Вселенная внутри нас. Как сохранить себя в современном мире - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" (книги бесплатно .txt) 📗
Монастырь – это место, где множество людей пытается пребывать в одиночестве. Это путь монаха, не-мирянина. Но монах терпит неудачу точно таким же образом; он обречен на неудачу. Он выбрал другую половину, и теперь ему опять будет чего-то недоставать. Он узнает, что значит быть одиноким, – он узнает путь блаженства, он станет блаженным, но его блаженству будет кое-чего недоставать: ему будет недоставать возможности делиться. А блаженство, которым невозможно поделиться, начинает умирать, прокисать, горчить. Даже нектар может превратиться в яд, если он перестанет течь.
Монах на самом деле гораздо блаженнее, чем мирянин, но блаженство монаха – не река. Оно не движется, не достигает других людей. Такой человек становится просто лужей, прудом, а не рекой – он застывает в определенных границах, испытывая страх перед другим человеком.
Просто поймите, в чем тут суть: мирской человек боится одиночества и поэтому старается установить контакт с другим человеком, в темноте он взывает к другому. А монах боится другого, потому что другой может нарушить его уединение, может вторгнуться в его пространство, может посягнуть на то пространство, на ту территорию, которую он с таким трудом нашел. Он живет в страхе; он живет в темном, отделенном стенами, добровольном тюремном заключении. Он создает стены между собой и другими, он устраняет любые возможности для роста любви. Тогда его блаженство постепенно-постепенно превращается в мертвый пруд с затхлой водой, и ему также начинает чего-то недоставать. Он надоедает самому себе. Вместо того, чтобы наслаждаться одиночеством, он начинает от него страдать.
И если монах разумен, то теперь ему потребуется разумность более высокого рода. Обычная разумность снова бросит его в другую крайность. Сейчас католические монахи восстают против церкви и женятся. Зачем?
В течение столетий они пытались жить в уединении: монахини жили отдельно, монахи – отдельно. Есть христианские монастыри, такие как Афонский, куда за тысячу лет не входила ни одна женщина. В течение тысячи лет ворота этого монастыря всегда оставались закрытыми для женщин. Даже монахини, даже маленькая шестилетняя девочка или шестимесячная малютка не допускались внутрь. Такой страх! Невольно задаешься вопросом: монахи там живут или какие-нибудь монстры? Если они боятся даже шестимесячной девочки, то что же это за люди? Они живут в страхе, в огромном страхе, трепете. Монахи не выходят из этого монастыря. Входя в Афонский монастырь, вы входите в него навсегда; с миром покончено.
Существовали тысячи индуистских монахов, которые жили в гималайских пещерах и никогда не возвращались обратно в мир. Но эти люди что-то теряют, что-то очень существенное – возможность делиться. Жизнь – это возможность делиться, и только делясь, вы достигаете реализации.
Просто представьте солнце, которое держит себя взаперти, так что его лучи не выходят наружу. Или представьте лотос, который держит свои лепестки закрытыми, так что его аромат ни до кого не может дойти. Представьте птицу, которая боится петь – ведь кто-то может ее услышать… Тогда все это Существование будет мертвым.
Вот кем стали эти монахи – мертвецами, живущими в своих могилах, как бы они их ни называли: пещерами, монастырями… То, как они их называют, не имеет значения; это – могилы, и монахи живут почти мертвой жизнью.
Премананда, я дал тебе это имя – прем и ананда – любовь и блаженство одновременно. Это послание для всех моих саньясинов: вы должны научиться и тому, и другому. Вы должны быть текучими, вы должны быть текущими. Вы должны научиться быть в одиночестве, и вы должны научиться быть вместе. Вы должны быть одновременно и медитативными, и любящими, только тогда вы будете целостными людьми. А по моему мнению, быть целостным – значит быть святым [11].
До сих пор человек не был святым, поскольку он не был целостным – как он может быть святым? Да, изредка кое-кому удавалось достичь – Лао-цзы, Заратустре… Да, изредка кому-то удавалось достичь целостности, но когда я смотрю на них, я чувствую, что даже целостность Будды можно было бы еще немного обогатить, даже целостность Лао-цзы могла бы стать немного большей; что-то можно было бы к ней добавить. Даже целостность Иисуса могла бы стать более многомерной.
Здесь мои усилия направлены на то, чтобы дать вам многомерное существование; все измерения, возможные для человека, должны быть вам доступны. Вы должны уметь любить, и вы должны уметь испытывать блаженство. По моему собственному опыту и по моим наблюдениям, лишь блаженный человек способен любить, и лишь человек, способный любить, способен испытывать блаженство. Эти качества усиливают друг друга.
Вы слышали о порочном круге – когда одно ведет к другому, затем другое ведет к первому, и получается порочный круг. Но вы не слышали о добродетельном круге. Я называю добродетельным – не порочным, а добродетельным – круг, в котором одно ведет к другому, и вы поднимаетесь все выше, двигаясь к самым высоким вершинам. Вы приобретаете все новые и новые измерения. Наивысшее, что я могу представить, – это любовь, соединенная с вашим блаженством в глубокой гармонии; любовь и блаженство, не препятствующие друг другу, а обогащающие друг друга.
Но Дезидераты будут вызывать такие вопросы. Я знал, что вы придете в сильное замешательство относительно того, что существенно и что несущественно. Ваш ум очень хитер; он находит уловки, он начинает думать: «Тогда почему бы не бросить это новое имя, почему бы не бросить саньясу – почему бы не сделать это, ведь это все несущественные вещи? Существенное – внутри меня, а это все внешние вещи». И это будет чистейшей воды хитрость, ничего более. Вы не поняли послание: несущественное также можно использовать как существенное.
Но Премананда – американец, а американцу трудно быть в здравом уме. Он не просто американец, он из Калифорнии!
Бенсон приезжает в Неаполь, где он во время войны, будучи юношей, подружился с местным жителем по имени Капитини. Когда итальянец видит Бенсона, от избытка чувств он просто не знает, что бы для него сделать, и настаивает на том, чтобы тот встретился с его сестрой.
– Она хорошенькая? – спрашивает Бенсон.
– Ах, bella, bella! – кричит его друг.
– Она молодая? – продолжает Бенсон.
– Si! Si!
– А она целомудренная? – спрашивает Бенсон.
Итальянец пожимает плечами и восклицает:
– Вы, американцы, все сумасшедшие!
В Чикаго перед судьей предстает пара, желающая пожениться. Молодой человек вручает судье разрешение на вступление в брак.
– Соедините ваши руки, – говорит судья.
Затем он заглядывает в документ, который уполномочивает его соединить узами брака Влодзимиерза Линеандовски и Нехребецку Зозиславсиеку.
– Хм, – говорит он, прочищая горло. – Влод-хм-х-м-ски, берешь ли ты эту женщину?.. – и так далее.
– Да, сэр, – отвечает молодой человек.
– Нехре-хм-хм-хм-сиеска, берешь ли ты этого мужчину?.. – и так далее.
– Да, сэр!
– Тогда я объявляю вас мужем и женой, – говорит судья, – и поздравляю вас обоих с тем, что вы соединили два имени в одно!
Спустя несколько дней после того, как был избран новый папа римский, кардинал Сикола ужинает со своим старым другом раввином Финкалари. Они болтают о самых разных предметах, и раввин замечает, что кардинал Сикола выглядит довольно удрученным.
– Дорогой друг, – говорит раввин, – ты выглядишь расстроенным. Есть ли что-нибудь, что ты хотел бы обсудить со мной?
– Знаешь, у меня не было никаких иллюзий относительно того, что меня могли бы выбрать. Но я никогда не думал, что я настолько непопулярен, что за меня не будет подано ни одного голоса!
– Мой дорогой кардинал! – утешает его раввин. – Выбрось из головы эти мысли. Твои коллеги очень высоко тебя ценят. Я знаю, о чем они, должно быть, подумали. Каждый из них, несомненно, рассудил, что если будешь избран ты, то обращение к тебе будет звучать оскорбительно: Папа Сико́ла!
