), полученное им среди диких гор, в семье честных крестьян, чуждое всякой теории, но обставленное вечностью, невзгодами и тяжким трудом.
Впрочем, в сущности, цель и намерения маркиза отличались скорее простотой, чем сложностью. Габриель Оноре должен был сделаться таким же человеком, как и Виктор Рикетти, и достичь такого же совершенства – вот единственная мысль, которая в состоянии удовлетворить сердце нежного отца. Положим, что лучшего образца было трудно подыскать, а между тем бедный Габриель, в свою очередь, желал быть Габриелем, а не Виктором! Никогда еще у подобного черствого педанта не было такого живого и любящего ученика. А неприятности в доме тем временем увеличиваются: г-жа Пальи и верная прислуга принимают в них сильное участие. Домашний очаг омрачается, хозяйки нет; процессы, и в особенности процессы о разводе, начались. Дела принимают дурной оборот, и маркиз, тщетно потрясая своим семейным скипетром, видит, как хаос, подобный хаосу сумасшедшего дома, постепенно окружает его. Он черств, но сын и воспитанник его эластичен, любящ и почтителен.
Так, с одной стороны, принимаются жесткие меры, с другой – являются покорность, горячие слезы раскаяния, и нашему Алкиаду приходится долгое время бороться с трудом, возложенным на него судьбой, собственным демоном и Юноною Пальи.
Чтобы судить о том труде, который взял на себя бедный чадолюбивый маркиз, нужно прислушаться к его собственным отзывам о сыне, высказываемым им, в письме за письмом, своему доброму брату.
«Мальчик этот обещает сделаться превосходным субъектом. В нем много способностей, бездна остроумия, но немало и природных недостатков». – «Едва начал жить, а уж кровь бушует в нем. Упрямый, мечтательный, капризный ум, склонный козлу, хотя и не знает и не способен делать его». – «Возвышенное сердце под курточкою мальчика; инстинктивная гордость, но при этом благородство, задатки будущего бойца, готового, впрочем, уже в двенадцать лет проглотить весь мир». – «Необъяснимый тип пошлости, абсолютной плоскости и качеств грязной гусеницы, которой никогда не суждено летать». – «Ум, память, способности, которые поражают и даже пугают вас». – «Ничтожество, сшитое из диких прихотей; существо, способное, может быть, со временем морочить простоватых женщин, но неспособное ни на волос быть мужчиною». – «Этого мальчика можно назвать уродом; до сих пор он доказал только, что из него выйдет сумасшедший, – к нему перешли все дурные качества его матери. Так как у него много учителей и все, от духовника и до последнего товарища, передают мне все о нем, то я отлично знаю натуру этого зверя и не надеюсь, чтоб из нее вышло что-нибудь путное».
Одним словом, по мнению маркиза, пороки до такой степени развились в пятнадцатилетнем юноше, что отец решился, так или иначе, выпроводить его из дома. После различных предположений он наконец остановился на институте некоего аббата Шокнара. Непокорный юноша должен отправиться в Париж и там, под ферулой нового воспитателя, исправиться и образумиться. Так как имя Мирабо – имя честное и благородное, то, чтоб не замарать его, он не должен носить его, а называться Пьером Бюфьером до тех пор, пока не остепенится. Пьером Бюфьером называлось одно из имений его матери в Лимузене – прискорбный повод к тем процессам, которые наконец превратились в процессы о разводе. С этим печальным прозвищем Габриелю Оноре пришлось прожить немало лет, – его положение походило на положение солдата, которому в наказание обрили брови. А он был еще пятнадцатилетним рекрутом и слишком молод для такого наказания!
Но тем не менее как бы его ни называли, Пьером или Габриелем, он оставался тем, кем был. В институте Шокнара, как впоследствии в жизни, он развивает и выказывает способности, дарованные ему природой и которых не сбрить никакой бритве. Побочный сын сообщает целый список пройденных им наук и приобретенных знаний. Кроме древних языков Габриель изучал английский, итальянский, немецкий и испанский, страстно занимался математикой, рисованием, музыкой до такой степени, что даже умел аккомпанировать. Затем, в программу института входили пешая, верховая езда, танцы, плавание, игра в мяч. Если сообщаемое нам побочным сыном хоть наполовину справедливо, то и тогда мы не могли бы сказать, что Пьер Бюфьер употребил во зло свое время.
Известно, что опальный Бюфьер в скором времени в этом смирительном доме привязал к себе всех: его полюбили товарищи, учителя и даже сам аббат Шокнар. Недаром говорил чадолюбивый отец, что у него змеиный язык. И действительно, замечательно то обстоятельство, что лишь только бедный Бюфьер, граф Мирабо, Рикетти, или как бы ни называли его, сталкивался с людьми, даже предубежденными против него, как в короткое время привязывал их к себе. До самого конца его жизни никто, смотревший на него собственными глазами, не мог ненавидеть его. Разве он мог убедить людей? Да, любезный читатель, он мог не только убедить, но и действовать на них, – в том-то и заключалась вся тайна. Всякий понимает, что великая открытая душа человека, не сделавшая ничего пошлого или нечестного ни одному существу в мире, была братской душой, а человека тем более любят, чем более он сближается со своими собратьями, – разве это не факт из фактов? Если хочешь знать, в какой степени владеет человек дипломатическим умом (хорош ли он, индифферентен или дурен), то обратись к общественному мнению, журнальным сплетням или к лицам, с которыми он обедает. Но чтоб узнать его действительные достоинства, следует заглянуть глубже и спросить тех людей, которые его знают на опыте, – и если они даже ограниченные люди, то и тогда ответят дельно на твой вопрос. «Лица, находящиеся вдали от меня, – говорит Томас Браун, – судят обо мне хуже, чем я сам сужу о себе, мнение же лиц, живущих рядом со мной, лучше моего собственного мнения».
Так как институт Шокнара изменил своему назначению и перестал быть смирительным домом, то маркиз решил отдать сына в военную службу. По-видимому, безбожная мать тайком посылала ему деньги, и он, изменник, брал их! Пьер Бюфьер надел шишак на свою огромную голову, и его изуродованное оспой лицо приняло воинственный вид. Натянув поводья и обнажив палаш, он смело, как истый драгун, въезжает в город Сент. В это время ему было восемнадцать лет и несколько месяцев.
Жители Сента крепко полюбили его, предлагают ему деньги взаймы, – бери сколько хочешь! Начальник его, полковник Ламбер, был строгий, угрюмый человек, и лицо Бюфьера имело несчастье не понравиться ему. Кроме того, в Сенте служил полицейский чиновник, у которого была дочь, и этой глупой девчонке физиономия Бюфьера понравилась больше физиономии полковника. Нетрудно себе представить, каким искусным адвокатом явился Бюфьер в таком великом деле со своим змеиным языком. Это была его первая «страстишка», увенчавшаяся полным успехом, за которой последовал целый ряд неслыханных подвигов в этом же роде. Обиженный полковник позволил себе, за общим офицерским столом, несколько язвительных замечаний на счет Бюфьера, но Бюфьер был не такой человек, чтоб оставаться в долгу, вследствие чего возникли неприятные отношения между ними. Чтоб увенчать дело, Бюфьер, вопреки своему обыкновению, зашел в игорный дом и проиграл четыре луидора.
