Китайская классическая "Книга перемен" - Щуцкий Юлиан Константинович (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Еще большее внимание Ю.К.Щуцкий уделял даосской линии китайской философской мысли. Свидетельством его работы над даосскими классиками были переводы Лао-цзы и значительной части сочинений Ле-цзы и Чжуан-цзы. При этом Ю.К.Щуцкий смело перешагнул заветный рубеж, перед которым остановились многие исследователи даосизма в Европе: он перешел к изучению средневекового даосизма. О его работе в этой области говорит сделанный им, но, к сожалению, утраченный перевод Гэ Хуна (Бао-пу-цзы). Продвигаясь по этому пути, Ю.К.Щуцкий дошел до трактата "Тай сюань цзин" и тут опять оказался перед "И цзином": было ясно, что "Тай сюань цзин" при всем своем оригинальном облике все же представляет особый вариант того же направления теоретической мысли, первое выявление которой мы находим в древнем "И цзине".
В это же время Ю.К.Щуцкий обратился к изучению буддизма. К занятиям буддийской философией его привели прежде всего сунские мыслители (поскольку, как это хорошо известно, буддийская философия оказала очень серьезное влияние на развитие сунской философской школы) при всем их непримиримом отношении к доктрине буддизма. Кроме того, следя за историей философской мысли китайского средневековья (III-IX вв.), Ю.К.Щуцкий не мог не видеть процесса интенсивного распространения буддизма в Китае, укрепления его позиций как вероучения, развития его философской линии; он не мог не учитывать огромного значения для философской мысли в Китае переводов на китайский язык буддийской философской литературы, переводов, принесших с собой целый арсенал философских понятий, осмысленных с помощью средств китайского языка. Он видел, как на китайской почве буддийская философия соприкоснулась с философской мыслью конфуцианства и даосизма и как она в трактате Оу-и вплотную подошла к тому же "И цзину".
Таким образом, у Ю.К.Щуцкого действительно все дороги вели к "И цзину", и он стал склоняться к мысли приступить к специальному изучению и переводу этого памятника. Мы, коллеги Ю.К.Щуцкого по изучению Китая, единодушно поддерживали его. Мы полагали, что к "И цзину" его ведет неумолимая логика его собственного научного развития, а кроме того, мы все – и те, кто работал над китайской художественной литературой, и те, кто изучал исторические памятники, – постоянно сталкивались с "И цзином" – то в виде цитаты, то в виде отдельных понятий и образов, то в форме отзвука какой-либо ицзиновской мысли. И всегда было ясно, что правильно понять что-либо в "И цзине" изолированно, вне всей его системы – невозможно; что оторванное от целого понимание какой-либо части может привести к ошибкам в понимании и того места изучаемого нами памятника, в котором так или иначе проявился "И цзин". Надо было кому-то работу над "И цзином" проделать, и Ю.К.Щуцкого мы считали наиболее подготовленным к этому. В такой обстановке Ю.К.Щуцкий и принял решение приступить к "И цзину" [175].
Оказалось, однако, что на пути к пониманию "И цзина" стоит... сам "И цзин". Над всей более чем двухтысячелетней историей китайской философской мысли "И цзин", как гигантская птица Пэн [176], пролетел на своих "Десяти крыльях". Эти "крылья" выросли у "И цзина" еще в глубокой древности и так прочно срослись с ним, что последующие поколения не отделяли их от самого "корпуса". "Корпус" же, т.е. сама "основа" ("цзин"), состоял, как известно, из 64 гексаграмм с присоединенными к каждой из них изречениями, "афоризмами", как их называет Ю.К.Щуцкий; "крылья" появились – даже по исконной традиции – позднее и являются своего рода "приложениями" к "основе", то развивающими заложенные в ней идеи, то что-то к ним дополняющими. Через эти "приложения", главным образом через первое из них – трактат "Си цы чжуань", – в дальнейшем и стали видеть вообще весь "И цзин". Когда говорят, что история философской мысли в Китае начинается с "И цзина", имеют в виду именно "Си цы чжуань". Первая фраза этого трактата – "то Инь, то Ян – это и зовется Путем" [177] – стала исходным положением, пожалуй, самой мощной линии истории китайской философии.
Конечно, это положение, выраженное в "Си цы чжуани" словами, имеет свое соответствие и в "основе" – в ее графической части, где оно выражено в различных комбинациях и чередованиях цельных и нецельных черт. Однако положение "то Инь, то Ян – это и зовется Путем" есть уже осмысление этих комбинаций, есть уже формулировка некоего закона бытия, выведенного из графического символа. Оставляя в стороне вопрос, правильно или неправильно графическая символика была так истолкована, все же это было именно истолкование, т.е. нечто присоединенное к графике. И пусть значительность этой формулы и сделала ее подлинными крылами, на которых так высоко вознеслась "основа", все же это относится к истории развития концепции, выведенной из "И цзина", а не к самой "основе". Именно поэтому Ю.К.Щуцкий и начал с того, что решительно отстранил "крылья" и занялся "основой", т.е. "цзином".
Этим самым он поставил себя перед огромной трудностью. Всем, занимавшимся "И цзином", хорошо известно, что путь к этому памятнику древней философской мысли искали прежде всего через "крылья". Вне контекста "крыльев" исконная часть памятника если и оказывалась какой-то "основой", то разве лишь для мантической практики, понять же "И цзин" в свете мантических представлений глубокой древности было весьма нелегко даже при наличии огромной литературы, сложившейся вокруг этого аспекта "И цзина".
Ю.К.Щуцкий решил прежде всего разобраться в тексте, сопровождающем каждую гексаграмму. Как известно, он слагается из трех элементов: названия, присвоенного гексаграмме, "слов" (цы), поясняющих каждую черту гексаграммы, и "слов", истолковывающих гексаграмму в целом. К этим трем элементам местами добавляется четвертый, который ставится сразу же после названия гексаграммы: в совокупности эти элементы составляют так называемые "четыре свойства" ("сы дэ") [178]. Ю.К.Щуцкий отнесся к "четырем свойствам", как и принято в ицзинистике, как к тому, что непосредственно связано с графической основой "И цзина", и при своих обращениях к комментаторской литературе старался разобраться именно в них.
Ю.К.Щуцкий подметил в них наличие нескольких пластов, отличающихся друг от друга и по образу мышления, и по языку, и по содержанию, что позволило ему предложить гипотезу о трех слоях основного текста, возникших в разное время. Эта гипотеза не повторяет в иной форме обычного положения ицзиновской традиции, говорящего о различных "авторах", создававших последовательно основной текст "И цзина", что является несомненным признанием разновременности отдельных частей этого текста. Авторами "слов", приурочиваемых к отдельным чертам, и "слов", относящихся к гексаграмме в целом, традиция называет разных лиц из числа исторических или легендарных персонажей глубокой древности; Ю.К.Щуцкий же различал слои по признаку языка и содержания. Это позволило ему показать наличие в основном тексте гадательных формул, примет, поговорок, выраженных языком образов, и двух других слоев, слагавшихся из суждений, выраженных языком понятий.
Соответственно такому пониманию текста "основы" Ю.К.Щуцкий постарался и перевести его на русский язык. Каждый слой он переводил отдельно, считая, что приемы перевода в каждом случае должны отражать языковую и смысловую особенности каждого слоя. Так появились у него три текста перевода: перевод первого слоя; перевод второго слоя со включением в него – в скобках – первого; перевод третьего слоя со включением – в скобках – двух первых. Разумеется, подобное расчленение текста основной части "И цзина" должно быть еще всесторонне проверено наукою, но предложенное Ю.К.Щуцким и хорошо обоснованное им понимание разнослойности основного текста открывает не только простую историческую разновременность отдельных частей этого текста, что допускается и традицией, но – что гораздо важнее – отражение в такой разновременности развития языка и мышления.
