Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
А самобичевание лирического героя проявляется также в следующих цитатах: «Все с доски толкаются, как люди. / Ну а я — как будто выродок какой» (АР-14-108), «И отношение ко мне — / Ну как к пройдохе» /5; 56/, «Ох, пройдоха я!» /5; 463/, «Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/, «Типичный люмпен — если по науке, / А по уму — обычный обормот, / Нигде никем не взятый на поруки» /5; 35/, «И впервые узрел я, насколько чиста моя совесть. <…> Ночь из ста, обормот, с ней бывал не в ладах» (АР-3-105), «И раньше был я баламут, / Мне ёрничать не внове» /5; 391/, «Я — ротозей, но вот не сплю ночами <…> Неймется мне, шуту и лоботрясу» /5; 188/, «Взвод вспотел раза три, / Пока я куковал. / Он всю ночь до зари / С мене дурь выбивал» (АР-4-10), «Дурь свою воспоминаю, / Дурь великую» (АР-1-12), «Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою» /2; 133/, «Тупицей я не понимал интриги» (АР-12-12), «Ну кто я есть, пока я мыслю, — идиот» (АР-13-5 8), «Но в моей защите брешь пробита, / Дай сам дурак я дураком» /3; 383/, «Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза! / Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!» /4; 226/, «А я тут гибну — и не за грош, а по глупости гибну!» /6; 49/, «Я теперь в дураках — не уйти мне с земли — / Мне расставила суша капканы» /3; 69/, «Он апостол — ах, я остолоп]»41, «Ах, дурак я, что с князем великим / Поравняться в осанке хотел!» /4; 71/, «Взвыл чабан: “Ах, я ишак]”» (АР-8-38), «Я пошел — весь в цветах, как дурак, натощак… / А она оказалась огромного роста» /2; 437/, «О, я глупец]. Смиренье
— только маска» /2; 497/, «А я, глупец, так ждал ее ночами!» /2; 510/, «Тогда я уважаем был народом, / Но я, глупец, купил автомобиль» (АР-9-9).
Сюда примыкают мотивы стыда: «Я — мерзавец, я — хам, / Стыд меня загрызет!» /6; 628/, «Стыд меня терзает, хоть кричи!» /3; 64/, «Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу, / Разденут — стыд и срам! — при всех святых» /4; 240/, «Мне сердечное светило улыбнулося с портрета, / И меня заколотило, зазнобило от стыда» (АР-11-50), «Оформлен, как на выданье, / Стыжусь, как ученица» /5; 70/, «Я же минусов стыжусь
- / Сразу зачеркнуть стремлюсь» (АР-1-121), «Живу, не ожидая чуда, / Но пухнут жилы от стыда» /5; 231/, «В век каменный — и не достать камней, — / Мне стыдно перед племенем моим!» /2; 188/, «Это же моральное страдание! / Вынести его не хватит сил!» /3; 51/, «Если правда оно — ну хотя бы на треть, / Остается одно — только лечь-помереть!» /2; 28/, - и позора: «Только кровь одна с позором / Пополам» /1; 132/, «Знаю, мне наденут лавровый венец. / Может, смою я позор с себя, сотру. / Может, все-таки я стану, наконец, / Официальным человеком-кенгуру» (АР-3-108), «Снимок дома у меня — два на три метра — / Как свидетельство позора моего» /3; 63/, «Хорошо, что за ревом не слышалось звука, / Что с позором своим был один на один» /4; 30/, «К позорному столбу я пригвожден, / К барьеру вызван я языковому» /4; 58/, «А в лобовое грязное стекло / Глядит и скалится позор в кривой усмешке» /4; 66/, «Как наши сабли острые / Позор смывали кровью» /5; 572/.
Если вернуться к борьбе лирического героя с внешним и внутренним двойниками, то нагляднее всего ее идентичность можно проследить, сопоставив песню «Про второе “я”» (1969) с «Вратарем» (1971): «Во мне хромой нахальный проходимец…» (АР-4-141) = «Лишь один упрямо за моей спиной скучает»; «Во мне вторая дьявольская примесь» (АР-4-141) = «Искуситель змей, палач! Как мне жить?!»; «Моей больной, раздвоенной души» = «Хватит, парень, душу бередить!» /3; 61/; «Во мне два “я”, два полюса планеты, / Два разных человека, два врага» = «Я — вратарь, но я уже стал фотографом в душе, / Ну а крайности нельзя совместить», «Потому что я уже стал фотографом в душе, / С вратарем его нельзя совместить» (АР-17-66); «Но я борюсь, давлю в себе мерзавца» = «Я весь матч борюсь с собой»; «Я больше не намерен бить витрины / И лица граждан — так и запиши!» = «Вам сегодня будет нечего ловить, / Так что лучше берегите ваши лица» (АР-17-68); «О, участь беспокойная моя!» = «Я голкипер с очень трудной судьбой» 13; 62/; «Боюсь ошибки: может оказаться, / Что я давлю не то второе “я”» = «Только с той поры, как я фотографу потрафил, / Мучаюсь в теченье всей игры» (АР-17-66).
Поэтому в ранней песне лирический герой сетует: «Во мне одном — как будто два лица» (АР-4-141). Эту же мысль — но уже в положительном контексте — он повторит в посвящении В. Фриду и Ю. Дунскому: «Един в двух лицах ваш совместный бог» («У вас всё вместе — и долги, и мненье…», 1970).
***
Итак, внешний и внутренний образы власти в произведениях Высоцкого совпадают до мелочей. Приведем еще несколько примеров.
В стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976) власть персонифицирована в образе центрального персонажа, который наделяется такими же характеристиками, как и «мохнатый злобный жлоб», живущий внутри лирического героя в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…» (1979).
Первый вооружен «злобой, завистью, ножом», а второй назван злобным (как и в песне «Про второе “я”», где герой, проигрывая своему двойнику, говорит: «Но вот я груб, я нетерпим и зол»; кроме того, в этой песне герой пускается в запой: «Но вот сижу и тупо ем бокалы», — и так же он поступит в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…»: «Когда, мою заметив маету, / Друзья бормочут: “Снова загуляет...”»).
Первый «жаден, зол, хитер, труслив» и «расчет его точен и ясен», а второй «мелочен, расчетлив и труслив» (черновик /5; 550/).
Если первый готов «продать» кого угодно: «Он здесь, он слышит, он предаст» (АР-6-182), — то и лирический герой, когда его одолевает внутренний двойник, констатирует: «Во сне и лгал, и предавал, / И льстил легко я» («Дурацкий сон, как кистенем..»), «И всех продам — гуртом и в одиночку» («Меня опять ударило в озноб…»).
Про этого двойника сказано также, что он — «с мозолистыми цепкими руками». В произведениях Высоцкого таким атрибутом часто наделяются представители власти: «Я попал к ним в умелые цепкие руки» («Затяжной прыжок», 1972), «Они в надежных жилистых руках» («Мы бдительны — мы тайн не разболтаем…», 1979), «Я взят в тиски, я в клещи взят <.. > Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык» («Ошибка вышла», 1976). Причем если у внутреннего двойника — мозолистые руки, то такие же руки (и ноги) — у самого героя (правда, здесь эта характеристика не носит негативного оттенка): «Да на ногах моих мозоли прохудились / От топотни по комнате пустой» («Смотрины», 1973), «На руках моих — мозоли, / Но руля по доброй воле / я не выроню» («Две судьбы», 1977; черновик /5; 464/).
Вообще характеристика злобный жлоб часто применяется Высоцким как к внутреннему, так и к внешнему образам власти: это тот же огромный лоб из песни «Ошибка вышла»; те же здоровенные жлобы из «Лукоморья»; тот же здоровый черт из «Сентиментального боксера»: «А он всё бьет, здоровый черт, ему бы в МВД» (АР-574); тот же злобный клоун из стихотворения 1979 года, где он, как и в предыдущей песне, избивает лирического героя: «Мой черный человек в костюме сером!.. / Он был министром, домуправом, офицером. / Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины»; те же злые шуты из «Песни Бродского»: «И будут в роли злых шутов и добрых судей <.. > Но мы откажемся, — и бьют они жестоко»; и те же злые бесы из стихотворения «Слева бесы, справа бесы…» и «Песни-сказки про нечисть»: «Не поймешь, какие злей», «.. Где такие злые бесы / Чуть друг друга не едят».
Кстати, в разговоре с Анатолием Меныциковым (1970 год) Высоцкий прямо назвал представителей власти жлобами: «Я должен напечататься, чтобы люди могли прийти к этим жлобам, ткнуть их носом в ‘Комсомольскую правду’ и сказать: “Вот! Его в ‘Комсомолке’ печатают! Вот так!”…» [2636] [2637].
