Творения - "Лактанций" (электронные книги без регистрации txt) 📗
15.1. То, что эти страсти являются в действительности природными, а не зависят от воли, доказывает сущность всех живых существ, подвластная всем этим страстям. 2. Перипатетики более точны, когда отрицают то, что люди могут [самостоятельно] искоренить страсти, которые на самом деле рождаются вместе с нами, и когда показывают, сколь обдуманно и сколь целесообразно Бог или, как они говорят, природа наделили нас этими страстями. При этом страсти, хотя по большей части они и порочны, могут, даже если они чрезмерны, без вреда [для человека] сдерживаться им, так чтобы в человеке их было столько, сколько необходимо природе. [630] 3. Не лишено разумности это суждение, если, как я уже сказал, все обращено не к этой жизни [поп ad hanc vitam]. Стоики же безумны, ибо не сдерживают страсти, но искореняют их и хотят некоторым образом оскопить человека, лишив его того, что он получил от природы. Это все равно как если бы они захотели отнять у оленей страх, у змей — коварство, у диких зверей — гнев, у домашних животных — кротость. В самом деле, все те страсти, которые порознь даны бессловесным животным, даны и человеку. 4. Ведь если, как утверждают медики, чувство радости скрыто в селезенке, гнев — в желчном пузыре, вожделение — в печени, а страх — в сердце, то легче убить живое существо, чем вырвать что‑либо из сердца (т. е. стремиться изменить природу живого существа). 5. Но просвещенные люди не сознают, что когда они Отнимают у человека пороки, они лишают себя также добродетели, единственно для которой освобождают место. В самом деле, если добродетель состоит в том, чтобы обуздывать себя и сдерживать в пылу гнева, чего не могут отрицать [стоики], то лишен добродетели всякий, кто лишен гнева. 6. Если добродетель заключается в том, чтобы не давать воли телесному вожделению, то с необходимостью лишен добродетели тот, кто лишен вожделения, которое бы он умерял. Если добродетель в том, чтобы укрощать страсть к обретению чужого, то никакой, конечно, не может иметь добродетели тот, кто не имеет той страсти, к удержанию которой прилагаются усилия добродетели. 7. Стало быть, там, где нет пороков, нет места и добродетели, подобно тому, как нет места победе там, где нет никакого соперника. Так вот и получается, что в этой жизни добро не может быть без зла. 8. Страсть, следовательно, является как бы природным плодородием для души. Ведь как поле, которое от природы плодородно, зарастает терниями, так и невозделанная душа, словно колючками, покрывается само собой появляющимися, [т. е. от природы], пороками. Но как только придет истинный пахарь, тотчас, как будут удалены тернии, появятся плоды добродетели. 9. Итак, Бог, когда сотворил первого человека, с удивительной прозорливостью наделил его прежде этими порывами души, чтобы тот мог использовать добродетель, как пашня — обработку, и поселил материю пороков в страстях, а материю добродетели в пороках. В самом деле, никакой добродетели бы не было или она была бы бесполезна, если бы не было того, через что проявлялась бы и явствовала ее сила.
10. Посмотрим же теперь, к чему еще пришли те, кто совершенно искореняли пороки. Поскольку они признают, что те четыре страсти, которые, как они полагают, рождаются из [неверного] суждения о добре и зле и через искоренение которых, как они считают, мудрец должен лечить душу, рождены природой и без них ничего не может ни совершаться, ни происходить, то ставят на их место некоторые другие. Вместо вожделения они помещают желание, будто бы страстно жаждать блага не многим лучше, чем желать зла. Равно вместо ликования — радость, вместо страха — осторожность. [631] 11. Но в отношении четвертого улучшения человека разум их подводит. Дело в том, что они совершенно устраняют печаль, т. е. горе и скорбь, что никак невозможно. 12. В самом деле, кто может не скорбеть, когда родину истощает чума, опустошает враг или попирает тиран? Может ли кто‑то не печалиться, если увидит надменную свободу, если увидит близких, друзей, мужей добрых изгнанными или жестоким образом убитыми? Если, конечно, ум такого человека не извратился настолько, что он лишился всякого чувства. 13. А потому или все страсти должны быть истреблены, или должно быть дополнено это скудное и несовершенное суждение, а именно и вместо печали следовало бы предложить что‑то другое, поскольку это вытекает из их вышеприведенных рассуждений. Ведь подобно тому, как мы ликуем по поводу сущего блага, мы удручаемся и печалимся по поводу злого. 14. Если же стоики дали другое имя ликованию, поскольку считают его порочным, то и печали, поскольку и ее они считают порочной, подобает дать другое наименование. Отсюда ясно, что проблема состоит не в сути, а в слове. Из‑за его нехватки, несмотря на которую природа проявляет себя, стоики хотели истребить эту страсть [целиком], которая, безусловно, является великой. 15. В самом деле, я мог бы многими аргументами изобличить те изменения имен и показать либо то, что многие имена придаются одним и тем же явлениям ради украшения и обогащения речи, либо то, что имена эти не слишком отличаются друг от друга. Ведь и вожделение берет начало от желания, и осторожность рождается от страха, а ликование не что иное, как открытая радость. 16. Но сочтем, что они и сами хотят, чтобы чувствовалась разница. Ибо ведь они говорят, что вожделение — это настойчивое и постоянное желание, ликование — чрезмерно проявленная радость, страх же — избыточная и превышающая меру осторожность. Так выходит, что то, что, по мнению стоиков, следует уничтожать, они не уничтожают, а смягчают, ибо ведь они меняют только имена, собственно же суть оставляют. 17. Стало быть, несведущие [в истине] стоики приходят к тому же самому, к чему приходили перипатетики, а именно, что пороки, поскольку их нельзя искоренить, следует умерять. Итак, стоики заблуждаются, поскольку не добиваются того, чего хотят, и долгим и извилистым путем возвращаются на ту же самую дорогу.
16, 1. Но я считаю, что не достигли истины и перипатетики, которые соглашаются, что пороки существуют, но более или менее умеряют их. В самом же деле следует воздерживаться даже от умеренных пороков. 2. Действительно, лучше было бы прежде добиться, чтобы не было пороков, ведь ничто не рождается неправильным, но, если мы дурно пользуемся страстями, появляются и пороки, если же правильно — добродетель. 3. Затем следовало указать, что сдерживать нужно не сами страсти, а их причины. Не следует, говорят они, чрезмерно ликовать, радоваться нужно умеренно и сдержанно. Это все равно что они сказали бы, что не нужно слишком спешить, а идти нужно спокойно. Но может и тот, кто шагает медленно, заблудиться, и тот, кто спешит, держаться правильного пути. 4. Что же? Если я покажу, что есть ситуации, когда неуместно радоваться не то чтобы умеренно, но и мало — мальски, и, наоборот, есть ситуации, когда даже прыгать от радости не преступно, что же нам даст эта умеренность? 5. Я спрашиваю, считают ли они, что мудрецу подобает радоваться, если он увидит, что что‑то дурное случилось с его недругом, или же он должен обуздывать радость, если после победы над врагами и уничтожения тирана к гражданам придет свобода и благополучие? 6. Никто не усомнится, что было бы большим преступлением и в первом случае веселиться, даже мало — мальски, и во втором лишь чуть — чуть проявлять радость. Равным образом можно сказать и о других страстях.
7. Но, как я уже говорил, смысл мудрости в обуздании не страстей, а их причин, так как страсти возникают извне, и не им непосредственно нужно надевать упряжь, поскольку и незначительные страсти могут быть при великом преступлении, и большие — вне преступления. Но страсти должны проявляться в соответствующее время, ситуации и месте, чтобы страсти, которыми можно пользоваться правильно, не стали пороками. 8. Ведь как благом является идти верно, а бедой — блуждать, так и возбуждать страсти при верных обстоятельствах является благом, а при неверных — злом. 9. В самом деле, влечение, если оно проявляется в отношении законного супруга, пусть даже оно пылкое, не несет в себе греха, если же оно проявляется в отношении другого человека, пусть даже незначительно, является большим прегрешением. 10. Итак, не является прегрешением ни гневаться, ни жаждать, ни проявлять влечение, но прегрешением является быть гневливым, жадным, похотливым. Ибо тот, кто гневлив, гневается также и на то, на что не следует гневаться, или тогда, когда гневаться не должно; тот, кто жаден, жаждет также и то, чего нельзя; тот, кто похотлив, сладострастен также в отношении того, к кому проявлять влечение противоречит законам. 11. Итак, все рассуждение должно сводиться к тому, что, поскольку силу этих страстей невозможно сдержать, да и не нужно сдерживать, ибо они от рождения даны для исполнения жизненных функций, нужно стремиться на правильную дорогу, чей путь лишен ошибок и рисков.
