Сказки народов Югославии - Голенищев-Кутузов Илья Николаевич (версия книг TXT) 📗
Получил человек двадцать лет бычьей жизни, а уж к богу собака спешит:
— Сотворил ты меня в этом мире собакой — так скажи, сколько буду я жить, как буду питаться, что мне делать положено?
Отвечает ей бог:
— Видишь там, в уголке, человека? Это — твой повелитель. А работа твоя — сторожить ему дом, и стадо, и богатства его. Кормиться будешь объедками, какие останутся после его трапезы. Срок твоей жизни — тридцать лет.
Услыхала все это собака и молвит:
— Пощади меня, господи! Хоть немного убавь!
Услыхал ее речи сидевший в углу человек и показывает знаками: «Отними у собаки хоть немного годочков да прибавь-ка их мне!» Ну, бог улыбнулся и молвил:
— Уважу вас обоих — возьми, человек, двадцать лет у собаки.
Так-то вот получилось: оставил бог десять лет для собаки, ну а век человечий продлил до семидесяти. Тут как раз прибежала к творцу вселенной обезьяна, поклонилась и молвит:
— Боже, боже, сотворил ты меня обезьяной. Так скажи, сколько буду я жить, чем я буду питаться, что мне делать положено?
Отвечает ей бог:
— Видишь, там вот, в сторонке, сидит человек. Это — твой повелитель. Будешь верно служить ему, забавлять своего господина, его детишек развлекать. Кормить тебя будут лесными орехами и другими плодами. Ну, а жизни тебе — тридцать лет.
Услыхала ту речь обезьяна — вздохнула:
— Непутевая жизнь! Поубавь-ка мне, господи!
Снова делает знак человек:
— Отними у нее хоть немножко, да мне и прибавь!
Улыбнулся господь.
— Уважу вас обоих — возьми, человек, двадцать лет обезьяньих.
Ну, взял человек эти годы, и стало жизни ему девяносто лет.
Вот и живет человек тридцать лет привольной человеческой жизнью. С тридцати до пятидесяти — трудится он, словно бык, чтоб жену и детей прокормить. А как заработает, скопит деньжонок — так собакой становится: все думает, как бы добро сохранить. Так и лается он лет до семидесяти с домочадцами, скаредничает, скандалит, орет. Ну, а семьдесят стукнет человек что твоя обезьяна: все над ним потешаются, все смеются.
Македония. Перевод с македонского Д. Толовского и Н. Савинова
ПОЧЕМУ МОНАХИ ВЕЧНО ПОБИРАЮТСЯ
В давние времена ходил по свету святой Савва, проповедовал слово божье, наставлял людей на праведный путь. Вместе с ним странствовал некий монах. Как-то раз двинулись проповедники в путь из села, а тот хозяин, что приютил их на ночь в своем доме, дал монаху три просфоры на дорогу и говорит:
— Пресвятая богородица! Храни их от всякой напасти, пока не кончатся просфоры!
Подошли святой Савва с монахом к боснийской границе и сели обедать, глядь, а просфор только две осталось — третью монах съел украдкой. Спрашивает его святой Савва:
— Кто съел третью?
— Я не ел, клянусь спасением души своей!
— А кто же ее съел?
— Не знаю, клянусь святой церковью!
Проповедовали они в народе, проповедовали, да прослышали о них турки. Выследили монахов, схватили обоих и бросили в огненную печь. Святой Савва прикрыл монаха своим телом, от пламени его защищает, а сам ему на ухо шепчет, чтобы турки не услышали:
— А ну-ка, признайся перед смертью, кто съел третью просфору?
— Пусть меня изжарят, да еще и сварят — все равно не признаюсь, раз я не виноват.
Прогорела печь, а святой Савва и монах живы и невредимы вышли из огня ведь они божьими угодниками были. Увидели турки, какой оборот дело приняло, тотчас же выпустили святого Савву и монаха, бросились им в ноги, молят:
— Простите нас, неразумных и грешных, требуйте от нас любой награды!
Отвечает святой Савва:
— Ничего нам от вас не надо! Дайте нам только триста дукатов.
Выдали им турки триста дукатов, и проповедники вернулись в Сербию в свой монастырь. Тут святой Савва и говорит:
— Надо поделить эти триста дукатов на три части — по числу просфор. Сто дукатов я возьму себе за ту просфору, которую я съел, а тебе вот вторая сотня — за твою просфору. Третья же сотня пусть хранится у меня до тех пор, пока не отыщется тот человек, что съел третью просфору.
Тут монах как закричит:
— Клянусь святой церковью, третью просфору я съел, когда с тобой по селам ходил. Отдавай мне третью сотню дукатов — я согласен с твоим решением.
— На! возьми, если уж на то пошло! — молвил святой Савва. — Да пусть господь бог и все святые предназначат вам, монахам, в удел вечно побираться и никогда не насытиться!
Герцеговина. Перевод с сербскохорватского Т. Вирты
СКАЗКА О ДРАВЕ
Было это в давние времена, когда наши прадеды еще не знали ржи и пшеницы. На берегу реки Дравы в Корушке жил богатый рыбак. Все свое богатство нажил он тем, что без устали ловил рыбу в Драве. Уж как он был благодарен родной реке! И вот однажды спросил он реку:
— Матушка Драва! Скажи, как отплатить тебе за то, что ты помогла мне достичь большого достатка?
— Отправляйся в далекие земли, — ответила Драва рыбаку. — Там в далеком краю люди пекут пшеничный хлеб да ржаной. Купи того и другого хлеба по караваю и принеси мне!
Рыбак двинулся в путь и наконец пришел в благодатные, богатые края. Люди там ели прекрасное яство — хлеб, а на родине рыбака его и знать не знали. Купил рыбак, как велела Драва, два каравая, один пшеничный, а другой ржаной, и, вернувшись домой, оба в реку бросил. Вдруг вода в Драве начала подниматься и затопила весь правый берег. А когда вода спала, земля стала родить наливную рожь и золотистую пшеницу.
Так люди получили семена и всюду стали сеять рожь и пшеницу.
Словения. Перевод со словенского Т. Вирты
*СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ *
ЯЙЦО-АТАМАН
В одном селе водилось с полдюжины кур, и снесли они десяток яиц. А тут, как на грех, одна женщина говорит:
— Дай-ка я угощу наших кур солью, чтобы лучше неслись!
Набрала пригоршню соли и посыпала курам. Куры наклевались соли и в тот же час передохли, и во всем селе только и осталось что десяток яиц.
Как раз об эту пору нагрянули в село жандармы и вот сговариваются:
— Что будем на ужин есть?
— Яичницу!
Разбили для них все яйца, только одно уцелело.
— Что же мне одному во всем селе делать? — воскликнуло уцелевшее яйцо. — Убегу-ка я отсюда!
И единственное яйцо убежало из села в лес.
А в лесу встретился яйцу петух. Завидел он яйцо и кричит:
— Куда путь держишь, дорогое яичко?
А яйцо в ответ:
— И не спрашивай, дорогой петух! Доняла меня лихая беда! Кто бы в нашем селе ни остановился на ночлег, первым делом сговариваются, чем бы с дороги подкрепиться. «Яйцами!» Было нас десять штук, девять яиц уничтожили. Только я в том побоище уцелело. Ну, думаю, надо спасаться, взяло да и укатило в лес!
Говорит ему петух:
— И со мной в точности такая же история приключилась: кто ни остановится в нашем селе, первым делом сговариваются: «Что будем за ужином есть?» И, не долго думая, решают закусить жареным петухом. Было нас пятнадцать товарищей, четырнадцати головы долой, только я один из побоища живым выбрался. Ну, думаю, нет мне спасения и решил, покане поздно, в лес податься.
Подружились яйцо с петухом, и пошли они дальше вдвоем. Набрели яйцо и петух на валун-камень, а на нем кошка сидит. Спрашивает кошка:
— Куда, милое яичко, путь держишь? А ты, дружище петух, куда бредешь?
Отвечает яйцо:
— И не спрашивай, кошка! Лихая беда нас допекла.
А кошка допытывается:
— Да что такое с вами случилось?
— Ах, кошка дорогая, неслыханное несчастье! Злые люди перебили всех наших товарищей, только мы с моим другом-петухом в живых остались. Но и нам гибель грозила, вот мы ирешили в лес убежать. Авось, думаем, поживем еще немножко!
— Ах, милые вы мои! — говорит им кошка. — И я всяких обид натерпелась, потому что в нашем селе живут ужасно злые люди. Как чуть у них мясо выйдет, тотчас на кошку вину сваливают — кошка, мол, мясо слопала! Поймают бедняжечку и прибьют до полусмерти. Кончится пшеница, а они, злодеи, снова за свое: «Мыши пшеницу потравили, а кошка и не думает их ловить!» И опять несчастная кошка страдает. А то еще бывает, оцарапается ребенок или просто ушибется где-нибудь — а кто виноват? Опять-таки кошка. «Посмотрите — кошка отнимала у нашего ребенка мясо из рук и оцарапала его». И давай кошку лупить. Мочи нет, до чего мне это битье надоело, и сбежала я в лес. А теперь вот прошу вас — примите меня в товарищи.
