Сон в Нефритовом павильоне - Автор неизвестен (версия книг .txt) 📗

— Лишить Су Юй-цина должности имперского ревизора!

Здесь вперед выходит Яньский князь.

— Ревизор — глаза и уши государства. Лишая страну ревизора, ваше величество лишает себя глаз и ушей. Больно думать об этом! Согласен, что записка Су Юй-цина немного дерзка, но вашему величеству следовало бы проявить терпимость и не усердствовать излишне в строгости наказания. Вы спрашиваете: смеете ли своей волей отличить достойного? Но разве мы получили свои должности не по заслугам, разве мы, что служим вам, глупцы? За что вы изгоняете своего верного слугу — неужели только за то, что он осмелился сказать слово? Вам следует исправить содеянное, иначе выходит, что мы совершали подвиги в корыстных целях. Если вы уверены, что это так, тогда мы повинны в тяжком прегрешении. Ревизор высказал осуждение потому, что, не посчитавшись с нашим мнением, вы выдали случайному человеку грамоту о сдаче экзамена, а это деяние в чьих корыстных целях? Государством правите вы, а мы, ваши чиновники, помогаем вам в этом. Пусть мы неумны, пусть не достойны вашей благосклонности, но мы не нахлебники, мы стараемся в работе, потому не заслуживаем вашего неуважения. Если вы перестанете считаться с нами и нашим мнением, кто тогда будет управлять вашим государством, вашими службами? Я не защищаю Су Юй-цина, не противлюсь вашим действиям в отношении Дун Хуна, но думаю, что вы проявите несправедливость к подданным, если отстраните от должности Су Юй-цина. Тем самым вы дадите нам понять, что не желаете слушать нас. Трудно с этим примириться!

Ян говорил пылко, но почтительно. Лу Цзюнь от злости чуть не поперхнулся словами возражения, но так и не смог их выговорить. Негодяя трясло, холодный пот струился у него по спине. А император, выслушав князя, улыбнулся.

— Если уж увещевать государя, то это надо делать именно так! Вы, князь, сказали золотые слова. Но что поделать: Дун Хун в самом деле нам полюбился, и мы выдали ему свидетельство об успешной сдаче экзамена, не отбирать же теперь у него эту бумагу! Что касается Су Юй-цина, то мы прощаем его и повелеваем восстановить в должности.

Когда придворные разошлись, император подозвал князя, предложил сесть и с улыбкой сказал:

— Мы имеем слабость судить о людях по их внешности. Дун Хун — красивый юноша, вдобавок выходец из знатной семьи, вот мы и пожалели его. Не сетуйте, князь, но мы решили поручить его вашим заботам, чтобы вы сделали из него достойного слугу императора.

Князь почтительно сложил ладони со словами:

— Помилуйте, ваше величество, могу ли я не любить человека, которого вы обласкали? Меня тревожит другое: не опасно ли судить о человеке только по внешности, отличать его за хорошую игру на цитре и жаловать должностью, не узнав его сути? Не пришлось бы потом раскаиваться в поспешности.

— Нам показалось, что у Дун Хуна светлая голова, — возразил император.

Князь отбыл к себе и дома рассказал о случившемся, закончив словами:

— Я еще не видел этого Дун Хуна, но уже испытываю к нему неприязнь, — подозрительно, что за него горой стоит Лу Цзюнь.

Тут вошел слуга и доложил, что Дун Хун ожидает приема у дверей дома. Ян велел проводить гостя в свою опочивальню. Тот держался очень почтительно. Князь внимательно оглядел юношу — красивое лицо с персиковым румянцем, брови вразлет, вишневые губы — и спрашивает:

— Сколько же тебе лет?

— Девятнадцать.

— Государь был милостив к тебе и, не скупясь, наградил. Чем ты собираешься благодарить императора за щедроты?

Дун Хун поднял глаза, пристально посмотрел на Яна и говорит:

— Я человек неученый, хотел бы услышать ваш совет.

— Ну что я могу посоветовать, — улыбнулся Ян. — Самое главное, пожалуй, — не зазнаваться.

Юноша промолчал, а князь продолжил:

— Поясню, чтобы ты лучше понял: если дитя растет непочтительным к своим родителям, то из него вырастает непочтительный подданный. Даже при наличии талантов такой подданный может плохо кончить.

Дун Хун покраснел, но опять промолчал. В доме у Лу Цзюня он сказал:

— Князь — очень не простой человек: каждое слово его нагоняет такого страху, что до сих пор на спине у меня пот не просох.

И он передал содержание своего разговора с Яном.

— Не исчислить верных подданных. Преданнейшими из преданных были Цюй Юань в государстве Чу и У Цзы-сюй [251] в государстве У, но и их кости сгнили в брюхе рыбы, а души их стали голодными духами речных вод. Такая судьба ждет всех ученых дураков, — холодно проговорил Лу Цзюнь и простился с Дун Хуном.

Видя, что император благоволит к Дун Хуну, вельможа порешил сделать его мужем своей сестры. На другой день он пригласил к себе Дуна и говорит:

— С таким красивым лицом, как у тебя, можно было бы добиться при дворе многого, но тебе мешает бедность. Есть у меня сестра — красотой не многим уступит. Бери ее в жены, породнишься со мной, избавишься от нищеты, с моей помощью — я ведь в чинах, человек влиятельный — далеко пойдешь.

Дун Хун не посмел отказаться и поблагодарил за высокую честь.

Довольный Лу Цзюнь улыбнулся.

— Нынче ведь смотрят первым делом на лицо, а не на родословную. Если ты красив, можешь выбиться в люди, если уродлив, никакая знатность не поможет, так и будешь прозябать в бедности да безвестности.

Он тут же определил счастливый для бракосочетания день. Узнав о намеченной свадьбе, император прислал в подарок Дуну сто штук шелка и пожаловал его званием Первого музыканта Красного дворца. Почти все придворные присутствовали на пиру в доме Лу Цзюня. Не приехали только Яньский князь, сановный Инь, имперский ревизор Су Юй-цин, Хуан Жу-юй, Лэй Тянь-фэн и еще человек десять. Это как бы означало неодобрение действий императора. С того пира бескорыстные, честные подданные, презиравшие Лу Цзюня за лицемерие и коварство, сплотились вокруг Яньского князя и образовали Чистую партию. А завистники и прилипалы, ненавидевшие Яна за смелость и могущество, примкнули к Лу Цзюню и Дун Хуну, возглавившим Мутную партию. Про себя Сын Неба склонялся на сторону Чистой партии, но, как известно, несоленые бобы кажутся пресными, без острого трудно жить и никто не любит наряды из простой холстины. Государь уважительно беседовал со сторонниками Чистой, но не отказывал во внимании и членам Мутной.

Итак, по прошествии нескольких лун был выстроен дом для Дун Хуна, как повелел император. Дун Хун разместил в доме свою немолодую жену. Он ежедневно бывал теперь во дворце, любовь государя к музыканту росла день ото дня. Дун Хун вел себя осторожно: свои поступки соразмерял с желаниями императора, не говорил лишнего, носил всегда скромное платье, как Дэн Тун, [252] приближенный ханьского государя Вэнь-ди. [253] Однажды Сын Неба устроил для приближенных ночной пир. Слева и справа от Дун Хуна сверкали, как звезды, придворные красавицы, но юноша ни разу даже не поднял на них глаза. Видя это, придворные начали, переглядываясь, шептаться: «Музыкант Дун Хун — женщина среди мужчин!» Но государя восхитила скромность любимца, и он щедро одарил Дуна. Тот же раздавал получаемые дары нищим, которые стекались к его дому со всех концов страны и в благодарность за милостыню рассказывали всем о его щедрости. Музыкант по ночам приходил к императору с самыми свежими вестями, текли нескончаемые беседы — ни дать ни взять отца сыном. Дун Хун сообщал государю то, о чем придворные узнавали гораздо позднее. Сын Неба ценил музыканта, полностью доверял ему и даже обсуждал с ним новые назначения на должности. К дому Дун Хуна с утра вереницей подъезжали теперь экипажи: многие министры и знатные вельможи считали честью для себя побывать в гостях у него.

Как-то император спрашивает его:

— Кого ты считаешь самым выдающимся человеком при дворе?

— Никто не знает подданных лучше, чем государь, — отвечает Дун Хун, сложив ладони. — Разве Сын Неба, чья проницательность высвечивает человека, как зеркало, в ком-либо сомневается?