Поморские были и сказания - Шергин Борис Викторович (серия книг TXT) 📗
Шиш на них давно немилым оком смотрел:
— Ужо я вам улью щей на ложку!
И случай привелся. Забралась в лес старушонка из дальней деревни за грибами. Ползала, ширилась, да и заблудилась. И заревела:
— О-о! Волки съедят!
Шиш около шнырял:
— Бабушка, кто тебя?
— У-у, заблудилась!
— Откуда ты?
— Из Горелова.
— Знаю. Выведу тебя, только ты мне сослужи службу…
Шиш и привел ее к барской усадебке:
— Видишь, в окне баринок сидит, спит за газетой?
— Ну, не слепая, вижу.
— Ты постучи в окно. Барин нос выставит, ты тяпни по плеши да скажи: «На! Барыне оставь!»
— Как же это я благородного господина задену? Они меня собаками затравят!
— Что ты! Они собак не держат, сами лают.
— Ну, что делать, не ночевать в лесу…
Побежала старуха к дому, стукнула в раму:
— Барин, отворьте окошко!
Толстяк высунулся, кряхтит:
— Кто там?
Старушонка плюнула в ладонь, размахнулась да как дернет его по плеши:
— На! Барыне оставь!
А сама от окна — и ходу задала.
Ну, ее Шиш на Русь вывел.
Этот баринок окошко захлопнул, скребет затылок, а барыня уж с перины ссыпалась:
— Тебе что дали?
— Как — что дали?..
— Я слышала, сказали: «На, барыне оставь».
— Ничего мне не дали!
— Как это ничего? Давай, что получил.
— Плюху я получил.
Плюшечку? Какую? Мяконькую?
— Вот какую!
И началась тут драка. Только перья летят.
Вот что Шиш натворил.
Доход не живет без хлопот
Вот отец пристарел. Братья волю взяли, дом на себя и скот на себя отобрали. Отцу говорят:
— При твоем худом здоровье первое дело свежий воздух. Ты теперь ночуй в сарае, а день гуляй по миру. Под одним окошечком выпросишь, под другим съешь.
А Шишу дали коровку ростом с кошку, удоя с ложку:
— Вот это тебе, братец, наделок. И вообще — люби нас, ходи мимо.
Отец сидит на крыльце, не смеет в избу зайти. У Шиша в сердце как нож повернулся. Он отца в охапку:
— Тятенька, давай заодно жить! Есть — пополам, и нет — пополам. А братцам дорогим я отсмею насмешку, припасу потешку!.. Тятенька, ты меня дожидайся, а я пойду эту коровенку продавать.
Шиш лесом идет, а дело к вечеру. И гроза собралась, близко громыхнуло. На ночь мокнуть неохота, Шиш и сунулся в боковую тропиночку, в дебрь, где бы лесину, ель погуще найти. Он в лесу не боится. Шагов сотню ступил — в ельнике дом стоит. Еле доколотился. -
Старуха открыла:
— О, куда ты, парень, попал! Уваливай, пока жив.
— Бабинька, пусти, где коровке хоть перестоять грозу.
— Дитятко, уходи: разбоем хозяева-то живут.
А к воротам еще двое бегут. Шиш сразу узнал — два богатея из соседнего села. Кричат:
— Эй, бабка, где тут дождь переждать?
Что будешь делать! Старуха и спрятала всех в подполье:
— Только уж чтобы ни кашлянуть, ни дохнуть, ни слова не сказать, как хозяева придут. Убьют и меня с вами.
Под полом Шиш их спрашивает, будто не знает:
— Вы чьи? Куда?
Те не смотрят на него:
— Со всяким сбродом не разговариваем!
Тут над головами затопали, заходили… Разбойники приехали.
Там у них питье пошло, еда. Напились пьяны, песню запели: «Не шуми, мати-дубравушка…»
Тут Шиша как шилом подняло:
— Ах, люблю! Даже до слез! Запою и я с ними..
Купцы его в охапку:
— С ума тебя скинуло, собаку?
— Заткни глотку! Убьют!
— Ох, не осудите меня! Я певец природный. Запою!..
— Молодой человек, не сгубите! Возьмите деньгами! По десятке дадим!
— А уж по сотне не дадите?
— Подавись сиротским! На!
Шиш деньги убрал в карман, сел в уголок, будто спит.
Не успели купцы кисеты завязать, наверху плясовую грянули — «барыню».
Ух, барыня, не могу!
Комар ступил на ногу…
Шиш к купцам:
— Рабы божьи, теперь не вытерплю! Я на то родился, чтобы плясать. Ух!..
Ходи, хата, ходи, хата!
Ходи, курица хохлата!..
Купцы у пего на ногах повисли:
— Возьми что хошь, пожалей не нас — сироток наших! Благодетель, не погуби!
— Так уж, чтобы вам не обидно, еще по сотне с человека.
Вот у Шиша четыреста рублей, да всё золотыми.
А наверху-то и учуяли, что под полом неладно. Дрогнули разбойники:
— О, согрешили, грешники! Бесы в доме завелись! Не будет боле удачи…
Старуха слышит — на ней каждый трепок трясется:
— Я, хозяева, бесов-то выживать туда человека запустила..
— Какой человек?
Шиш это услышал, он всех смелее, и лезет из подполья.
Разбойники к нему:
— Ну что? Благополучно ли? Всех ли бесов-то выжил?
Шиш и смекнул:
— Пятерых выжил, двое остались больших. Те там подпольем ушли, этих надо избой выпускать…
— Молодец, выведи эту напасть! Отблагодарим тебя.
— Не стоит благодарности. Давайте кудели да огонька. Сами зайдите на печь, чтобы, как полетят, вас не задело.
Сам Шиш спустился под пол.
— Ну, купцы, я с вас внял по два ста, а разбойники вас найдут и душу вынут. А за ваши деньги я вас отблагодарю.
Вот Шиш обоих купцов куделей замотал по одежде:
— Как я вас подожгу, вы и летите избой да на улицу.
Чиркнул спичкой, вспыхнула куделя. Взвились купцы по лесенке, да в избу, да в сени, да на улицу. А там после грозы лужа. Они в эту лужу. Даже одежда не затлела. Да скорее в лес, да домой.
А разбойники не скоро в себя пришли:
— О, молодой человек! И не видали мы на веку такого страху…
— О, коль страшно у бесов огненно-то видение! О, погубили мы свои душеньки, уготовали себе вечный огонь!..
— Руку даю, что эти черти боле к вам не прилетят, не досадят.
— Тебя как благодарить-то?
— Да вот строиться собрался…
— Держи сотенную. За такую услугу сто рублей плёвое дело.
А коровку Шиш старухе ихней подарил.
Шиш домой пришел. Деньги на стол, считать начал. Сбился, опять снова. Братья около, рот раскрыли, стоят…
— Шиш, откуда таково богатство?
— А прихожу на рынок, а у меня коровенку из рук рвут. Пять сот за шкуренку дали.
Братья в хлев. От жадности трясутся. Коров колют и шкуры с них дерут. Запрягли пару коней да в город с кожами. Стояли-стояли в кожевенном ряду… Кто-то подошел:
Почем шкура?
— Сто…нет, триста… пятьсот рублей!
Покупатель глаза выпучил да бегом от них.
Народ собрался, пальцами кажут:
— Глядите-ко, безумные приехали. За коровью шкуру сотни просят…
Вернулись братья домой да на Шиша с кулаками:
— Обманыва-а-ать?!
— Да что с вами? Что?
— Да ведь нас весь рынок дураками почтил!
— Да вы в каком ряду стояли?
— Как в каком? В кожевенном!
— А я в галантерейном.
Братья на другой день в галантерейном стояли. Публика ходит чистая. Барыни братьев ругают, городовые их гонят.
Один кто-то спросил опять:
— Да почем шкура-то?
— А вот третьего дня за маленькую шкуренку пятьсот давали, дак уж у нас неужели дешевле!
Тут уж их в шею натолкали. До самой заставы с присвистом гнали. Кричат мальчишки:
— Самашеччих везут! Самашеччих везут!
Прикатили братья домой, кони в мыле.
— Подать сюда злодея, всегубителя, разорителя!..
Не успел Шиш увернуться. Бочка во дворе стояла.
Шиша в нее заколотили, да с берега в реку и ухнули. Пронесло бочку с версту, да к берегу и прикачало.
Шиш и слышит, что по берегу кто-то с колокольчиком едет. Шиш и заревел:
— О-о-о! Ни читать, ни писать, ни слова сказать, а в начальники ставят!
А с колокольцем-то ехал становой с бедной деревни подати выколачивать. Он с тройки да под угор:
— Я знаю читать, и писать, и слово сказать! И в начальники годен. Кто здесь?
— Я! В бочке сижу.
Становой дно выбил. Шиш вылез.
