Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
***
От сказочных произведений перейдем к другим, также содержащим параллели с медицинской трилогией.
Первая песня — вышеупомянутая «Погоня» (1974), в которой ситуация, правда, вновь напоминает фольклорную.
В обоих случаях лирический герой действует «под хмельком»: «Во хмелю слегка…» /4; 226/ = «Стоял я голый, как сокол, / Похмельный со вчера» /5; 383/; и поет песни: «.. лесом правил я. / Не устал пока, — / Пел за здравие» = «Идешь, бывало, и поёшь…». Но внезапно он сталкивается с врагом: «Дождь, как яд с ветвей, недобром пропах» = «И, словно в пошлом попурри, / Огромный лоб возник в двери / И озарился изнутри / Здоровым недобром».
Если в «Погоне» герой констатирует: «Колют иглы меня, до костей достают», — то такая же ситуация повторится и в песне «Ошибка вышла»: «В углу готовила иглу / Нестарая карга. <.. > Ко мне заходят со спины / И делают укол. / Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!».
В первом случае враг атакует лошадей лирического героя, а во втором — его самого (характерный для Высоцкого прием, когда герой и его судьба оказываются взаимозаменяемыми): «Пристяжной моей волк нырнул под пах» = «Нажали в пах, потом — под дых».
В «Погоне» герой сначала думал, что спасение невозможно: «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!». И в черновиках песни «Ошибка вышла» он также размышляет: «А я прикидывал хитро: / Сейчас не дать ли тягу? / Глядел, как брызгало перо / Недугами в бумагу» /5; 376/.
В обеих песнях он кричит на своих врагов: «Я ору волкам: “Побери вас прах!”» = «…Но я как заору. / “Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!”», — но при этом его терзает страх, который в «Погоне» опять же переносится на судьбу: «А коней моих подгоняет страх» = «Но где-то очень в глубине, / Где страх не отпускал…» /5; 390/ (в основной редакции: «Проклятый страх, исчезни!»).
Однако если в «Погоне» герой все же спасается бегством, то в песне «Ошибка вышла» мысль о бегстве так и осталась в черновиках — как несбыточная.
Между тем последняя песня содержит важные сходства и с «Приговоренными к жизни» (1973): «Глядит позор в кривой и злой усмешке» (АР-14-168) = «И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился» /5; 380/ (а «злая усмешка» предвосхищает «здоровое недобро», которым «озарился» главврач); «И будут хохотать и пировать, / Как на шабаше ведьм, на буйной тризне / Все те, кто догадался приковать / Нас узами цепей к хваленой жизни» (АР-14-172) = «Все рыжую чертовку ждут <…> Шабаш калился и лысел» /5; 80/, «Всё разом хохотало» /5; 382/ («хохотать» = «хохотало»; «шабаше» = «шабаш»; «ведьм» = «чертовка»).
В «Приговоренных к жизни» герои понимают безнадежность своей ситуации: «Мы в дьявольской игре — простые пешки» (АР-14-168). Поэтому в медицинской трилогии «все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» /5; 80/, «Кругом полно веселых лиц — / Участников игры» /5; 389/.
У строки «Мы в дьявольской игре — простые пешки» имеется вариант: «Мы в дьявольской игре — тупые пешки» (АР-6-100), — что также напоминает песню «Ошибка вышла»: «Хотя для них я глуп и прост…».
Власть же, как обычно, атакует со спины: «И сзади — тоже смерть, но от чужих» = «Ко мне заходят со спины / И делают укол».
Впрочем, выход из этой ситуации есть — подлость и предательство со стороны лирического мы и лирического героя, что, разумеется, для них неприемлемо: «Мы к долгой жизни приговорены / Через вину, через позор, через измену. / Но рано нас равнять с болотной слизью — / Мы гнезд себе на гнили не совьем!» = «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал». Поэтому герои одинаково обращаются к своим врагам: «Но врешь, не стоит жизнь такой цены!» /4; 304/ = «Врешь, ворон, — больно прыток!» /5; 395/ (впервые подобное обращение, как мы помним, встретилось в «Песне про джинна»: «“Врешь!” — кричу. “Шалишь!” — кричу»).
В свою очередь, ситуация в «Приговоренных к жизни» восходит к «Охоте на волков» (1968): «Бьют уверенно, наверняка» = «Мы к ней для верности прикованы цепями»; «Наши ноги и челюсти быстры» = «Тогда бы мы и горло перегрызли»; «Почему же <.. > не пробуем через запрет?» = «А может быть, нам цепь не по зубам?»; «Значит, выхода нет, я готов!» /2; 422/ = «Закрыт запасный выход из войны» (АР-6101); «Мир мой внутренний заперт флажками, / Тесно и наяву от флажков» /2; 422/ = «Смерть от своих за камнем притаилась, / И сзади — тоже смерть, но от чужих»; «Улыбнулся и поднял ружье» = «Глядит и скалится позор в кривой усмешке».
Чуть раньше «Приговоренных к жизни» — в начале 1973 года — был написан «Памятник», в черновиках которого лирический герой сетовал: «Я стою — и ужат, и обужен» /4; 261/, - поскольку, как сказано в песне «Ошибка вышла»: «Тут не пройдут и пять минут, / Как душу вынут, изомнут, / Всю испоганят, изорвут, / Ужмут и прополощут».
В обеих песнях герой скован: «Мои плечи подверглись суженью / После смерти» /4; 260/ = «Предплечье мне стянул жгутом»; «И железные ребра каркаса / Мертво схвачены слоем цемента» = «Я взят в тиски, я в клещи взят»; и дрожит от холода: «Только судороги по хребту» = «Дрожу от головы до пят» /5; 392/.
Помимо того, герой оказывается голым: «Накренился я — гол, безобразен» = «Лежу я голый, как сокол»; однако не смиряется со своим положением: «Но орал я, не пьян, не простужен» (АР-6-43) = «Но я как заору…»; и нелицеприятно называет своих мучителей: «Выделялся косою саженью, / Знайте, черти!» /4; 260/ = «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!» (кстати, во второй песне тоже будут фигурировать черти: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом»). Правда, их ничего не волнует: «Подступили с обычною меркой / Равнодушного гробовщика» (АР-11-122) = «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно…» (АР-11-40).
В первом случае измеряют рост и другие параметры лирического героя, а во втором — исследуют его душу и тело. Кроме того, в черновиках «Памятника» имеется вариант: «Провода перепутать успел» (АР-11-122). А на домашнем концерте у Г. Вайнера (21.10.1978) Высоцкий назвал первую серию трилогии — «Перепутал».
Обратим внимание и на следующие лексические совпадения: «Нате смерьте!» (АР-6-36) = «Колите, нате — сквозь штаны, / Но дайте протокол!» (АР-11-40); «И лицо мое вдруг прояснилось» (АР-6-41) = «И прояснилось всё вокруг, / Врач стал еще любезней» /5; 401/.
Просматриваются также некоторые параллели между «Памятником» и «Историей болезни»: «Командора шаги злы и гулки — / Я пройдусь, как во времени оном» (АР-6-43) = «Я злую ловкость ощутил — / Пошел, как на таран»; «Я при жизни был рослым и стройным, / Выделялся косою саженью» (АР-5-132) = «Я был здоров, здоров, как бык, / Как целых два быка»; «Я остался высоким, как прежде, / И не согнут, и скулы торчат» /4; 261/ = «Я не смирюсь и не утрусь» [1842]; «Наспех гипс на лицо <наложили>» (АР-6-40) = «Мне обложили шею льдом — / Спешат, рубаху рвут».
В «Памятнике» лирического героя заковали в гранит, чтобы сделать из него такого же человека, как все: «Не похож я — приглажен, обужен» (АР-6-43), «И приглажен я, и напомажен» (АР-5-131), «Аккуратно меня расчесали» (АР-5-135), «А косую неровную сажень / Распрямили» (АР-6-36). Подобную цель преследовали и мучители героя в «Истории болезни», где он был насильственно прооперирован, после чего также потерял свою личность: «Из беззубой улыбки моей» = «И я с врачами мил» /5; 407/. Разница состоит лишь в том, что в «Памятнике» герою удается вырваться из гранита и вернуть себе жизнь, а в «Истории болезни» для подобного оптимизма уже нет места.
Еще в одной песне 1973 года — «Штормит весь вечер, и пока…» — в аллегорической форме разрабатывается та же тема, что и в «Истории болезни»: «Набраться сил, пробить заслон» = «Я злую ловкость ощутил — / Пошел, как на таран»: «И берег — он свое возьмет» (АР-9-153) = «Где-где, а тут свое возьмут»; «И на колени упадет / До пены взмыленная лошадь» (АР-9-153) = «Я даже на колени встал»; «В душе — предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет…» = «Но все же ёкнуло и тут — / Что сделаешь с нутром! — / А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/; «Я тоже подлетаю к краю» (АР-9-153) = «Я лег на сгибе бытия, / На полдороги к бездне» [1843]; «Так многие сидят в веках / На берегах и наблюдают / Внимательно и зорко, как / Другие рядом на камнях / Хребты и головы ломают» = «Я б мог, когда б не зоркий глаз, / Всю землю окровавить» (АР-11-54).
