Повесть о доме Тайра - Монах Юкинага (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

Самураи восточных земель, Сигэёси Хатакэяма, Арисигэ Оямада и Томоцуна Уцуномия, с седьмой луны минувшего 4-го года Дзисё находились в плену в столице. Теперь, когда Тайра решили бежать на запад, все эти пленники подлежали казни. Но князь Томомори сказал, обращаясь к старшему брату:

— Вы не измените судьбу и не вернете ушедшего счастья, если велите обезглавить даже сотню или тысячу человек! Как, наверное, стосковались их жены, дети, все домочадцы! Не лучше ли, вопреки обычаю, отпустить их? Если случится чудо и счастье вернется к нам, они не забудут этих благодеяний!

— Истинно так! — ответил князь Мунэмори и отпустил их. Касаясь челом земли и проливая благодарные слезы, все трое упорно твердили:

— С минувших лет Дзисё и вплоть до настоящего времени только ваше милосердие сохранило нашу бесполезную жизнь!

Позвольте же следовать за вами повсюду, куда направится императорский поезд!

Но князь Мунэмори сказал им:

— Все ваши помыслы устремлены на восток. Душой вы летите на родину, зачем же вести за собою пустую оболочку, лишенное души тело? Ступайте домой, возвращайтесь без промедления! — И, утерев слезы, самураи возвратились на восток, в Канто. Ведь, как-никак, целых двадцать лет князь Мунэмори являлся их господином, что ж удивительного, что слезы разлуки не иссякали!

13. Таданори покидает столицу

Таданори, правитель Сацумы, повернул коня вспять — никто не видел, когда и как, — и возвратился в столицу. Семеро всадников — Таданори, пятеро его самураев-вассалов и отрок-паж — подъехали к усадьбе вельможи Сюндзэя [516] на Пятой дороге, но ворота оказались закрыты, и никто не вышел навстречу.

— Это князь Таданори! — крикнули его провожатые, и в усадьбе поднялся переполох: «Беглецы возвратились!»

Тогда сошел с коня Таданори, правитель Сацумы, и сам громким голосом возгласил:

— Не бойтесь, мы не причиним вам вреда! Я вернулся, потому что надобно молвить слово господину Сюндзэю. Не открывайте, но пусть господин подойдет к воротам!

— Это похоже на правду, — услышав речь Таданори, промолвил Сюндзэй. — Таданори можно не опасаться... Впустите его в усадьбу! — И, приказав отворить ворота, он вышел к гостю. В печальный час довелось им вновь увидеть друг друга!

И сказал тут правитель Сацумы:

— Мне выпало счастье долгие годы внимать вашим наставлениям в искусстве поэзии. Всеми помыслами, искренне и глубоко, предавался я науке стихосложения. Но в эти последние два-три года, с тех пор как смуты и распри поселились в столице, не умолкает шум битвы в краях и землях, и все эти войны тесно связаны с судьбой нашего дома Тайра. Вот единственная причина, по которой я не мог посещать вас так же часто, как раньше, а вовсе не потому, что оставил поэзию в небрежении! Ныне император уже покинул столицу, и счастье изменило нашему дому. Но я давно уже слышал, будто вскоре по августейшему повелению предстоит создание нового сборника стихов танка, и с тех пор мечтал лишь о том, чтобы вы оказали мне милость, включили бы в этот сборник хоть одно из сложенных мною стихотворений. Это было бы для меня величайшей честью! Но тут снова разгорелись сражения, и слухи о создании сборника заглохли. Я могу лишь сокрушаться об этом! Но если когда-нибудь в будущем в мире вновь воцарится спокойствие и порядок, и сборник все-таки будет создан... Тогда отберите из этого свитка хотя бы одно-единственное стихотворение, какое сочтете достойным — об этой милости я пришел просить вас! А я порадуюсь этой вести, даже находясь в заросшей травой могиле, и мертвый дух мой будет из потустороннего мира вечно охранять вас! — С этими словами он достал из-за нагрудной пластины панциря свиток и подал Сюндзэю. Больше сотни стихов было в том свитке, отобранных самим Та-данори. Не надеясь вернуться живым из нынешнего похода, он принес сюда этот свиток.

— Вы оставляете мне на память поистине драгоценный подарок! — сказал Сюндзэй, развернув свиток. — Будьте покойны, к этим стихам я отнесусь с величайшим вниманием! Поистине возвышенна и прекрасна ваша любовь к поэзии, приведшая вас сюда в такой час! Красота вашего поступка вызывает у меня невольные слезы, слезы волнения!

Обрадовался правитель Сацумы, услышав эти слова.

— Теперь я готов принять смерть на западе, в морских волнах! Я спокоен, пусть даже тело мое истлеет в полях или кости побелеют в горах! Мне не о чем больше жалеть в этом бренном мире! Прощайте! — И, снова вскочив на коня, он туже завязал шнуры шлема и пустил коня вскачь на запад.

Долго стоял неподвижно Сюндзэй и глядел ему вслед, и внезапно в ушах его громко зазвучал голос, похожий на голос Таданори.

Тоска сдавила сердце Сюндзэя, и, с трудом сдержав слезы, он возвратился в дом.

Со временем, когда в мире вновь воцарилось спокойствие и Сюндзэй отбирал стихи для поэтического сборника «Тысяча танка» [518], он с новой грустью вспомнил о Таданори, вспомнил его слова, сказанные в час их последней встречи, достал тот свиток, и, хотя было в том свитке множество прекрасных стихов, отобрал всего лишь одно-единственное стихотворение под заглавием «Цветы родного края», и поместил в сборник, подписав: «Автор неизвестен», ибо опасался неудовольствия государя:

Сюндзэй не мог поступить иначе, ибо Таданори считался теперь преступником, врагом трона. Но все же сколь это горестно и прискорбно!

14. Цунэмаса покидает столицу

Цунэмаса, дворецкий императрицы, сын Цунэмори, главы Ведомства построек, в детстве был отдан в служки к настоятелю храма Добра и Мира, Ниннадзи. Несмотря на тревогу и спешку, он вспомнил о любимом наставнике и, взяв с собой несколько самураев, поскакал к храму. У ворот он сошел с коня.

— Счастье изменило нашему дому, нынче мы уже расстались со столицей! — возгласил он. — Если я еще жалею о чем-то в нашем бренном мире, то лишь о разлуке с настоятелем сего храма! Восьми лет впервые пришел я сюда и вплоть до тринадцати, когда стал совершеннолетним, ни на мгновение не разлучался с настоятелем, разве лишь в дни болезни... Но сегодня я уезжаю, отправляюсь на запад скитаться по бескрайним морским просторам, и горестно мне, что не ведаю, когда снова доведется сюда вернуться! Мне хотелось бы еще раз повидаться с преподобным владыкой, но, увы, я в неподобающем облачении, ибо надел уже боевые доспехи, держув руках лук и стрелы и потому охвачен смущением!..

Настоятелю стало жаль Цунэмасу.

— Ничего, пусть войдет, как есть, переодеваться не надо! — сказал он.

В тот день Цунэмаса облачился в боевой кафтан из лиловой парчи и в светло-зеленый панцирь, книзу темно-зеленого цвета, опоясался мечом в украшенных позолотой ножнах, взял стрелы с черно-белым оперением, под мышкой держал лук, туго обвитый пальмовым волокном, крытый лаком. Шлем он снял и повесил через плечо на шнурах. В таком наряде преклонил он колени перед покоями настоятеля. Настоятель тотчас же вышел. «Сюда! Сюда!» — позвал он, высоко приподняв завесу. Тогда Цунэмаса, взойдя на помост, кликнул одного из спутников своих, Аримори, и тот подал ему лютню в красном парчовом футляре. Цунэмаса принял лютню, опустил ее перед настоятелем на пол и промолвил: