Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Если Черномор охарактеризован как «старый хрыч», то Кащей назван «стариком двухтыщелетним» (да и про «кота ученого» в черновиках «Лукоморья» сказано: «Кот ведь вправду очень стар» /2; 38/).
Оба носят бороды: «Бородатый Черномор — Лукоморский первый вор» = «Щас, мол, бороду-то мигом отстригу!». То же самое относится к нейтрино в «Марше физиков» (1964): «Пусть не поймаешь нейтрино за бороду / И не посадишь в пробирку». А «не поймаешь» его потому, что эта частица — такая же неуловимая, как Черномор, который «ловко пользуется, тать, тем, что может он летать». И именно по этой причине лирическому герою не удалось поймать «святого духа» в «Песне про плотника Иосифа»: «“Как же это, я не знаю, / Как успел?”. / “Да вот так вот, — отвечает, — / Улетел!”» (анализ этой песни — на следующей странице).
Вообще же мотив «летучести» власти: «Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать», — разрабатывался еще в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина: «В одном месте “Летописец” рассказывает, как градоначальник летал по воздуху, в другом — как другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов градоначальства». Этот «другой градоначальник» также будет упомянут Высоцким в черновиках «Чужого дома»: «А хозяин был, да видать, устал: / Двух гостей убил да с деньгой сбежал» /4; 437/.
Следующий вариант «Лукоморья»: «Бородатый Черномор — из воров он первый вор» (АР-8-119), — напоминает стихотворение 1969 года: «В царстве троллей главный тролль / И гражданин / Был, конечно, сам король — / Только один». С описанием этого короля перекликается также описание Кащея: «И Кащей бессмертный грубое животное / Это здание поставил охранять. <…> Он неграмотный, отсталый был Кащей» = «А король был, правда, груб / И ретроград» /2; 504/ (сравним еще с описании-ем Сталина в «Странной сказке», где он тоже выведен в образе короля: «Хоть король был отъявленный хам») «дядьки ихнего»: «С окружающими туп стал и груб» /2; 37/; и «кота ученого»: «Вправо ходит этот кот — песнь похабную поет» /2; 38/. Соответственно, формальная противоположность «ученого сукина сына» кота и ретрограда короля здесь не играет никакой роли, поскольку речь идет о разных образах власти.
Если про Черномора сказано: «Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь. / Ох, скорей ему накличь паралич!», — то несколькими строфами выше про кота говорилось, что «хватил его удар», то есть тот же паралич. Сравним с «Песней попугая», где речь пойдет как будто бы о турецком паше: «И просто кондрашка хватила пашу», — и с черновиком песни «Летела жизнь»: «Учился я любить гостей и близких, / Других же — хоть разбей параличом!» /5; 491/.
А желание лирического героя уничтожить Черномора с помощью колдовства: «Ох, скорей ему накличь паралич!», — повторится в «Песне Гогера-Могера» (1973): «Позвать бы пару опытных шаманов-ветеранов / И напустить на умников падёж!». Здесь речь идет об умниках («Куда ни плюнь — профессору на шляпу попадешь!»; АР-6-53), а «кот», которого хватил удар, назвал ученым. И если «кот» поет, то в «Песне Гогера-Могера» герой констатирует: «Стремятся к руководству государством / Те, кто умеет сочинять стихи» (АР-6-53). Кроме того, в черновиках «Лукоморья» сказано: «Кот ведь вправду очень стар, чтоб избегнуть божьих кар» /2; 38/. А много лет спустя поэт скажет то же самое о своих гонителях: «Всех, <кто> гнал меня, бил или предал, / Покарает тот, кому служу» («Я спокоен — он мне всё поведал…»; АР-7-14). Да и в стихотворении «Я скачу позади на полслова…» он мечтает о возмездии властям: «Но взойдет и над князем великим / Окровавленный кованый меч».
***
В 1967 году была написана и «Антиклерикальная песня» (другие варианты названия: «Про плотника Иосифа и про деву Марию», «Про святого духа, Иосифа-плотника и про деву Марию, и про непорочное зачатие» и т. д.), пародирующая известный евангельский сюжет. Но под внешним «богохульством» здесь вновь скрывается конфликт поэта и власти: «Возвращаюсь я с работы, / Рашпиль ставлю у стены. / Вдруг в окно порхает кто-то / Из постели от жены. / Я, конечно, вопрошаю: / “Кто такой?”. / А она мне отвечает: / “Дух святой”».
Сам Высоцким также говорил своей жене о социальном подтексте песни: «Во-первых, Володя знал, что я верующая. И, как правило, когда он писал новую песню, когда показывал мне что-то новое, оно мне всегда нравилось. <.. > И вдруг я от него слышу эту несчастную песню про плотника Иосифа. Он и удивился, и даже испугался моей реакции — я пришла в отчаяние, я просто зарыдала. И он меня стал успокаивать: “Да что ты, Люся: это же не про то… Это про сегодняшний день. Это — про сегодняшнюю пошлость. Я хочу цикл создать про семейную жизнь, про непонимание людей, про пошлость. Что ты?! Это не про то…”»892.
Общая ситуация этой песни — лирический герой работал, а его жена ему изменяла, — повторится в «Прыгуне в высоту»: «Вдруг в окно порхает кто-то / Из постели от жены» (1967) = «Дома в шубке на рыбьем меху / Мне жена подготовит сюрприз: / Пока я был на самом верху, / Она с кем-то спустилася вниз» (1970).
Герой «Антиклерикальной песни» назван плотником, о чем свидетельствует и такая деталь, как рашпиль (ср. со слесарем в песне «Я был слесарь шестого разряда» и фрезеровщиком в стихотворении «“Не бросать!”, “Не топтать!”…»: «И точу я в тоске / Шпинделя да фрезы»; а фреза — это фактически и есть рашпиль). Следовательно, перед нами возникает знакомая маска рабочего-пролетария. А характеристика его врага («Вдруг в окно порхает кто-то…») напоминает песню «Лукоморья больше нет», где про Черномора сказано: «.Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать»*93. Поэтому поймать Черномора и «святого духа» почти невозможно, а об их пристрастии к женскому полу говорится одинаковым стихотворным размером: «Я простой, я правду — враз: / Дух святой — до баб горазд» (АР-4-60) = «Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь» /2; 39/.
Позднее данный мотив разовьется в «Чужом доме» (1974) и в стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976): «А хозяин был, да видать, устал: / Он семь баб сгубил, а с восьмой сбежал» (АР-8-23), «Он враг мужей, растлитель жен» /5; 416/ [1101] [1102]. Причем последний персонаж назван вездесущим, что также роднит его с Черномором и «святым духом»: «Вслушайтесь! Кто там / За дверью дышит и молчит? / Он ночью в окна к вам глядит, / Он вездесущий — вон стоит / За поворотом» (АР-6-182).
Но в «Песне про плотника Иосифа» лирический герой готов дать отпор тем, кто пристает к его жене: «Ох, я встречу того духа — / Ох, отмечу его в ухо!» /2; 71/. Такое же намерение он высказывал в черновиках «Письма из Москвы в деревню» (1966): «Пишешь, Пашка пристает? Ну не жить ему! / Позовет еще кого — я и тех легко!»/?; 335/.
А теперь обратим внимание на идентичность ситуации: в «Песне про плотника Иосифа» сказано, что «дух святой — до баб горазд»; в «Сказке о несчастных лесных жителях» Кащей бессмертный заключил в тюрьму царицу; в «Лукоморье» колдун взял к себе Русалку, а Черномор «спер» Людмилу. Все эти произведения датируются 1967 годом.
Кроме того, и «святой дух», и Черномор не только летают, но и являются ловкачами: «Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать» = «“Как же это, я не знаю, / Как успел?” — / “Да вот так вот, — отвечает, — / Улетел!”».
Такие же «летучие» образы власти встречаются в наброске 1969 года, где Баба-Яга «секретно ездит в ступе, / Ловко путая следы» /2; 594/; в посвящении Юрию Любимову (1977): «Лиха беда, проворна и глазаста, / Пошла круги сужать над головой» (АР-7-22), — и в других произведениях: «Лишь стервятник спустился и сузил круги» («Чужой дом», 1974), «Торопись! Тощий гриф над страною кружит» («Баллада о ненависти», 1975), «И я со смертью перешел на ты. / Она давно возле меня кружила…» («Мой черный человек в костюме сером!..», 1979), «Черный ворон, что ты вьешься / Над живою головой?» (частушки к спектаклю «Живой», 1971 /3; 43/), а также: «В моей запекшейся крови / Кой-кто намочит крылья» /5; 404/, «И в ночь, когда из чрева лошади на Трою / Спустилась смерть (как и положено, крылата)…» /2; 19/, «И взлетели “стрекозы” с протухшей реки, / И потеха пошла в две руки, в две руки» /5; 212/. В черновиках последней песни сказано: «Смерть пала на нас из железных “стрекоз”» /5; 534/, - а в предыдущей: «Спустилась смерть…».
