Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава (полные книги .TXT) 📗
Сейчас же бросаюсь туда и нахожу батюшку в вышеописанном положении; припадаю к его лицу своим: дыхания не слышно, лоб покрыт холодным потом, оконечности рук холодны и пульса не нахожу. Требую холодной воды, возбудительных капель, нашатыря из больницы нашей. Зову громко на ухо: „Батюшка, батюшка!“ Ни звука в ответ. Расстегиваю подрясник на груди, ослабляю пояс, даю нюхать эфирные капли. При пособничестве Цветкова и Крылова тру каплями виски, темя водою и каплями. Послышалось последнее дыхание, и… все, как сказал наш домовой фельдшер, было кончено.
Делаю распоряжение послать за доктором, доложить о происшедшем отцу наместнику Лавры. Между тем лицо и лоб батюшки стали теплеть. Положили ему под голову подушку, не теряя надежды, что, может быть, он и придет еще в сознание. Через десять-пятнадцать минут являются друг за другом доктора: академический — С. Н. Успенский и лаврский — П. И. Якуб. Доктора единогласно констатируют факт смерти.
Тяжело было, не хотелось верить, что так внезапно не стало у нас утешителя-батюшки!
Через полчаса прибыл наместник Лавры архимандрит Товия с благочинным отцом Аверкием и, удостоверившись от докторов о последовавшей внезапной кончине старца, сделал распоряжение о перенесении блаженно почившего в Бозе старца в его келлию „у Черниговской“.
Все мы благоговейно поклонились праху и преклонили свой ум перед неисповедимыми судьбами Божиими, пораженные дивным событием».
По распоряжению наместника архимандрита Товии отец Варнава как был в епитрахили и поручах (из черного шелкового муара с серебряным позументом), так и был положен на санитарные носилки, только снятая на время исповеди камилавка теперь была надета на него. Наместник, возложив на себя епитрахиль, сам совершил над почившим первую литию, а затем в предшествии его, с пением «Святый Боже» братия подняли носилки с телом незабвенного батюшки, вынесли на улицу и поставили их на приготовленные сани… Четверо поддерживали на санях носилки с телом почившего старца, а за санями ехал лаврский благочинный отец Аверкий, которому наместник поручил проводить тело почившего до «Пещер» и внести его прямо в его келлию. Когда привезли тело усопшего старца в Лавру, навстречу ему вышел его духовный сын — епископ Трифон. Таким образом, состоялась «архиерейская встреча».
Как при жизни своей отец Варнава всегда и все сам делал для себя, так и в день смерти он сам же вполне приготовился к исходу в вечность, так что тело его по благословению наместника было положено в гроб во всем том одеянии, в каком застал его час смертный. «Пусть предстанет пред престолом Всевышнего почивший на трудах в своем труженическом одеянии», — высказался по этому поводу наместник.
А в храме «у Черниговской» между тем еще шла утреня. Братия и богомольцы все еще ждали, когда приедет батюшка и примет их к себе на исповедь. И вдруг… прервалось на мгновение богослужение; взволнованные монахи друг другу передают скорбную весть: старец скончался! Во главе с отцом благочинным они вышли к Святым вратам встретить своего дорогого авву. Здесь же отслужили заупокойную литию, и тело почившего было внесено в его келлию, где отслужили панихиду и началось чтение Евангелия. «По окончании всенощной, — вспоминает один из насельников скита иеродиакон Аркадий, — вхожу я в келлию отца Варнавы и вижу: лежит наш батюшка с радостной улыбкой на устах… А мы, как птенцы, лишенные матери, все собрались около его смертного одра и, плача, глядели на него… Трудно было примириться с постигшим нас неутешным горем. Очень многие в лице его лишились доброго духовного отца и наставника, иные — брата, для нас же он был духовным окормителем… Стали читать Святое Евангелие. Пробило уже полночь, но о сне никто и не думает… Ухожу в свою келлию и стараюсь заснуть, сон бежит от меня, и я опять иду к батюшке. У одра его сидят плачущие: ученик и келейник его отец Порфирий, отец Палладий, отец Никанор… В это время был перерыв в чтении Евангелия, и все они делились воспоминаниями о последних днях жизни усопшего и о своих незабвенных беседах с ним».
Благочинный «Пещер» отец Досифей уступил дорогому батюшке гроб, приготовленный им для себя. Скорбная весть о кончине отца Варнавы мигом разнеслась по городам и селам Руси Святой. Дрогнули любящие сердца… Осиротевшие дети блаженного старца поспешили за последним благословением и утешением к дорогому гробу. Мчались переполненные поезда в Сергиев Посад, отовсюду стекались люди в скит и «Пещеры». Гостиницы — лаврские и городские — были наводнены народом. Это множество людей, приехавших поклониться старцу, воочию явило, насколько велика была семья его почитателей; насколько велико было его влияние; насколько он, воспитанный сокровенным иноческим деланием, и в своем уединении был высок и дорог всем тем, кто умел ценить духовные плоды иноческого подвига.
Тесно и сумрачно в подземном пещерном храме. Но всем хотелось побыть возле блаженно почившего старца именно в пещерном храме, около которого в своей убогой деревянной келийке, среди простой иноческой обстановки, он так приветливо принимал всех, кто приходил к нему со своими тревогами и скорбями, телесными и душевными немощами. Беспрерывно служились панихиды у гроба почившего. И сколько за эти дни тут было пролито горьких слез! Сколько тут было принесено горячих молитв к Богу за родного батюшку!
В докладе № 280 Духовного собора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры от 18 февраля 1906 года на имя митрополита Московского и Коломенского Владимира сообщалось о кончине иеромонаха Варнавы и о том, что «погребение его предполагается совершить во вторник, 21 февраля, на братском скитском кладбище». Митрополит Владимир написал на докладе: «Скорблю о потере дорогого старца и усердно молюсь о упокоении души его». 18 февраля московский святитель прислал телеграмму на имя архимандрита Товии: «Благословляю похоронить на братском кладбище. Мир праху покойного».
19 февраля, в воскресенье, игуменом Иларием в сослужении десяти пар служащей братии была отслужена панихида. Так, с поразительной точностью сбылись слова старца о предстоящем в это воскресенье торжественном служении. По просьбе игумена Гефсиманского скита и братии Лавры архимандрит Товия послал на Троицкое подворье в Петербурге митрополиту Владимиру телеграмму: «Игумен скита и вся братия смиренно просят Вашего благословения похоронить тело иеромонаха Варнавы за алтарем пещерного храма, куда почивший удалялся на безмолвную молитву. Вход в часовню имеется отдельный — около храма и алтаря».
Игумения Павла с сестрами Иверского монастыря и епископ Нижегородский Назарий начали ходатайствовать о перенесении тела усопшего иеромонаха Варнавы в Иверский Выксунский монастырь. Об этом митрополиту Московскому сообщал наместник Лавры архимандрит Товия: «Приехала выксунская игумения Павла с сестрами, хлопочет здесь и в Нижнем о разрешении перевезти тело усопшего Варнавы в их монастырь. Игумен Иларий с братией скита просит оставить прах в скиту, ибо Варнава всю жизнь здесь прожил и подвизался. С мнением скитского игумена и я согласен».
20 февраля от митрополита Владимира пришла телеграмма: «Благословляю похоронить тело отца Варнавы за алтарем пещерного храма».
Накануне погребения, 20 февраля, гроб с телом почившего был перенесен в верхний пещерный храм, где преосвященный Евдоким, викарий Московский, в сослужении многочисленной братии скита и «Пещер» совершил заупокойную всенощную.
21 февраля, во вторник, в 9 часов утра началось торжественное архиерейское служение Божественной литургии, а затем был совершен чин погребения.
Проститься со старцем-тружеником прибыли преосвященные Трифон, Евдоким и Никон [45], наместник Лавры архимандрит Товия, инспектор академии архимандрит Иосиф, старшая братия Лавры, скита и подведомственных Лавре монастырей. В их числе были: казначей Лавры архимандрит Досифей, игумен скита отец Иларий, казначей отец Мефодий, благочинный «Пещер» отец Досифей, строитель Махрищского монастыря отец Олимпий, казначей Спасо-Вифанского монастыря отец Серафим, благочинный Лавры отец Аверкий, настоятель Антиохийского подворья в Москве отец Игнатий и другие. Гроб окружили почитатели старца — люди всех сословий и званий, богатые и бедные, знатные и незнатные. Неподдельное чувство скорбящей любви отражалось на всех лицах. При этом многие из присутствовавших были так переполнены чувством наступившего одиночества, что не могли сдерживать скорби. «Батюшка, дорогой, ты все давал в жизни мне», «… ведь ты, ты исцелил меня», «… отрада жизни моей» — возгласы, которые время от времени прерывали печальный трогательный обряд погребения.
