Штольня в Совьих Горах - Добкевич Корнелия (лучшие книги .txt) 📗

Всадники быстро спустились по склону и устало возле кузницы остановились. Кони их взмокли от трудной дороги, на боках пеной покрылись.

— Гжимек! Брат! — один другого перебивая, закричали парни. — Беда нам всем! Погибель! Не пришлет князь помощи!

Лицо хлопца побелело, словно сама костлявая [15] перед ним явилась.

— Почему не пришлет? — еле спросил он.

— Нету больше князя Силезского! Умер Генрик, в бою пал… Разбиты его войска! А всему причиной — жестокие татары, разбойники подлые… Близко они! Того и жди в нашей долине будут!

— Быть того не может! — воскликнул Гжимек. — Отец, слышишь? Князя Генрика убили!..

Грозная весть о татарском нашествии летела по всей деревне, словно у нее была тысяча ног. И вот тревога — более страшная, нежели голод и жажда — начала выгонять людей из домов. Они уходили по горным тропам всё выше и выше — всё живое устремилось в чешскую или венгерскую земли.

— Татары пострашнее дракона! — раздавались повсюду испуганные голоса. — Байдар-хан и Кайду-хан одолели рыцарей силезских и краковских! Да и всех тех побили, кто им на помощь явился!.. Уходить надо!! — кричали люди, волоча пожитки свои по каменистым дорогам.

— Идет сюда в горы жестокий полководец татарский, Джанга-бей! — кричали в толпе бегущих людей, когда опустел последний двор в Кичоре.

— Идем с нами, брат! — звали Гжимека сродственники.

Однако Гжимек не хотел бежать из родного села. Только вышел на вершину горы Кичоры и, став в тени ветвистых буков, полными слез глазами смотрел на удалявшихся друзей, соседей и родных, да на отца старого, которого он еле умолил бежать, чтобы жизнь его спасти.

Когда стемнело, вернулся Гжимек в затихшую кузницу и, присев на пороге ее, задумался глубоко.

Над горами взошла луна, но в этот вечер была она багровой, а хлопцу казалось, что и звезды отливают кровавым цветом. Но вскоре понял он, почему так багровеет всё — над Солой и Рыцеркой разливалось зарево пожара! Горели дома…

— Татары близко! — шумели буки. — Уходи!

— Угу-у! Угу-у! — с башни костёла кричала сова. — Беги!

Однако хлопец остался в кузнице и проспал всю ночь, сидя на пороге и опершись плечом о притолоку старых дверей. Утром, вместо ясной зорьки, увидел Гжимек вдали новое зарево. Большая стая ворон и галок крикливой тучей пронеслась над Кичорой к югу — в сторону лесов чешских. Промчались через орешник испуганные олени и лани, уцелевшие от жадных лап дракона. Потом услышал хлопец некий особенный шум и гам: всё ближе и ближе звучал он…

То были звуки пищалок и дудок, ударов по железному котлу, звон множества колокольцев и барабанная дробь. Шум этот долетал со стороны Солы — из долины, где вилась лента высохшей теперь начисто Равы.

«Это татары! — понял Гжимек. — Они!» Тревога сжала сердце его. Но скоро поднял он голову и, вскочив с порога, что было духу помчался вниз по склону — в ту сторону, откуда доносился этот шум и гам. Добежав до прибрежного обрыва, что у самой дороги был, Гжимек остановился. Глаза его горели, словно парня лихорадка жгла. В голове уже замысел лихой возник.

Всё ближе подходила орда Джанги-бея. Из-под самой Легницы вел он за собой тумен [16] беспощадных и жестоких степных наездников. Мчались они на своих низкорослых, косматых и долгогривых конях, будто волчья стая хищная.

И хотя солнце еще с утра припекать начало — не сняли татары своих толстых овчинных кожухов, лишь шерстью наверх перевернули. Островерхие войлочные колпаки татар, отороченные мехом барса или рыси, были нахлобучены по самые брови, из-под которых жадно высматривали всё вокруг черные, раскосые, бегающие глаза азиатские.

У каждого татарского наездника было с собой оружие отличное: лук из редкого дерева, с концами, точенными из клыков моржа и склеенными рыбьим клеем. А тетивы луков этих были свиты из жил верблюжьих или бараньих, колчан же, из мягкого красного сафьяна сделанный, шила каждому татарину его жена или невеста, оставшаяся в далекой юрте. Набиты были колчаны те стрелами с наконечниками зазубренными — азиатская задумка жестокая: чтобы нельзя было стрелу из раны вытащить! Оперенные перьями орлов степных, стрелы эти быстрей ветра летели. Ну, а про сабли острые и ятаганы кривые — и говорить нечего: ловко владели ими татарские наездники. Кроме того имел каждый воин при себе аркан крепкий, в кольцо свитый и к седлу притороченный, да бич страшный, из сыромятной кожи буйволовой, в шесть нитей крученый.

Впереди тумена ехал сам Джанга-бей, полководец, в подбитый собольим мехом длинный атласный халат одетый. Колпак его войлочный был украшен драгоценными каменьями, а из-под халата виднелись шаровары шелковые и сапоги мягкие, сафьяновые. Гордо восседал на коне Джанга-бей: из знатного рода он был и потому одеждой всегда происхождение свое выказать старался. Лицо у него было толстое и круглое, поглядывал он на всех спесиво, а позади него ехали два молодых джигита и попеременно держали над гордым беем его бунчук с конским хвостом — татарский знак власти и сана. За джигитами ехал оркестр, который неописуемым визгом и свистом пищалок и дудок, шумом и грохотом барабанов стаи вороньи с деревьев спугивал, а зверей принуждал бегством поспешным спасаться.

Гудела земля под копытами татарской конницы, сотрясался воздух кругом, а Джанга-бей скучающе жевал сушеные фиги, которые ловко были спрятаны на груди под халатом, в шелковом мешочке. Темными, заплывшими от жира глазками, едва видными из-под мясистых век, водил он вокруг и всё медленнее жевал любимые свои фиги. Сильное изумление охватывало его: вот уже три дня минуло, как забрался он в горы со своим туменом, три ночи уже спал он, сидя в седле, тоскуя каждый вечер по котлу с жирной бараниной и рисом — а нигде не видно было ни единой живой души! Не оказалось на его пути ни одной коровы или овцы, а ведь именно за ясырем [17] богатым забрел он в это горное бездорожье.

«Где добыча? — сердито думал бей. — Где ясырь богатый? Когда же наброшу я аркан свой на шеи девок здешних?»

Однако, видел злой татарин вокруг себя лишь опаленные солнцем пустоши, высохшие реки и как бы вымершие деревни. Косматые, привычные к скупому корму татарские кони тщетно поворачивали головы к Раве.

В русле ее виднелись только обточенные водой, побелевшие на солнце гладкие камни.

— Где же ясырь? Где стада тучные? — глухо шептались меж собой татарские воины.

Однако ропот этот глушили дудки и барабаны, а Джанга-бей жажду свою утолял, то и дело прикладываясь к баклаге с кумысом, которая к седлу подвешена была.

Всё ближе подходил тумен к пологому склону горы Кичоры, что к Раве спускался. И вдруг крик великий среди татар поднялся. Перестал играть оркестр, и головы всех наездников повернулись к склону, поросшему редкими пихтами и березками с пожелтевшими от зноя листьями. Джанга-бей от неожиданности проглотил недожеванную фигу и тоже обернулся в ту сторону…

По склону бежал молодой парень. То тут, то там мелькала среди пихт и березок его белая полотняная рубаха. Видно было, что мчится он вслепую, не разбирая дороги: прыгал через низкие кусты и продирался сквозь густые заросли, как бы в беспамятстве от страха перед татарами.

— Эй, Кискемет, Субактан! — крикнул Джанга-бей своим лучшим джигитам. — Поймать мне этого человека! Поймать! Он покажет нам, где богатые деревни…

Двое татар кинулись в погоню за хлопцем.

— Алла! Алла! — кричали они, размахивая над головой арканами.

Еще минута, и Гжимек почуял, как его шею захлестнула петля татарская.

«Ну, всё — поймали они меня! — подумал он, падая на выгоревшую траву. — Выполню ли я свой замысел?»

Вывели его джигиты на дорогу и, низко кланяясь бею, хлопца к нему подтолкнули.

Посмотрел татарин на Гжимека сурово и молвил, грозя плетью с золоченой рукоятью:

— Если ответишь на все мои вопросы — дарую тебе жизнь, неверный [18]… Понимаешь?