Штольня в Совьих Горах - Добкевич Корнелия (лучшие книги .txt) 📗
«Кто бы мог подумать? — шептал в душе подлец, зарываясь в густые лопухи на задворках корчмы. — Кто бы мог поверить, что жив остался парень? Таким тяжелым долотом стукнул я его по голове, а он — на тебе! — по рынку разгуливает, здоровый и веселый!.. Что я буду делать, если он про всё артели расскажет? Как кары избежать?»
Не найдя ответа на эти свои вопросы, Сьлядек на четвереньках выполз из лопухов и, скользя по земле, словно гадюка, полуживой от страха, помчался к прибрежным зарослям — прямиком через огороды корчмаря…
Не описать той радости, не пересказать того веселья, с каким встретили горняки возвращение юноши. Зых громовым голосом гудел на всю корчму:
— Наш приятель лучший опять с нами! Давайте скорее мёду! Вина ему налейте!
— Повеселимся сегодня! — крепко обнимая юношу, кричали обрадованные горняки.
— Мяса и хлеба подайте, да поживей!
— Праздник нынче в нашей артели!
Шум этот до площади рыночной долетел, и вскоре у открытых окон много любопытных собралось. А Милош сидел среди развеселившихся товарищей своих, с аппетитом ел пшенную кашу с печенкой и запивал ее пивом хмельным.
— Братья… Братья… — сказал взволнованно. — Рад я, что снова мы вместе!
До полуночи гуляли горняки в корчме «Под молотками». Обсуждали, как будут сообща добывать из-под земли богатства ее, где раскопы делать, а в каком месте стволы вглубь гнать и новые штольни пробивать в горах.
— Будем мы теперь богатые и вольные горняки, — закончил свой рассказ Милош. — Никто до сих пор не называл своей Большую Сову, никто там руды не искал. Одному князю только будем подвластны, сами с ним говорить… Первыми там будем, а потому мать-земля станет к нам добрее и щедрее…
Зых Кулимага, а с ним и вся артель, так до конца беседы и не заметили, что нет за столом Сьлядека — никто не вспомнил о нем. Не вспомнил и Милош: не надеялся он, чтобы после такого злодейства отважился подлец засесть с товарищами своими за один стол.
Не таили горняки от народа ничего, что услышали от Милоша. Да и как тут было таить?
Зых Кулимага отправился в лес, чтобы раздобыть у охотников рога оленьи — на острые кайла. Иные горняки предпочли железные кирки и пошли к кузнецам. Да и лесорубов нужно было позвать на помощь: много древесины требовалось на закладку новой штольни — подумывали в артели новый ствол пробить у подножья горы, если добыча руды в штольне не гладко пойдет.
Вот таким-то манером весть о руде, шибче ласточки быстрокрылой, по всей округе пронеслась. Немало дивились люди тому, как это Милош узнал, где богатые клады земные залегают. Но напрасно они узнать старались, какой это добрый друг указал ему потаенное место: ничего не выяснили.
Мало говорил юноша. Известно: молчание — золото. Лишь одной Люкерде, когда сидел с нею на крылечке или в саду, рассказывал Милош обо всём: как их артель работать будет, каким способом руду отыскивать и добывать. Купец уже вернулся с дальней дороги и с изумлением немалым выслушал новость о счастливой перемене в Милошевой и всей артели судьбе.
Поначалу испугался — не колдовство ли тут замешано? Недоверчиво поглядывал на юношу. Однако потом, любя достаток и зажиточность, подобрее на хлопца смотреть начал, а неделю спустя и вовсе сдался: согласился день обручения назначить.
Только и разговоров было в городе, что об этом обручении Милоша с Люкердой.
Болтали сплетницы, что дивчина платье себе новое справила, юбку гарусом вышивает и еще чего-то. Что одних лишь дудочников с десяток играть будет в этот счастливый день — гостей купцовых веселить. А что хлеба там напечено, калачей, пряников, сколько освежевали баранов, поросят и птицы всякой — не счесть того и не рассказать!
Из темной кладовки, что стояла за старым амбаром, — туда купецкие работники складывали пустые мешки и ящики, — услышал эти разговоры притаившийся там Сьлядек. Скрывался он от Милоша и горняков: дрожал перед заслуженной карой. Однако жаль ему было работы в артели, особенно теперь, когда всё по-доброму складывалось для горняков: завистлив был негодяй. Поэтому оставил он тихое укрытие и, не зная, как его примет артель, украдкой пробрался по улицам к хатенке Кулимаги. Здесь он снова спрятался в тени старой вербы, что стояла на огороде: решил дождаться прихода Милоша, когда тот возвращаться будет от Люкерды.
Светлый и теплый стоял вечер, когда на тропу, что шла от усадьбы купца к хате Кулимаги, вышел навстречу юноше дрожащий и сгорбленный Сьлядек. Не сразу узнал его Милош: предстал убийца перед ним в самом жалком виде — исхудал, согнулся, на глаза надвинута пыльная и драная шапка, лохмотья покрывали дрожащее тело — кафтан свой продал Сьлядек старьевщику, чтобы хоть краюху хлеба купить…
— Милош! — начал Сьлядек. — Сжалься над моей бедой…
Юноша отскочил на край тропы и в изумлении посмотрел на Сьлядека — не верил, что видит его снова.
— Это я, Сьлядек… — бормотал злодей. — Плохо я поступил с тобой, брат! Но смилуйся и прости меня… Злоба тогда меня ослепила, разум отняла. Потому и ударил тебя долотом. Теперь скрываюсь… Боюсь людей… С голоду помирать, видно, придется, если так еще поживу немного… А то и в темницу угожу, если ты за свою обиду ответ с меня спросишь.
— Чего же ты хочешь? — хмуро спросил Милош.
— Прости мне вину мою!
— Э-э-х, человек! Да я давно простил ее, старый разбойник, еще в тот день, когда в артель вернулся.
— Не проболтался Зыху?
— Нет. Я же думал, что ты давно удрал в дальние края!
— Благодарю тебя, брат!.. А теперь не скажешь никому?
— Нет… Чего ты еще хочешь?
— Вернуться в артель хочу. С вами вместе быть и работу делить по-прежнему… Пропаду я один — страх меня одолевает перед карой… Буду усердно работать, не стану злобствовать и завидовать, от хитрости своей откажусь. Теперь я совсем другой буду, Милош!
— Ну, что ж! Возвращайся на прежнее место. Ту штольню мы теперь наново укрепим и дальше пробивать будем. Завтра на рассвете…
Стучали топоры на склоне горы Большая Сова. Одна за другой падали березы и пихты. Лесорубы разделывали стволы на колоды, а потом кололи их на доски-обаполы, чтобы могли горняки надежно укрепить ими новую штольню.
Темный проход, уже очищенный от камней и начисто выметенный, все глубже уходил внутрь Большой Совы. Теперь уже Милош сам всей работой управлял — Кулимага уступил ему главенство в артели. В обе стороны от главной широкой штольни пробивали нынче две боковых — поменьше и поуже. Красная порода, залегавшая тут плотными слоями, словно бы сама в руки горняков давалась, и работа беспрепятственно шла. При свете масляных лампочек, подвешенных к столбам, подпиравшим свод штольни, видны были только мокрые и темные тела горняков, одетых в кожаные фартуки. Штольню вели немного наклонно — так, чтобы подпочвенная вода, буде она там окажется, могла свободно вытекать наружу и не мешать работе.
Присев на корточки или пригнувшись возле стенки темной породы, старший горняк отбивал куски руды и складывал их в деревянные корыта с двумя ручками. Когда корыта наполнялись доверху, два подручных относили их в сторону, где штольня пошире, ссыпали руду в глубокие тачки и вывозили наружу. Работавшие у входа артельщики принимали руду и укладывали ее на телеги, запряженные волами.
Возы медленно спускались вдоль горного склона по дороге, проделанной лесорубами в густой чаще леса. Руду горняки отвозили в нижний поселок, чтобы там передать кузнецам и плавильщикам, хлопотавшим возле дымарок и горнов. Возчики в ушатых шапках и суконных сермягах, изредка взмахивая кнутом, весело покрикивали на волов. Иной же от радости, что работы хватает, — на весь лес запевал песню свою любимую.
Кипела на склоне Большой Совы жизнь, наполненная радостью труда. Сколько тут стоят эти высокие и далеко растянувшиеся Совьи Горы, никогда и никто не видел такого умного и проворного в работе хлопца, как Милош.
А из тихого и укромного грота поглядывал на горняков добрый пендзименжик в красном кафтанчике, на котором, по горняцкому обычаю, был одет кожаный фартук крохотный. Рад был человечек, что так складно у людей работа вдет. Ночью, когда горняки спали в штольне на подстилках из веток, прикрытых бараньими шкурами или куском войлока, оказывал им гном немалые услуги: острил долота и кайла железные, подливал воду в кадки, чтобы им утром было чем жажду утолить.
