»Две жизни» (ч. I, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (полная версия книги txt) 📗
— Это самая наглая ложь, — выкрикнула Строганова. — Тот, кому принадлежит браслет, требует его немедленно отдать. Понятно ли вам, что я не могу уйти отсюда, не имея его при себе? Я дала слово Браццано привезти немедленно его драгоценности.
— Много слов и обетов давали вы в вашей жизни. Вы клялись у алтаря в любви к мужу, — пересчитайте, сколько раз вы ему изменяли. Три года назад вы дали Анне обещание не преследовать её своей настойчивостью и не требовать, чтобы она вышла замуж за Браццано. В результате вы продались ему, продали сына, дочь и сегодня обокрали её, коснувшись самого дорогого и священного, что у неё было.
Но слово, которое вы дали Браццано, вы нарушить боитесь, потому что эта гадина пригрозила вам и вашему сыну смертью? Посмотрите на себя. Чей жемчуг на вашей шее? Чьими кольцами унизаны ваши руки? Чьё платье надето на вас? Чей ридикюль в ваших руках? Несчастнейшая из женщин! Опомнитесь, сбросьте с себя все эти вещи, — и вы поймёте хоть частично тот ужас, в какой вы сами себя погрузили.
Под взглядом И. Строганова выложила свой ридикюль, но И. велел Хаве немедленно взять со стола медальон, чтобы он не касался больше ридикюля Строгановой, откуда она его вынула. Медленно, будто лениво и как-то сонно, Строганова сняла жемчуг, серьги, кольца и браслеты, которые на её руках бряцали десятками, на восточный манер.
По мере того, как росла кучка золота и камней на столе, женщина пробуждалась к жизни. Наконец, точно преодолевая какое-то последнее препятствие, она вытащила из-за корсажа тончайшую платиновую цепочку, на которой висели огромная чёрная жемчужина и такой же огромный розовый бриллиант.
Положив их также на стол, она глубоко вздохнула, открыла глаза и с удивлением огляделась.
— Что всё это может значить, доктор И.? Разве мне было дурно? — спросила она.
— О да. Вам было очень плохо. Но теперь уже гораздо лучше. Ведь вам дышится легче? — ответил ей И.
— И легче дышу, и не чувствую себя скованной. Но почему все мои вещи лежат здесь? — опять спросила она. Она протянула руку к столу, но И. остановил её.
— Подождите немного, придите в себя окончательно. Выпейте кофе. — И он подал ей чашечку кофе, но я заметил, что он растворил в ней частицу пилюли Али.
Хава поднялась ко мне и взяла у меня флакон сэра Уоми. Я уже приготовился к смраду и был поражен, когда увидел, что Хава положила все вещи Строгановой на поднос, открыла флакон, в котором оказался такой же жёлтый порошок, каким сэр Уоми обсыпал нож и браслет в доме князя.
И. высыпал порошок на драгоценности Строгановой, поджёг его и сказал мне:
— Подай Жанне питье из стакана и перемени компресс. Я быстро выполнил приказание. Проснувшаяся Жанна выпила питье, не узнавая меня, повернулась на другой бок и через мгновение опять заснула.
Когда я вернулся на свой наблюдательный пост, порошок уже догорал. Вся комната была полна дыма и смрада; что-то лопалось, точно стреляли из маленького револьвера; вдруг раздался взрыв, и у Строгановой вырвался крик ужаса.
— Теперь вам нечего бояться, — сказал И. — Носить эти вещи было страшно. Сейчас они безвредны. Левушка, ты специалист протирать бриллианты, — вот тебе жидкость и платок, — поманил меня И., указывая на драгоценности.
Я мигом — что тебе Верзила — очутился подле него и принялся за дело. В каком печальном состоянии оказались драгоценности Строгановой! Прекрасная чёрная жемчужина разлетелась в мельчайшие кусочки, как стекло. На месте розового бриллианта лежал кусок лопнувшего чёрного угля. Из всей груды бриллиантов и колец осталось около десятка прекрасных вещей.
— Посмотрите сюда, — сказал И. Строгановой. — Вещи, которые вы считали золотыми, оказались просто медью и серебром. Позолота сошла с них, и вы можете убедиться, чего они стоили. Камни, за исключением оставшихся, были просто отлично шлифованным горным хрусталем. А вы носили эти тяжёлые подделки, принимая их за умопомрачительные ценности. Строганова молча качала головой.
— Эти уцелевшие вещи подарил мне мой муж. А всё, что оказалось хламом, дарил Браццано, уверяя, что стоимость вещей так огромна, что на них можно купить целое княжество, — выговорила она со стоном, в котором звучали досада и раздражение.
— Для Браццано, быть может, эти вещи и были ценными. Но что подразумевал он под этим, вам непонятно сейчас. Вскоре вы это узнаете. А теперь можете безбоязненно надеть свои кольца и браслеты. Но внутри, в ридикюле, у вас тоже немало мусора, который надо выбросить.
Строганова надела свои драгоценности, открыла ридикюль и вскрикнула. Письмо Браццано, для передачи Жанне, тоже обуглилось и развалилось на куски.
Увидев превратившееся в пепел письмо, сын Строгановой замычал и заёрзал на своём стуле.
— Закройте рот, вытритесь, примите человеческий облик и отвезите вашу мать домой, — сказал повелительно и грозно И. — Бойтесь ослушаться моего приказа. И помните только об этой минуте, а не о страхе перед Браццано. Вы ещё молоды и можете поправить всё, что по своей наивности натворили. Я верю, что вы ещё можете стать честным человеком, а не низкопробным негодяем.
Помните же об этой минуте, о состоянии, пережитом вами здесь, и желайте всеми силами вырваться из рук шарлатана, наложившего на вас и вашу мать свои гипнотические путы, — говорил И., пристально глядя на несчастного юношу.
Через некоторое время мать и сын вышли, я помог Хаве убрать оставшуюся от мнимых драгоценностей дрянь, умылся и возвратился к И. Все вместе мы поднялись к Жанне.
Она продолжала спать. Дыхание у неё было ровное, и И., наклонившийся над нею, сказал, что жар у неё спал.
Он ничего не рассказывал нам, а я ни о чём не спрашивал. Меня очень интересовало, например, где же дети, так как в их комнате было тихо.
— Хава, Левушка останется покараулить Жанну; а мы с вами съездим за детьми, которых Анна временно устроила в своём доме. Кстати, я еще днём хотел сказать тебе, Левушка, что вернулся капитан. Я видел его. Он мечется по делам, но обещал к восьми часам прийти сюда. Я не сомневаюсь, что он сдержит слово, и тебе будет радостно встретиться с нашим милым другом. Я не накладываю вето на твой язык, Левушка: напротив, ты окажешь мне большую услугу, если расскажешь капитану всё, что пережил за это время. Милый он человек, спешил Бог знает как, чтобы лишний день провести в Константинополе с нами. По расписанию пароход будет стоять здесь дней пять. Дождитесь моего возвращения. Ты, бедный мой мальчик, давно ничего не ел. Ну, зато пойдём к кондитеру, «Багдад» преподнесу тебе в лучшем виде.
— Дорогой Лоллион, я готов ничего не есть и не пить ещё два дня, только бы не видеть и вас, и Ананду печальными и утомлёнными. Что бы я только не дал, чтобы день ваш был лёгок, — прошептал я, вися на шее своего друга и еле сдерживая слёзы.
— Вот так храбрец! Это где же видано, чуть ли не плакать взрослому мужчине? — вдруг услышал я рядом голос Хавы. — Извольте поддерживать репутацию весельчака: а то вы можете и мои глаза превратить в слезливые потоки. — Она смеялась, но я уловил в её смехе не горечь, а что-то особенно меня поразившее, чему я не мог найти определение. Я удивлённо посмотрел на неё и сказал:
— Если сэр Уоми спросит меня ещё раз: "Как смеется Хава?", то я скажу ему, что в её смехе не звенит хрусталь, в нём звук разбитой фарфоровой вазы.
— Помилуйте, господин Следопыт, не давайте такое чудовищное определение моему смеху, — протестовала Хава. — Уж лучше скажите, что смех чернокожих негармоничен для вашего слуха.
— Этого я сказать не могу, потому что мой великий друг Флорентиец однажды объяснил мне, что кровь у всех людей красная, а И. научил меня понимать, что такое любовь к людям. Я равен вам, как и вы мне, нашими правами на жизнь и труд. Как же я могу сказать, что не способен слиться с вами в гармонии? Я могу подслушать трещину вашего сердца и молчать о ней, но не могу выключить себя из той атмосферы, в которой оно жалуется мне, когда вы смеетесь. Хава развела руками и повернулась к И.
