Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич

Режиссер Геннадий Полока рассказал еще об одном методе борьбы цензоров с песнями Высоцкого: «В “застойные годы” сформировался особый тип студийного редактора, умевшего отработанными приемами постепенно, почти безболезненно и порой незаметно для авторов превратить самое оригинальное и самобытное произведение в столь желанный для него стереотип. Легендарной личностью в этом смысле стал редактор “Ленфильма” М.Н. Кураев. Вспоминаю, как настойчиво и вместе с тем незаметно выхолащивала песни Высоцкого к “Одному из нас” редактор “Мосфильма” Р.Д. Олыпевец, но он чутко замечал самые замаскированные, самые коварные рекомендации и не уступил ни единого слога. Тогда Олыпевец, формально оставив все песни, добилась сокращения куплетов и превращения этих песен в фоновые, звучащие параллельно с актерскими диалогами. Это был один из основных приемов в борьбе с песнями Высоцкого в кинематографической практике» зз1.

Что же касается мотива «гладкости» в стихах и песнях, то его мы уже частично касались в этой главе, когда сопоставляли «Гербарий» с «Памятником»: «Аккуратно меня расчесали. <…> Но они аккуратно стесали / Азиатские скулы мои» (АР-5-135). В том же 1973 году этот мотив встретится в стихотворении «Я не успел»: «Все мои скалы ветры гладко выбрили» (обратим внимание на созвучие: мои скулы = мои скалы). Об этой же «гладкости» шла речь и в следующем варианте «Памятника»: «И текли мои рваные строки / Непрерывно и ровно, как смерть» /4; 261/.

Как видим, самые ненавистные слова для Высоцкого — это «ровно», «гладко» и «аккуратно»: «Ко мне гурьбою движутся / Ученики прилежные — / Начитанные, умные: / Два пишут, три в уме» («Гербарий», 1976 /5; 366/), «И аккуратный первый ученик / Шел в школу получать свои пятерки» («Случай», 1971), «Аккуратно на банкетах: / Там салфетки в туалетах» («Сказочная история», 1973; СЗТ-З-178), «Аккуратно меня расчесали, / Разжирел я и плаваю в сале» («Памятник», 1973; АР-5-135), «Херувимы кружат, ангел выстрелил в лоб аккуратно» («Райские яблоки», 1977 /5; 510/). Поэтому он всегда ратовал за то, что «развитие идет не по спирали, / А вкривь и вкось, вразнос, наперерез» /5; 124/, - и сам говорил о себе: «Могу — вразнос, м. огу — враскрут»332 /5; 78/, «Я здесь — раздрызганный без пьянки» /5; 554/; и о своей судьбе: «Пошла, родимая, вразнос» /5; 105/. Да и «наперерез» он тоже шел постоянно: «Я вышел им наперерез!» («Песня летчика-истребителя»), «Если шел вразрез — / На фонарь, на фонарь!» («Так оно и есть»), «Тороплюсь ему наперекор» («Штангист»; черновик — АР-8-100), «Наперекор пословице поступишь» («Цунами»), «Отправляемся мы судьбам наперекор, всем советам вразрез» («По воде, на колесах, в седле…»), «Я пою с мелодией вразрез» («Нараспашку — при любой погоде…»), «Играют танго — я иду вприсядку» («Муру на блюде доедаю подчистую…»).

***

Много общих мотивов имеется у «Истории болезни» и «Горизонта» (1971).

В обоих произведениях атрибутом власти является белый цвет: «И черные коты, и люди в белом» (АР-3-116) = «Весь в белом он стоял в двери, / Как мститель с топором» [1989] ^{[1990] [1991] [1992] [1993] [1994]}, - и она пытается максимально ограничить свободу лирическому герою: «Я сладострастно рву нерасторопный жгут, / Что призван был прервать мое движенье» (АР-3-114) = «Предплечье мне стянул жгутом / И крови ток прервал»3-³⁴, - и своей мишенью выбирает его голову: «Не то поднимут трос, как раз где шея» = «Сдавил мне череп…», «Но всё ж я сохранил свой шейный позвонок, / Что так необходим интеллигенту» (АР-11-120) = «На шейных позвонках худых / Чуть задержались — и под дых» (АР-11-44). Поэтому в «Горизонте» герой стремится «успеть, пока болты не затянули», однако во второй песне он видит, что «туже затянули жгут», да и в первой «завинчивают гайки».

Вообще герой прекрасно знает, на что способна власть: «Догадываюсь, в чем и как меня обманут» /3; 137/ = «А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/; «Кто вынудил меня на жесткое пари — / Дотошны, словно в денежных расчетах» (АР-3-113) = «Он вызнал всё, хоть я ему / Ни слова ни сказал» /5; 393/; «Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут» /3; И37/ = «Глядели все с ухмылкой» /5; 378/. Кстати, в черновиках последней песни главврач тоже хочет «пресечь» бег лирического героя: «Смени, больной, свой быстрый бег / На здравый смысл больничный!» /5; 375/.

Поэтому герой подстегивает себя, чтобы сохранить предельную концентрацию внимания: «И я твержу себе. / “Во все глаза смотри”» (АР-3-113) = «Но я сказал себе: “Не трусь”»335, «Держусь на нерве, начеку» /5; 79/336; сопротивляется пыткам: «Я голой грудью рву натянутый канат» = «Мне в горло всунули кишку — / Я выплюю-нул обратно» (в последней песне он также оказывается голым: «Лежу я голый, как сокол»); обращается за помощью к высшим силам: «Чего-нибудь еще, господь, в меня всели)» (АР-11-120) = «Я понукал себя: “Трави! / Утрись, утрой, о боже!”»33⁷: называет своих врагов безымянными местоимениями: «То черный кот, то кто-то в чем-то черном» /3; 131/ = «В моей запекшейся крови / Кой-кто увязнет все же»³3⁸; входит в азарт: «Азарт меня пьянит» = «Я злую ловкость ощутил»; «И плавится асфальт, протекторы кипят» = «Жар от меня струился, как / От доменной печи» (данный мотив мы уже разбирали на примере «Конца охоты на волков»: «И живот запылал, и припал я на наст»; АР-3-25); и напрягается изо всех сил: «И я сжимаю руль до судорог в кистях» = «И напрягаю грудь», — пытаясь доказать своим врагам, что они еще с ним не расправились: «Я жив! Снимите черные повязки» /3; 138/ = «Мой доктор, я еще не в снах» (АР-11-56).

Враги же нападают на героя из прикрытия и из-за спины: «Но из кустов стреляют по колесам» = «Ко мне заходят со спины / И делают укол». Поэтому он не стесняется в выражениях: «А черти-дьяволы, вы едущих не троньте!» (АР-1 1-121) = «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!». Причем во второй песне также упоминаются «черти-дьяволы»: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом. <.. > Шабаш калился и лысел». И если в черновиках «Горизонта» лирический герой называет своих врагов сумасшедшими: «Вы буйных проигравших урезоньте, / Когда я появлюсь на горизонте» (АР-3-115), — то в песне «Ошибка вышла» помощником главврача вновь оказывается псих: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». К тому же эти буйные психопаты в обоих случаях пользуются досками: «Но впереди — доска с гвоздями где-то» 13; 361/ = «Доска какая-то зажглась».

Наблюдаются также буквальные сходства между медицинской трилогией и «Затяжным прыжком» (1972): «Я попал к ним в умелые, цепкие руки» = «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык».

Если рассматривать первую из этих цитат на уровне внешнего сюжета, то будет непонятно, откуда у воздушных потоков взялись «умелые, цепкие руки», которые главного героя «мнут, швыряют». Однако дословное повторение этого мотива в песне «Ошибка вышла», где лирического героя подвергают пыткам (а также в стихотворении 1979 года: «Мы бдительны: мы тайн не разболтаем — / Они в надежных, жилистых руках», — которое, в свою очередь, напоминает черновик «Затяжного прыжка»: «Я попал к ним в надежные, сильные руки» /4; 279/), говорят о том, что воздушные потоки являются аллегорией советской власти. О таких же «надежных, жилистых руках» говорилось в «Веселой покойницкой» (1970): «Бойко, надежно работают бойни — / Те, кому нужно, всегда в тренаже» (АР-4-98) (вариант: «Черные силы всегда в тренаже»; АР-1-70), — и в стихотворении «Понятье “кресло” — интересно…» (1968), где раскрывается психология чиновников: «Бывают кресла с ручками — добротны! — / Как вцепишься — и краном не свернуть! / А эти люди требуют работы: / Мол, что вам стоит пальцем шевельнуть!.. <.. > И наплевать, шум ли кругом, / треск ли — / Мне б усидеть лишь на своем / кресле!» (ср. в стихотворении Маяковского «Служака», 1928: «В место в собственное вросся / и не видит ничего / дальше собственного носа»).