Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Но если коней воспринимать как олицетворение судьбы, то можно понять, что герой хочет «напоить» свою судьбу, как «Песню о Судьбе» (1976): «Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну, / С тех пор — ни дня без стакана. Еще ворчит она…». А перед этим герой говорит, что он стал «по возможности подкармливать Фортуну — / Она, когда насытится, всегда подолгу спит». И в эти минуты герой становится свободным.
Аналогичный мотив встречается в «Двух судьбах»: «И упали две старухи / У бутыли медовухи <.. > Греб до умопомраченья, / Правил против ли теченья, / на стремнину ли, — / А Нелегкая с Кривою / От досады, с перепою / там и сгинули»1-54.
154 Пррчем еесл в ««онях ппрвеееедлвых» ллирчеекии гфрй закклинет свою суддбу: ««уоляю ввс вскачь не лететь!», — то в «Двух судьбах» он уже проклинает ее: «Чтоб вы сдохли, вышивая, / Две судьбы мои — Кривая / да Нелегкая!».
Судя по всему, такая же ситуация описывается и в «Конях привередливых»: герой хочет напоить своих коней, чтобы они его не так мчали к гибели, и благодаря этому надеется «.допеть куплет» и задержаться «на краю»…
И здесь имеет смысл более тщательно сопоставить «Коней привередливых» с «Песней о Судьбе».
Если кони привередничают, то судьба ворчит («Еще ворчит она.
Кони лирическому герою «не дают додышать и допеть» /3; 380/, а Судьба схватила его за горло, поэтому: «Не надо за шею — / Я петь не смогу.»; и в обоих случаях герой кричит: «Или я кричу коням…» = «Кричу на бегу…».
Коней он хочет напоить и благодаря этому допеть куплет, а в Судьбу он «как-то влил стакан вина», после чего Судьба уже «ни дня без стакана», и герой вновь становится свободным: «Тогда я гуляю…».
Коней герой «нагайкою стегает», а про грусть-тоску, ставшую его судьбой в песне «Грусть моя, тоска моя», он скажет: «Поутру не пикнет — как бичами ни бичуй, / Ночью — бац! — со мной на боковую» (о тождестве женщины, тоски и судьбы говорилось выше), поскольку «женщины — как очень злые кони» («Я любил и женщин, и проказы…»).
Интересно еще, что образ «коней привередливых» перейдет в песню «Я еще не в угаре…» (1975), где похожими характеристиками будет наделяться самолет, также являющийся олицетворением судьбы лирического героя («Завтра я испытаю судьбу, а пока / Я машине ласкаю крутые бока»): «Конь какой-то сюрприз мне наутро припас, / Так что только держись, не спускай с него глаз! / Видишь — мнется, скучает, тоскует.» /5; 347/. Неудивительно, что и кони, и конь-самолет-судьба, и Кривая с Нелегкой наделяются одинаковыми характеристиками. Если самолет — это «необъезженный дьявол во плоти», то Нелегкая названа «злой бестией». Если в самолете лирический герой видит «игрока, что пока и хитрит, и блефует» /5; 347/, то у Кривой — «морда хитрая». Причем герой хочет «объездить» и самолет, которого он сравнивает с конем («Самолет — необъезженный дьявол во плоти»), и Кривую: «Влез на горб к ней с перепугу, / Но Кривая шла по кругу — / ноги разные». Во втором случае ситуация повторяется уже как фарс.
Но все же главный вопрос — почему герой умоляет коней бежать помедленнее и одновременно бешено их погоняет — остается пока без ответа. По мнению одного из исследователей: «Оттого, что воздуху мало, оттого и подгоняет так коней лирический герой! Но с полным сознанием риска и даже необходимости гибели. И отсюда — другой сопутствующий и контрастирующий мотив — все же хочется замедлить бег, вопреки собственному подхлестыванию коней. Хочется, более того, хоть на мгновенье остановить его, чтобы успеть пропеть свой куплет до гибели в пропасти» [2570].
В целом замечено верно, но здесь необходимо уточнение: если рассматривать строку «Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю» в контексте внешнего сюжета, то будет не очень понятно, почему бы герою просто не прекратить эту бешеную скачку, ведь тогда он не будет задыхаться… Однако если обратиться к подтексту стихотворения, то мы увидим, что причина и следствие меняются местами. Отсутствие воздуха представляет собой характерный для поэзии Высоцкого мотив, так как в советские времена царила атмосфера тотальной несвободы: «Задыхаюсь, гнию — так бывает» /2; 271/, «Я задохнусь здесь, в лабиринте, / Наверняка / Из тупика / Выхода нет!» /3; 155/, «И кислород из воздуха исчез» /3; 224/, «Дайте мне глоток другого воздуха!» /2; 167/, «Спасите наши души! / Мы бредим от удушья» /2; 45/.
Таким образом, именно отсутствие воздуха в метафорическом смысле слова и является одной из причин бешеной скачки лирического героя, то есть бешеного темпа жизни самого Высоцкого. Он подгоняет свою жизнь, ускоряет ее темп («Я коней своих нагайкою стегаю — погоняю»), чтобы почувствовать воздух, а значит, и ощутить жизнь (так же и в том смысле, что, находясь на грани жизни и смерти, ежесекундно рискуя жизнью — «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю», — он ощущает истинную ценность каждого ее мгновенья). Но здесь может присутствовать и еще один парадоксальный смысл. Процитируем в связи с этим «Песню автомобилиста» (также — 1972): «Я не предполагал играть с судьбою, / Не собирался спирт в огонь подлить. / Я просто этой быстрою ездою / Намеревался жизнь себе продлить». Такая же ситуация представлена и в «Конях»: «Я коней своих нагайкою стегаю — погоняю <…> Хоть немного еще постою на краю!». А черновой вариант «Коней»: «Я еще на этом свете задержусь» (АР-13-103), — перейдет в стихотворение «Общаюсь с тишиной я…» (1980): «Попридержусь рукою я / Чуть-чуть за букву “я”» /5; 262/. Сравним еще раз последнюю цитату с «Конями»: «Хоть немного еще постою на краю» («попридержусь» = «еще постою»; «чуть-чуть» = «хоть немного»; «за букву “я”» = «на краю»). И если в стихотворении герой предчувствует скорую смерть: «Уйду я в это лето», — то в песне он говорит об это уже как о свершившемся факте: «Вот закончился мой путь» (АР-13-101). Кроме того, строки из «Общаюсь с тишиной я…»: «Еще побеспокою я — / Сжимаю руку я». - восходят к стихотворению «Дурацкий сон, как кистенем…»: «Еще сжимал я кулаки / И бил с натугой».
Многие мотивы из «Коней» разовьются в «Райских яблоках», так как в обоих случаях герой после насильственной смерти («И найдут меня, замерзшего, с пробитой головою» /3; 380/ = «Я, когда упаду, завалясь после выстрела на бок…»; АР-13-184) попадает в рай: «И в санях меня галопом повлекут по снегу утром. / Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони…» = «И ударит душа на ворованных клячах в галоп»; «Вот закончился мой путь, остановились мои сани. / Что же ангелы поют такими злыми голосами?» (АР-13-101) = «Херувимы кружат, ангел окает с вышки — отвратно» (АР-17-200); «Это где я» (АР-13-100) = «Да куда я попал — или это закрытая зона» (АР-3-166); «Колокольчик под дугою весь затрясся от рыданий.» /3; 380/ = «Рыдайте шибче али мало клюнули? / Молчать негоже, брата хороня! / Пусть надорвется колокол. звеня!» /5; 508/.
Однако главное противоречие «Коней привередливых» остается пока неразрешенным: почему лирический герой не может если не остановиться совсем (так как остановка жизни есть смерть), то хотя бы натянуть вожжи, то есть сбавить темп жизни, а потом снова начать хлестать коней? Разве он не властелин своей судьбы?
В поисках ответа на эти вопросы обратимся к стихотворению 1977 года: «Снег скрипел подо мной, — / Поскрипев, затихал, — / А сугробы прилечь завлекали. / Я дышал синевой, / Белый пар выдыхал, — / Он летел, становясь облаками. / И звенела тоска, что в безрадостной песне поется: / Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи, — / Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце, / И никто не сказал: шевелись, подымайся, не спи! / Всё стоит на Руси / До макушек в снегу. / Полз, катился, чтоб не провалиться, — / Сохрани и спаси, / Дай веселья в пургу, / Дай не лечь, не уснуть, не забыться! / Тот ямщик-чудодей бросил кнут и — куда ему деться! — / Помянул о Христе, ошалев от заснеженных верст. / Он, хлеща лошадей, мог движеньем и злостью согреться, — / Ну а он в доброте их жалел и не бил, и замерз. <…> Снег кружит над землей, / Над страною моей, — / Мягко стелет, в запой зазывает. / Ах, ямщик удалой — / Пьет и хлещет коней! А непьяный ямщик — замерзает».
