Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Помимо манекенов, поведение главврача напоминает поведение хозяина, занявшего дом лирического героя, пока он воевал, в песне «Я полмира почти через злые бои…» (1974): «Там сидел за столом да на месте моем / Неприветливый хмурый хозяин» (АР-12-206) = «Серьезный доктор сел за стол»™, «Он мрачно тер себе скулу» (АР-11-44); «Ну а он даже ухом в ответ не повел» = «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно»; «И забило меня, зазнобило» (АР-12-206) = «И меня заколотило, зазнобило от стыда» (АР-11-50); «Извините, товарищи, что завернул / По ошибке к чужому порогу!» = «И я воскликнул: “[Виноват! / Я не ту]<да попал>”»207; а также действия власти и ее приспешников в песне «Королевский крохей» (1973): «Названье крохея — от слова “кроши”, / От слова “кряхти” и “крути”, и “круши”» = «А он кряхтел, кривился, мок»; «Кроши веселей» (АР-1-170) = «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39); «Привил стране лихой азарт игры без правил» = «А он зверел, входил в экстаз» /5; 397/, «Кругом полно веселых лиц — / Участников игры» /5; 389/; «Девиз в этих матчах: “Круши, не жалей”» = «Где-где, а тут не берегут» /5; 395/.
Кроме того, в строке «От слова “кряхти” и “крути”, и “круши”» встречается еще один характерный для творчества Высоцкого мотив: «Он кручен-всрчен, бит о камни» («Живучий парень», 1976), «Настрадался в одиночку, / Закрутился блудный сын» (частушки к спектаклю «Живой», 1971), «Крутанет ли в повороте…» («Две судьбы», 1977). А начальная строка «Королевского крохея» — «Король, что тыщу лет назад над нами правил…» — заставляет вспомнить стихотворение «Много во мне маминого…» (1978): «В первобытном обществе я / Вижу недостатки <…> Далеко идущие — / На тыщу лет назад», — то есть идущие с того времени, когда правил этот король. Нетрудно догадаться, что в обоих случаях в аллегорической форме говорится о советском строе. Поэтому стихотворение «Много во мне маминого…» также содержит общие мотивы с «Историей болезни»: «Вдруг — хвать! — на стол тебя, под нож» = «Хвать тебя за волосы! — / И глядь — тебя и нет»; «И, конечно, испугался — / Думал, до смерти забьют» (АР-11-52) = «Целу жизнь пугаешься, / Ловишь каждый взгляд: / Малость зазеваешься — / Уже тебя едят» [1866] [1867] [1868] (АР-8-132); «Молил и унижался» = «.. молю я исто»; «Во весь свой пересохший рот / Я скалюсь: “Ну, порядки!”» = «Наше племя ропщет, смея / Вслух ругать порядки»; «Я обнаглел и закричал: / “Бегите за бутылкой!”» /5; 386/ = «Мы стоим, нас трое, нам — / Бутылку коньяку…» /5; 200/.
В первом случае главврач «озарился изнутри / Здоровым недобром», а во втором представители власти «притворились добренькими». При этом власть считает лирического героя дураком: «Хотя для них я глуп и прост…» («Ошибка вышла»), — но сам он так не считает: «Ведь по многим отзывам — / Я умный и не злой» («Много во мне маминого…»). И, наконец, если главврач «смачно крякнул, сел за стол» /5; 373/, то и «люди с вениками» тоже «ухают и крякают, / Хихикают и пьют» /5; 198/.
Помимо медицинской трилогии, предшественницей стихотворения «Много во мне маминого…» является «Баллада о борьбе» (1975): «Детям вечно досаден / Их возраст и быт, / И дрались мы до ссадин, / До смертных обид, / Но одежды латали / Нам матери в срок…» = «Под кустами ириса / Все попередрались <.. > Дети все с царапинами / И одеты куцо» («детям» = «дети»; «дрались» = «попередрались»; «одежды латали» = «одеты куцо»); «Если путь прорубая отцовским мечом…» = «Топорами папиными / День и ночь секутся»209.
Различие же состоит в интонациях: драматической (в первом случае) и горькоиронической (во втором).
Исполняя на своих концертах «Песенку про Кука», Высоцкий говорил: «Они, аборигены — и австралийские, и вообще островитяне, его любили, Кука. Так пишут современники. И съели все равно. Именно, может быть, поэтому. Потому что любили. Так бывает, что любят и все равно съедят. Так что мы с вами знаем это. Что сами делаем довольно часто. “Мы вас любим, мы вас любим”, смотришь…»2ю.
И именно об этом идет речь в стихотворении «Много во мне маминого…»: «Ходишь — озираешься / И ловишь каждый взгляд. / Малость зазеваешься — / Уже тебя едят». Здесь стоит отметить одинаковую иронию лирического героя по отношению к советскому строю в этом стихотворении и в песне «Про любовь в каменном веке» (1969): «Наш строй хорош, но я нашел изъян. <…> Я первый из людей вступаю в спор, / Законы первобытные поправ» (АР-7-5) = «В первобытном обществе я / Вижу недостатки» (АР-8-130) («строй» = «обществе»; «я нашел изъян» = «я вижу недостатки»; «первобытные» = «в первобытном»); и ряд других перекличек между этими произведениями: «В век каменный и не достать камней!» = «Я из века каменного, / Из палеолита <…> За камнями очереди. / За костями тоже»; «Мне боязно, едва лишь я усну» /2; 471/ = «Целу жизнь пугаешься» (АР-8-132); «Ведь ты глядишь, едва лишь я усну, / Голодными глазами на меня» (АР-7-8) = «…Ловишь каждый взгляд»; «Нельзя из людоедов брать жену!» = «Малость зазеваешься — / Уже тебя едят»; «А ну отдай мой каменный топор…» = «Топорами папиными / День и ночь секутся»; «Сиди вон и поддерживай огонь» = «Дрянь в огонь из бака льют, / Надыбали уют»; «Старейшины сейчас придут ко мне» = «Завели старейшины / (А нам они примеры)..» [1869] [1870].
В стихотворении «Много во мне маминого…» сказано: «Под кустами ириса / Все попередрались», — и такая же картина описывается в «Песенке про Кука»: «Как в кружок усевшись под азалии, / Поедом — с восхода до зари — / Ели в этой солнечной Австралии / Друга дружку злые дикари» («под кустами ириса» = «под азалии»; «все» = «друга дружку»; «попередрались» = «ели»). Этот же мотив разрабатывается в «Смотринах» и в «Чужом доме»: «Потом пошли плясать в избе, / Потом дрались не по злобе / И всё хорошее в себе / Доистребили», «Разоряли дом, / Дрались, вешались».
А описание роскоши, в которой живут советские чиновники в стихотворении «Много во мне маминого…»: «Завели старейшины / (А нам они — примеры) / По две, по три женщины, по / Две, по три пещеры», — содержит неслучайное сходство с написанным за год до этого стихотворением «Снова печь барахлит…» (1977), где «всемогущий блондин» хвастается лирического герою: «У меня, — говорит, — две квартиры уже, / Разменяли на Марьину рощу». И в обоих случаях герой обращается с мольбой к представителям власти: «Я почти зарыдал — / Может, тут повезет <.. > Я на жалость его да за совесть беру» (АР-9-94) = «Встреться мне, — молю я исто, — / Во поле, элита, / Забери ты меня из то- / Го палеолита!». Кстати, призыв забери фигурирует и в первом случае: «Я догнал его, лихо к нему подкатив: / “Слышь, браток, забирай-ка машину!”» (АР-9-94). В свою очередь, последняя строка напоминает обращение героя к сквалыге из стихотворения «Копошатся — а мне невдомек…» (1975): «Слышь, приятель, играл бы в лото!» (АР-2-204). И если в «Снова печь барахлит…» герой мечтает: «Может, тут повезет», — то в «Много во мне маминого…» он вынужден признать: «Нет, как нет, везения, / Но это не беда» (АР-8-132).
Однако самыми ранними песнями, имеющими сходства со стихотворением «Много во мне маминого…», являются «Лукоморья больше нет» (с. 361) и «Наши предки — люди темные и грубые…» (1967): «…люди темные и грубые» = «Бродят люди с вениками, / [Грубо], Матерно ругаясь» (АР-8-131) (а «веники» уже упоминались в стихотворении «Прошу прощения заране…», 1971: «И, веники в руках сжимая, / Вздымали грозно, как мечи»); «Кулаками друг на дружку помахав» = «Помахают копьями / И снова за свое» (АР-8-131) (в свою очередь, черновой вариант первой песни: «Топорами друг на дружку помахав»; АР-7-180, - также находит соответствие во второй: «Топорами папиными / День и ночь секутся»); «Хитрые жрецы свои преследовали цели» = «Нам жрецы пророчили — де, / Будет всё попозже» (АР-8-132); «В жертву принести они трех воинов велели» = «Жертвоприношениями злоупотребляют»; «Принесли, конечно, принесли и съели» = «Малость зазеваешься — / Уже тебя едят»; «И святая инквизиция под страх <…> Очень шибко жгла ученых на кострах» = «Чуть чего напакостил — / Изжарят и съедят^ (АР-8-131).
