Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
614 Мончинский Л. Счастливый нищий // Старатель. Еще о Высоцком. М.: МГЦ АП, Аргус, 1994. С.
302.
615 Черновик: «Просто нужен я там, [где беда]» (цит. по факсимиле рукописи: Белорусские страницы-4. Владимир Высоцкий. Воспоминания. Архивные материалы. Минск, 2001. С. 93).
В «Бросьте скуку…» автор примеряет к себе такую же маску рыцаря, как и в песне «Про любовь в Средние века» (обе — 1969): «Парень знал: если первый в учениях — / Значит, первый в бою и в полку! / Он мечтал о великих свершениях, / Он лозу рубил на скаку. <.. > Только руки его и душа его / Стосковалися по клинку!» /2; 494/.
При этом строка «Он мечтал о великих сражениях» напоминает вариант исполнения «Баллады о гипсе»: «Мне снятся драки, рифмы и коррида!» [2265] [2266] (здесь же встречается и маска рыцаря-всадника: «Как броня на груди у меня, / На руках моих — крепкие латы. / Так и хочется крикнуть: “Коня мне, коня!”, - / И верхом ускакать из палаты»); песню «Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода…» (1976): «Помнишь детские сны о походах Великой Армады: / Абордажи, бои, паруса — и под ложечкой ком?.. / Всё сбылось…»; а также три произведения 1973 года — «Я не успел», «Прерванный полет» и «Я скачу позади на полслова…»: «И состоялись все мои дуэли, / Где б я почел участие за честь», «Только начал дуэль на ковре», «Влечу я в битву звонкую да манкую — / Я не могу, чтоб это без меня!». И в том же 1973 году лирический герой будет вновь мечтать о рыцарских подвигах: «В снах домашних своих, как Ролан<д>, я бываю неистов: / Вижу в латах себя [и в усах, как валета трефей] Побеждаю врагов — королей и валетов трефей» («Ожидание длилось, а проводы были недолги…», 1973; АР-14-136). Причем королей он называл своими врагами еще в песне «Про любовь в Средние века» (1969): «Я ненавижу всех известных королей!».
Позднее маска рыцаря возникнет в «Инструкции перед поездкой за рубеж» («Снилось мне, что я кольчугу, / Щит и меч себе кую»), а также в стихотворении «В забавах ратных целый век…» и в «Балладе о вольных стрелках».
А что касается образа острога, то впервые он появился в наброске 1967 года: «И что ни шаг — то оплошность, / Словно в острог заключен» («Нынче мне не до улыбок…»). В свою очередь, этот образ является продолжением образа тюрьмы из «Марша космических негодяев» (1966): «Вместо сурдокамер знали тюрем тишину. <…> Нас вертела жизнь, таща ко дну». И в дальнейшем разные их вариации будут встречаться неоднократно: «И покатился я, и полетел / По жизни — от привода до привода» /5; 35/, «Ну а молодца влекло / По лихой дороге, — / Закрутило, привело / Прямиком в остроги» /5; 364/ («вертелажизнь» = «покатился… полетел» = «влекло… закрутило»; «тюрем тишину» = «от привода до привода» = «привело… в остроги»). И если «молодца» закрутило, то «живучий парень» был «кручен-верчен. бит о камни», а в сохранившейся машинописи «Марша космических негодяев» с авторской правкой из сборника Александра Репникова находим такой вариант: «Нас крутила жизнь, таща ко дну». Этимология данного образа раскрывается в «Королевском крохее», где говорится о действиях власти по отношению к неугодным людям: «Названье крохея — от слова “кроши”, / От слова “кряхти” и “круги”, и “круши”».
Интересные сходства наблюдается между частушками к спектаклю «Живой» и «.Двумя судьбами»: «Что ни делал, как назло, / Завертело, замело»617 /3; 45/ = «Занесет ли в повороте, / Завернет в водовороте, — / сам и выровню» /5; 464/, «Знать, по злобному расчету / Да по тайному чьему-то / попечению / Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/. Здесь лирический герой сел на Кривую, надеясь, что она его вывезет: «Но Кривая шла по кругу — / ноги разные»; а в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги» /5; 364/. Отметим также одинаковую конструкцию, указывающую на тюремное прошлое Живого и лагерное настоящее молодца: «Что ни делал, как назло, / Завертело. замело» = «А которых повело, повлекло / По лихой дороге…». Поэтому Живой «настрадался в одиночку», и «выпадали молодцу / Всё шипы да тернии».
Кроме того, если Живого завертело, а лирический герой в «Двух судьбах» знает, что его завернет, то и в песне «Летела жизнь» он констатирует: «Пока меня с пути не завернули, / Писался я чечено-ингушом». Здесь этот глагол, так же как в частушках к спектаклю «Живой», используется в качестве эвфемизма ареста и тюремного заключения. Да и другие вышеупомянутые глаголы — покатился, повлекло, закрутило — и их многочисленные аналоги встречаются у Высоцкого постоянно, так как характеризуют действия власти по отношению к лирическому герою. Например, в песне «Не уводите меня из Весны!» беглецов из лагеря «как падаль, по грязи поволокли», в «Сказке про дикого вепря» этот самый «зверюга ужасный / Коих ел, а коих в лес волочил»; в «Том, который не стрелял» «особист Суэтин <.. > выволок на свет и приволок / Подколотый, подшитый матерьял»; в черновиках песни «Ошибка вышла» врачи «приволокли из морга таз» /5; 397/; в песне «Летела жизнь» лирический герой говорит про себя: «Как сбитый куст, я по ветру волокся» (а сравнение как сбитый куст напоминает «Прерванный полет», где поэт сравнивал себя со сбитым плодом), в «Живучем парне» главного героя «тащили на аркане»; а в «Двух судьбах» он скажет: «Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению».
В «Разбойничьей» герой сетует: «Не успеть к заутренней — / Больно рано вешают». - а в «Горизонте» (1971) он стремился «успеть, пока болты не затянули. <.. > Не то поднимут трос, как раз где шея» (этот мотив знаком нам по целому ряду произведений: «И открыта шея для петли» /4; 127/, «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой» /5; 12/, «Его тащили на аркане» /5; 409/, «Жаль, на меня не вовремя / Накинули аркан» /5; 223/ и т. д.).
Продолжая разговор о «Разбойничьей», сопоставим ее с «Чужой колеей» (1972): «А вот теперь из колеи / Не выбраться: / Крутые скользкие края / Имеет эта колея» = «Ах, лихая сторона! / Сколь в тебе ни рыскаю, / Лобным местом ты красна / Да веревкой склизкою. <…> Смех, досада, мать честна! — / Ни пожить, ни выжить».
Однако края у колеи — не только скользкие, но и крутые, поэтому в «Разбойничьей» «принялись за молодца круто да забористо» /5; 361/. И в том же 1975 году Высоцкий напишет: «Если б склоны пологие — туго: / К крутизне мы — привычные» («Склоны жизни прямые до жути…»). То есть речь идет о той самой «чужой колее», у которой крутые края (склоны). Причем у строки «К крутизне мы — привычные» имеется черновой вариант: «Мы к невзгодам — привычные» /5; 356/, - из которого следует, что речь идет о том же горе, которое «хлебнул» герой в «Разбойничьей». Поэтому еще в 1973 году поэт говорил: «Не привыкать глотать мне горькую слюну», — то есть не привыкать к невзгодам, которые возникают из-за действий власти: «Организации, инстанции и лица / Мне объявили явную войну / За то, что я нарушил тишину…».
А чужая колея и острог являются образами несвободы, находиться в которой герою невмоготу: «Сам виноват — и слезы лью, / и охаю» = «Ох. лихая сторона» (АР-13-106), «Ты не вой, не плачь, а смейся, — / Слез-то нынче не простят» /5; 65/.
Совет «не вой, не плачь» повторится в «Райских яблоках», где действие также будет происходить в остроге — лагерной зоне: «И не вздумай страдать — береженого бог бережет» (АР-3-156). В этой песне, глядя на «рай», оказавшийся лагерем, герой хочет выругаться: «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать», — как и в «Чужой колее»: «И склоняю, как школьник плохой, / Колею, в колее, с колеей».
