Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
В таком же духе высказалась Людмила Абрамова: «Когда Высоцкий писал “блатные” песни, материал был тот — уличный. А накал, понимание жизни, отношение к друзьям — главное! — у него всегда было одним и тем же»23.
Сравним с его собственными высказываниями: «Вы знаете, я вообще к своим песням первым — дворовым песням или их еще называют блатными, городскими, как угодно, — я отношусь с симпатией, с любовью, помню их. <.. > помните эту песню: “За меня невеста отрыдает честно, / За меня ребята отдадут долги”? Это друзья, очень близкие. Я, правда, к дружбе относился раньше — да и теперь стараюсь, так оно, в общем, наверно, и осталось — как не к слову, а как действительно к одному-.» [250] [251] [252] [253] [254] [255]; «Эти песни родились как возможность моя рассказать про то, что беспокоит, скребет по душе, по нервам и так далее. В общем, это своего рода форма беседы с моими друзьями^5; «Конечно, есть элемент бравады в этом, лихости какой-то, которая свойственна, в общем, всем молодым людям. Это дань молодым моим годам и дань прежним временам, послевоенным временам, которые все мы помним»26.
А на одном из концертов Высоцкий прямо сказал: «…я тогда стремился к простоте, к тому, чтобы очищать песни от шелухи, чтоб они были просты. Короче говоря, стремился к упрощению формы. Всегда пел “от себя ”. В основном это были песни дворов, где все мы выросли»^7. И в одном из последних интервью: «…в этом есть мое собственное мнение и суждение о тех предметах и вещах, и людях, и проблемах, о которых я рассказываю. Поэтому я хочу “от себя ” писать — от “я ”»28.
Личностную подоплеку его ранних песен отмечали и близкие друзья: «На мой взгляд, песни Высоцкого с непременной атрибутикой блатного мира — лишь форма, способ высказаться, но никак не суть»29; «Понимаете, говорят, первые его песни были похожи на блатные, всё это немножко не так… Никаких блатных песен не было, и он это отлично понимал. Как человек, в то время скованный определенными условностями, но рвущийся внутренне к романтическим сторонам нашей жизни, он искал этот романтизм. Он его находил, будем говорить, в этом фольклоре <…> Его блатные песни — это его самоанализ. В такой форме — со стороны — ему было проще себя анализировать: под чужим именем, профессией… Он сам говорил об этом. Я его песни никогда не воспринимал как блатные» [256] [257] [258] [259].
Между тем многие современники Высоцкого говорили о его «хулиганской» внешности и таких же манерах.
Актер Театра на Таганке Иван Дыховичный: «Мое человеческое впечатление от него — это маленький, коренастый, крепкий хулиган. Именно — хулиган. И тем он мне был более близок и приятен»?1.
Первая жена поэта Изольда Жукова: «Шустрый, хулиганистый, немножко конопатый, влюбленный, как мне показалось, сразу во всех девушек»? 2.
Актер Дмитрий Межевич — о встрече с Высоцким на Таганке в 1965 году: «Мне он в тот раз показался немного “шпанистым”. Матерился, не стесняясь…»зз.
Конферансье Николай Тамразов: «Он был нормальный, простой парень, мальчишка был. Он мне говорил: “Тамразочка, мы — шпана. Ты — шпана, я — шпана”» [260] [261] [262] [263]; «Он мне когда-то сказал: “Тамразочка, мы — шпана: ты, я, Васька Шукшин. Все мы — шпана…”»35. Отсюда: «Я рос, как вся дворовая шпана» («Про Сережку Фомина»).
Писатель Василий Аксенов: «Он был с начала и до конца подлинным на двести процентов москвичом, хитроватым, лукавым уличным парнем, эдаким идеалом задавленной московской мужской вольницьпР6.
Фотохудожник Георгий Тер-Ованесов: «…Артур Макаров как-то говорит мне: “Жорж, поговори с Кеосаяном, пусть возьмет Володю на роль в ‘Стряпуху’”. И мы со старшим братом, набрав питья и закуски, поехали к Эдику в гости. “Возьми Володю на картину”, - говорим ему. Как Кеосаян возмутился: “Да, ты что! Он же неуправляемый! Хулиган!” И при этом лукаво добавил: “Такой же, как я сам. Понимаешь, это всего моя вторая картина, госзаказ”»^.
А директор Дома пионеров города Дубны Лидия Доценко, познакомившаяся с Высоцким в 1961 году, на вопрос «А каким Вы запомнили Высоцкого в те первые годы знакомства?» ответила: «Вовку? Да хулиганом — вот каким я его тогда запомнила! Но… несчастный такой человек он был на земле… Всегда голодный, неухожен-ный» з [264].
Вместе с тем многие мемуаристы запомнили Высоцкого (в том числе молодого) не как хулигана, а как интеллигента. Вот несколько свидетельств: «Про Володю рассказывают разное, но лично я никогда не видел его пьяным или обкуренным, при мне он даже не ругался. Пили вполне культурно: нам хватало бутылки водки на двоих-троих. Прекрасный товарищ, спокойный, без выпендрежа и зазнайства, он знал много хороших анекдотов и всегда был душой компании, при этом ни к кому не лез в душу…»з [265]; «Вообще Володя того периода — это интеллигентный, милый, тихий еврей. Какой он тогда мог быть блатной? Да никакой! И никогда им не был! И близко это всё не лежало. Он не из блатной компании, он совершенно из других людей. И вся его школьная компания тех лет: Яша Безродный, Миша Горховер, Акимов, Свидерский, Кохановский — какие они блатные?! Это тихие, интеллигентные люди. Аккуратно пившие… Нет-нет. Никакой блатной истории за Володей не стояло» [266] [267]; «С Высоцким меня познакомил его друг, а мой приятель Вадим Иванович Туманов. На Таганке, возле театра. <.. > Был он прост и, что меня поразило, деликатно интеллигентен. Ничего от мощно-хрипатого барда, ставшего песенной энциклопедией тогдашней жизни. Спросил, над чем я работаю, не хочу ли снять его (увы, на телевидении фамилия Высоцкий была табу). Потом говорил Вадим, потом я, потом снова Володя. И снова — абсолютная интеллигентность!.. Таким и остался он в моей памяти: интеллигент Владимир Высоцкий»41.
Всё это говорит лишь о многогранности его личности. Как сказал об этом Михаил Шемякин: «Володя в хорошем смысле многолик, как древнее индийское божество, и каждое лицо — это его. Я думаю, если б он сыграл роль какого-нибудь совершенно бесшабашного жигана, она б у него так же блестяще получилась, как и роль следователя» [268] [269].
Да и сам Высоцкий неоднократно говорил на своих выступлениях, отвечая на вопрос, где он находит героев для своих песен: «В каждом из нас с вами похоронена, по крайней мере, тысяча персонажей. Вот вы выбрали эту профессию, а могли бы быть… и иметь характеры другие»43; «В общем, вероятно, я мог бы работать в любой профессии, если бы судьба повернулась по-другому. Я уважаю вообще все профессии, если человек в них профессионал. Мне кажется, что в любой профессии может присутствовать творчество. Я мог бы заниматься любой профессией, если б была возможность творить в ней» [270].
