Жизнь и смерть Кришнамурти - Латьенс Мери (мир книг TXT) 📗

24-го непроходимость желудка начала рассасываться, и желтуха отступила. Хирург заменил внутривенную капельницу на руке трубкой большого размера, введенной в ключицу, чтобы могло пройти большее количество жидкости; в результате освободились обе руки, что принесло облегчение, а на следующий день убрали и трубку из носа, в результате чего К. «почувствовал себя новым человеком». Он также согласился на переливание крови, чтобы поддержать силы. 27-го, в большом фургоне, разъезжавшем по местным больницам, К. сделали К.А.Т. сканирование. Как обычно, К. очень заинтересовался механическими устройствами, использованными во время процедуры — тем, как носилки поднимали в фургон и т.д. Сканирование подтвердило наличие уплотнения на печени с отвердением поджелудочной железы, которая, скорее всего, и была источником злокачественной опухоли. Когда доктор Дойтч сообщил об этом К., тот попросил разрешения вернуться в Сосновый коттедж; он не хотел умирать в больнице.

Находясь в больнице, он попросил Скотта записать его волю о том, что следует сделать с прахом. Его предстояло разделить на три части, отправив в Охай, Броквуд и Индию. Он не хотел никаких похоронных церемоний и «прочей чепухи», а место, где его предадут земле, не должно стать святым местом, куда станут приходить люди для поклонения и подобной ерунды. (В Индии прах К. развеяли над Гангом). Несмотря на это, он хотел из чистого любопытства узнать от Пандита Яганната Упадхьяя, как традиционно хоронят в Индии «святого» человека; последнему послали письмо, запрашивая требуемую информацию.

Утром 30-го, свободный от боли и чудесным образом набравший 14 фунтов в результате искусственного кормления, К. возвратился в Сосновый коттедж. Больничную койку поставили в его комнату на место обычной кровати, которую переставили в гардеробную, и организовали 24 — часовое дежурство. К. так ликовал, вернувшись домой, что попросил Мери поставить запись неаполитанских песен в исполнении Паваротти, а также сэндвич с помидором и немного мороженного. От кусочка сэндвича его затошнило (больше он не брал пищи в рот); к вечеру боль вернулась, и ему снова ввели морфий.

Как только К. узнал, что ему суждено умереть, находясь все еще в больнице, он попросил доставить к нему четырех человек из Индии — Радхику Херцбергер, доктора Кришну (нового ректора в Раджхате), Махеша Саксену, которого назначили в Мадрасе секретарем индийского фонда, и Р. Упасани, директора сельскохозяйственного колледжа в Раджхате [36].

То были представители молодого поколения, которые, как он надеялся, продолжили бы работу в Индии, и у него было что им сказать. В то же время другие люди, которых он не звал, приехали в Охай, узнав о его скорой кончине; в их числе была Пупул Джаякар и ее племянник Асита Шандмала, в квартире которого К. останавливался в Бомбее, Мери Кадоган, секретарь английского фонда и попечитель Броквудского образовательного совета, Дороти Симмонс, Джейн Хаммонд, английская попечительница, много лет проработавшая с К., мой муж и я. Казалось невозможным оставаться в стороне, и хотя К. приветствовал нас, он действительно в нас не нуждался, а наше смятение, вероятно, принесло больше вреда, чем добра; мы наверняка легли бременем на плечи добрых людей в Охай, которым пришлось кормить и ухаживать за нами. Фридрих Гроэ, купивший дом в Охай, также находился здесь.

Приглашенные из Индии и Англии прибыли 31 января. Мы с мужем оставались в течение недели; у К. наступило ухудшение, и оставалось уповать лишь на чудо. Он сказал доктору Дойтчу, что боль, желтуха и морфий не повлияли на мозг. По ночам у него происходили «чудесные медитации», которые свидетельствовали о том, что «другой» по-прежнему рядом с ним. Все это подтверждается отчетом доктора Пачуре. За это время К. провел два совещания в своей спальне, записанных на пленку Скоттом Форбзом. На первом совещании, 4 февраля, присутствовали те, кто отвечал за издание и публикацию книг (Радхика и доктор Кришна стали индийскими представителями сформированного недавно Международного издательского комитета). К. однозначно высказал свои пожелания относительно публикаций: он хотел, чтобы издание его бесед и трудов продолжалось в Англии, в то время как в Индии следует сосредоточиться на их переводе на местные языки. В конце совещания он сказал, что представители индийского фонда понимают его якобы лучше других, поскольку сам он выходец из Индии. «Видите ли, доктор Кришна, я не индиец», — сказал он. «Я тоже» — вставила Радхика, — в этом смысле слова я тоже не могу себя назвать индианкой». «Тогда и я не англичанка», — заключила Мери Кадоган.

В тот день К. почувствовал себя в состоянии выйти наружу. Ему помогли спуститься со ступенек веранды в кресле-каталке; поскольку день оказался чудесным, он попросил оставить его в одиночестве под перечным деревом, довольно разросшимся, откуда он мог видеть долину и холмы. Скотт все же находился неподалеку, он боялся, что К. может качнуться, поскольку он сидел, скрестив ноги. Там и оставался К., почти не шевелясь, пока не попросил отвезти его обратно в дом. Это был последний раз, когда он выходил из дома.

На следующий день, когда Доктор Дойтч навестил его, К. спросил, сможет ли он снова путешествовать и проводить беседы. Врач ответил, что в меньшей степени, чем раньше, хотя он сможет писать и диктовать, или вести частные дискуссии. Врач стал другом, навещал К. почти ежедневно.

Утром 5-го числа К. созвал еще одно совещание, которое попросил Скотта записать. Нас присутствовало 14 человек. К. начал с сообщения о том, что сказал врач накануне, — никаких больше бесед и путешествий. В тот момент боль отпустила, и он сказал, что мозг был «очень, очень и очень ясным». «Так может продолжаться месяцы, пока живет это тело, — продолжал он, — Я все еще учитель. К. здесь, будто на сцене... Я все еще во главе. Я хочу, чтобы это очень ясно себе представляли. Пока живет тело, К. здесь. Мне это известно, потому что у меня все время идут чудесные сновидения — не сны, а предсказание будущего». Он хотел, чтобы его подробно информировали о том, сказал он, что происходит в Индии и Броквуде: «Не говорите что все идет нормально». Затем он попросил, как обычно вежливо, чтобы все посетители уехали. Когда он умрет, он не хочет, чтобы приходили люди, «отдавая честь телу». Затем он попросил Скотта не менять записанных на пленку слов. Он заставил Скотта, державшего около кровати микрофон, повернуться к нам и сказать: «Клянусь, что ничего не изменено на пленках. Ничего не было и ничего не будет изменено».

Нас поразило то, что К. сказал: «Я все еще учитель. К. здесь, будто на сцене». Можно ли было сомневаться? Хотя во время совещания он время от времени замолкал от физической усталости, он, вне сомнения, оставался самим собой. Никто не мог исказить правды, сказав, что он не был «весь здесь» в это время.

Выполняя пожелания К., мы с мужем на следующий день уехали. Я попрощалась с ним, не веря до конца, что никогда больше не увижу его; он по своему обычаю, послал Мери посмотреть, на какой марке машины нас доставят в аэропорт; он был доволен, когда узнал, что машина хорошая. Вскорости уехали и другие посетители. Азид Чайндмал уехал также, но скоро он вернется и останется до самой смерти К. Чего жаждал К., так это посещений доктора Дойтча, хотя он беспокоился, что отрывает его от других пациентов. Врача принимали как друга, не специалиста. К. подарил ему красивые часы фирмы Патек-Филипп (Врач не прислал счета за лечение К. во время его последней болезни.) Узнав, что К. почитатель Иствуда, как и он сам, врач привез несколько видеозаписей его фильмов, а также слайдов с видами Мосемайта, зная, как К. сильно любит деревья и горы.

Утром 7-го числа Мери Зимбалист спросила К. не хочет ли он дать ответ на вопрос, заданный в письме Мери Кадоган. К. попросил Мери прочесть вопрос. Он звучал так: «Когда Кришнаджи умрет, что действительно случится с исключительной концентрацией понимания и энергии, составляющих К.?» К. тут же ответил, а Мери набросала его слова на бумагу: «Это уйдет. Если кто-то войдет полностью в учение, возможно, он сможет прикоснуться к этому; но не надо пытаться дотронуться до этого». Затем, подумав, он добавил: «Если бы вы знали, что потеряли — это безмерная пустота».