Остроумие мир. Энциклопедия - Артемов Владимир Львович (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
* * *
В начале террора в одном обществе обсуждали вопрос: нельзя ли устроить какими-нибудь средствами примирение и сближение между монтаньярами (крайними революционерами) и жирондистами (умеренными).
— Это невозможно, — заметил кто-то из присутствующих, — у этих людей преупрямые головы!
(По-французски «упрямый» значит также «затруднительный»).
— Ну, это затруднение можно и устранить, — возразили ему. Тут игра слов. «Устранить, разрешить затруднение» по-французски выражается словом, которое значит «срезать, отрубить».
Выходило, что если головы жирондистов составят затруднение, то можно их и отрубить.
* * *
Как-то раз большая уличная, очень буйно настроенная толпа окружила аббата Мори с обычными в то время криками:
— На фонарь!
Мори спокойно остановился и крикнул толпе:
— Ну, и что же из этого выйдет? Повесите вы меня вместо фонаря, так разве вам от этого светлее станет?
Толпа расхохоталась и бросила его.
* * *
Мартенвиль читал во время террора очень деятельную контрреволюционную проповедь, был схвачен и приведен в судилище:
— Подойди сюда, гражданин де Мартенвиль, — крикнул ему председатель.
— Мое имя Мартенвиль, а не де Мартенвиль! — вскрикнул подсудимый. — Вы забываете, гражданин председатель, что ваша обязанность состоит не в том, чтобы удлинять людей, а чтобы укорачивать их! (т. е. рубить им головы). Эта выходка спасла его.
* * *
У какого-то путешественника во время террора на границе спросили имя и паспорт. Он подал паспорт и сказал, что его имя «Ни».
— Как Ни? — крикнул на него чин, опрашивавший проезжих. — В паспорте ты назван Сен-Дени.
— Но как же быть, — возразил приезжий, — ведь святые (по-франц. «сен») и «де» (дворянская приставка к имени) теперь упразднены?
* * *
Архиепископ Тулузский Ломени де Бриенн славился своими поучениями, удивительно тяжелыми, скучными, малопонятными. Кончил этот мрачный человек тем, что отравился. Известный тогдашний остряк Ривароль сказал по этому поводу:
— Бедняга, он, должно быть, проглотил нечаянно какое-нибудь из своих поучений!
* * *
Поэт Флориан напечатал одну из своих поэм на роскошной бумаге с широкими полями.
— Самые блестящие места в этой поэме — поля! — заметил Ривароль.
* * *
Встретив однажды того же Флориана, Ривароль, видя, что у него из кармана торчит рукопись, заметил:
— А ведь этак, пожалуй, кто не знает вас, может соблазниться и вытащить из кармана вашу рукопись!
* * *
Про одного очень неопрятного человека Ривароль сказал:
— Он на самой грязи оставит пятно!
* * *
Ривароль не любил Мирабо. Он говорил про него:
— Нет человека, который был бы так похож на свою репутацию, как Мирабо.
* * *
Известно, что Мирабо был очень некрасив собой. Про него же он сказал:
— За деньги Мирабо на все способен, даже на доброе дело!
* * *
Тибо читал в Гамбурге публичные лекции, которые тамошней публикой очень неохотно посещались. Ривароль говорил про него:
— Тибо платит его рожам не за то, чтоб они никого не впускали на его лекции, а за то, чтоб никого не выпускали с них!
* * *
Во время одного заседания Конвента Лежандр, затеяв спор с Ланжюинэ, до того увлекся, что едва не ударил своего противника.
— Постой, — остановил его Ланжюинэ, — прежде чем нанести мне удар, ты добейся указа о том, чтобы я был превращен в быка!
Это был намек на специальность Лежандра: он был мясник.
* * *
В другой раз они же оба зашли к книгопродавцу, и Лежандр, раскрыв том Монтескье, прочел там фразу: «Кто правит свободными людьми, тот сам должен быть свободен».
— Как вам нравятся эти слова, Ланжюинэ?
— Они бессмысленны, — отвечал Ланжюинэ, — это все равно, как если б сказать: кто хочет убивать откормленных быков, тот сам должен быть хорошо откормлен!
* * *
Биевру приписывают каламбур, который потом повторяли несчетное число раз. На вопрос какого-то любителя табачку, где он, Биевр, берет такой славный табак, Биевр отвечал:
— Это вы берете, а я не беру, а покупаю!
* * *
— Сколько лет вы дали бы мне? — спрашивала Биевра какая-то дама.
— Сударыня, у вас их и без того достаточно, зачем же я буду вам их еще прибавлять?
* * *
Случалось Биевру и чувствительно страдать за свою неодолимую страсть а к каламбурам. Все, знавшие его, как только он раскрывал рот, заранее приготовлялись хохотать, ожидая от него остроумного словца. И если он говорил вместо каламбура что-нибудь обыкновенное, люди разочаровывались и даже сердились. Так, однажды во время проливного дождя Биевр, насквозь промокший, увидал своего приятеля, ехавшего в закрытом экипаже. Он тотчас остановил его, подбежал к карете и сказал:
— Ради Бога, приютите меня, я весь измок!
Приятель минутку подумал, очевидно ища в словах Биевра скрытый яд остроумия, но, ничего не найдя такого, с досадой сказал ему:
— Я не понимаю, что тут остроумного!
И, захлопнув под носом у мокрого Биевра дверцу кареты, крикнул кучеру:
— Пошел!
* * *
Мария Антуанетта выбрала очень странный способ для сообщения своему супругу о том, что она собирается осчастливить его наследником.
— Государь, — сказала она, — я прошу у вас правосудия против одного из ваших подданных, который жестоко оскорбил меня.
Введенный в заблуждение ее серьезным тоном, Людовик поспешно спросил, на кого она жалуется и как оскорбил ее дерзкий обидчик.
— Да, государь, — продолжала Мария Антуанетта, — представьте себе, отыскался такой дерзновенный, который позволил себе толкнуть меня в живот!
В таких же выражениях Мария Антуанетта говорила о своем состоянии графу Артуа, брату короля, который до рождения сына у короля был временным наследником трона.
* * *
— Ваш племянник, — говорила королева, — ведет себя со мной ужасно буйно и невежливо, толкается, пинается.
— Государыня, он и со мной не церемонится! — отвечал граф Артуа, намекая, конечно, на то, что будущий дофин вытесняет его из претендентов на трон Франции.
* * *
Когда чернь шумела под окном Марии Антуанетты, радуясь ее осуждению на смерть, королева громко и спокойно сказала толпе:
— Мои несчастья скоро кончатся, а ваши только начинаются!
* * *
Людовик XVII был очень остроумный ребенок. Однажды, во время какого-то урока он начал свистеть. Учитель сурово остановил его, а вошедшая в это время королева в свою очередь сделала ему внушение.
— Мама, — оправдывался маленький дофин, — я очень худо учился, но вот за это сам себя и освистал!
* * *
Граф д'Эстен, знаменитый боевой адмирал, отличившийся в войнах против англичан, был во время террора схвачен и предстал перед революционным судилищем. Президент спросил его имя.
— Я полагал, что оно известно французам, — отвечал гордый воин, — но коли вам оно неизвестно, то тогда отрубите мне голову, отошлите ее к англичанам, они скажут вам, как меня зовут!
* * *
Роже написал комедию «Адвокат», имевшую громадный успех. Роже был избран в академики и представлен королю Людовику XVIII.
— За вас хлопотал хороший адвокат! — сказал ему король, поздравляя его с избранием.
* * *
— Вы любите бобы? — спросил Людовик XVIII, который сам ужасно их любил, у одного придворного.
— Государь, я никогда не обращаю внимания на то, что ем, — отвечал тот.
— Напрасно, — возразил король, — надо быть внимательным к тому, что ешь и что говоришь!
* * *
Во время «Ста дней», в течение которых Францией вновь овладел бежавший с Эльбы Наполеон, многие сановники, присягавшие Людовику XVIII, изменили ему и принесли присягу Наполеону. В числе их был и престарелый канцлер Барантен. Потом он раскаялся и бежал из Франции к королю, удалившемуся в Гент. Насчет своей присяги Наполеону он выразился как-то очень неясно: я, дескать, не то чтобы присягал, а так!
— Понимаю, понимаю, — перебил его король, — вы приносили не присягу, а присяженочку, вы человек старый и многое можете делать уже только наполовину!
