Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан
Кроме того, вообще любое пожелание, мнение или хотение может стать для монаха «женой» — даже если это пожелание относится к какой-либо святой вещи, например, к иконе, которую ему не терпится повесить в келье. Он поклоняется этой иконе и не осознаёт, что каждый день поклоняется не ей, не Христу или святому. Он поклоняется блуднице, то есть собственному желанию — и, в сущности, поклоняется идолу.
Мы видим здесь трезвость взглядов святого Августина, а также его желание сохранить духовную чистоту монаха. Он призывает вразумить брата, если мы видим, что тот в опасности. Вразумить не значит вмешаться в жизнь ближнего. Во взаимоотношениях монахов это исключено. Не указывает это слово и на право предъявить какие-то требования к брату, или выступить в роли наставника, или взять его под опеку. Нельзя нападать на него, вызывая его негодование, иначе он может воспротивиться. Нужно просто постараться призвать его, чтобы он заставил свой ум действовать правильно, дал ему верное направление. Вразумить человека — значит помочь ему правильно, более трезво мыслить о жизни, помочь избежать пропасти падения, которая зияет перед ним, особенно если брат — иностранец.
Вообще, образумить человека — дело непростое. Обычно тот, кто вразумляет, не понимает, что другой в это время мучается. И конечно, сам он, скорее всего, никогда не потерпел бы, чтобы его поучали. Никто не может выслушивать вразумления и при этом не противиться.
Если обнаружится, что брат повторяет то же прегрешение после предостережения, то увидевший это должен сообщить о нем как о раненном в брани. Вначале пусть известит одного или двух братьев, чтобы вина согрешившего была доказана «словом двух или трех свидетелей» и он был наказан с подобающей строгостью. (4.8)
Опасность, проистекающая из любого нашего пожелания, настолько велика, что святой Августин принимает радикальные меры для того, чтобы ее предотвратить, и делает это не столько ради нарушителя, сколько ради братства. Святой желает сохранить единство в монастыре и предупреждает каждого монаха, чтобы он сам не стал виновником своего отлучения от братства. В данном случае братство рискует заразиться нечистотой греха, поэтому мы не можем играть с огнем и шутить «предметами нешуточными». И таких предметов множество, например пустословие, празднословие, осуждение, — причем все это заразно. Даже свет от ангела не распространяется так быстро, как скверна каждой из этих страстей. Поэтому святой Августин определяет дисциплинарную процедуру, которая начинается с того, что игумену открыто сообщают о проступке.
Эта процедура требует свидетелей, потому что очень легко превратно истолковать поступок брата, полагаясь на собственное суждение. Подумаем и о том, что падший брат ранен и его надо спасать. Если мы этого не сделаем, то его рана превратится в гангрену, и он заразит все братство. Но о падении брата кроме нас и нашего старца не должен знать ни один человек. Мы не должны рассказывать другим о том, что кто-то согрешил. Нельзя предавать брата, разве что дело дойдет до его удаления, то есть отсечения загнившего члена, — в этом случае он будет наказан «с подобающей строгостью», по словам правила.
Снисхождения здесь быть не может. Только отлучение монаха вначале от участия в богослужении, а затем и от братства может спасти от беды братию, а возможно, и самого нарушителя. В подобных случаях апостол Павел советовал предать нарушителя ради его спасения в руки сатаны. Если у человека есть какое-то желание, мнение или он ведет себя фамильярно и допускает свободу в обращении, то сам он спастись не может. Он непременно попадет во власть демона, и тот наведет на него неприятности, болезни, подвергнет безжалостной тирании, даже внушит ему мысль об убийстве, поскольку сатана сам — человекоубийца, и тогда человек поймет, до чего дошел, и станет искать возвращения к Богу.
Не считайте себя недоброжелателями, когда объявляете о подобных делах. Напротив, вы будете виновны, если, промолчав, оставите братьев погибать, тогда как могли бы их исправить, сообщив об их проступках.
Будьте осторожны, потому что, когда вы собираетесь открыть игумену, а затем и братству прегрешение брата, враг выжидает момент, чтобы внушить вам помыслы о том, что вы недоброжелательны к согрешившему. Однако, напротив, если вы не расскажете о согрешении брата, то окажетесь его врагом и к тому же виновными в одинаковом с ним согрешении. Таким образом вы станете убийцами этой души и всего братства, подвергая его большой опасности.
Например, ты видишь, как два брата разговаривают после повечерия или отбоя, и размышляешь, нужно ли об этом рассказать. «Кажется, они ведут духовную беседу», — думаешь ты. Однако ты забыл, что законопреступник не может делать благое, а благонамеренный не может преступать закон. Если у братьев верный духовный настрой, они не станут нарушать правил. Не существует такого монастырского устава, который разрешал бы монахам разговаривать после повечерия или отбоя, и поэтому, вне всякого сомнения, в их сердце гнездится змей и они уже стоят на пути беззакония. Древний лукавый змей может прятаться в траве прекрасных слов, духовного общения или любви, но при этом он знает, как накинуть нам петлю на шею и удушить. И если тебе кажется, что, промолчав, ты проявишь любовь, то — я говорю тебе правду — ты убийца. Никогда беззаконие не совершается с благим намерением или, по крайней мере, не приносит благих плодов. Если ты промедлишь и сегодня это скроешь, то завтра, возможно, будет уже поздно. Сейчас эти двое назидают друг друга, завтра будут обниматься, а потом грешить явно или скрытно, в мыслях. Затем и братство начнет расслабляться и тянуться к миру.
Если бы твой брат имел на теле рану, которую хотел бы скрыть, боясь предстоящего лечения, разве не было бы жестокостью промолчать и не было бы милосердием открыть о том? Тем более нужно открыть бесстыдный поступок, чтобы не дать ране в сердце брата превратиться в неизлечимую гангрену.
Если ты видишь, что у брата пожелтели глаза, но он не понимает, что болен желтухой, разве ты не расскажешь о его болезни? Неужели ты думаешь, что замалчивание — это любовь? Или может, ты полагаешь, что сказать об этом будет проявлением ненависти и злобы? Ты вправе сделать только одно — объявить о проступке брата, чтобы спасти его. Святой Августин прямо говорит нам, что мы становимся виновны в том случае, если видим что-то предосудительное и не рассказываем об этом игумену. Так зло развивается и становится преткновением для всего братства. С этого времени духовные основания монастыря начнут расшатываться и увлекать обитель в бездну зла и ада.
Итак, в подобных ситуациях нам нужно быть очень щепетильными и сознавать, что если мы сразу не обращаемся непосредственно к игумену, то становимся убийцами душ братьев и роем могилу всему братству.
Если виновный осознаёт свои дела, но, несмотря на вразумления, не заботится о своем исправлении, вы должны известить об этом игумена, прежде чем расскажете братьям. (4.9)
После того как ты однажды вразумил нарушителя, ты уже не можешь продолжать это делать, потому что он, отказываясь слушаться, встает на путь сопротивления, то есть приближается к пропасти. Прибегни теперь к духовному оружию, к прямому, важнейшему и естественному средству — обратись к игумену, расскажи ему обо всем. Никто другой не должен ничего знать, пока не узнает игумен и не велит выяснить, что произошло.
Если он лжет, нужно представить свидетельства братьев, изобличающие его во лжи, так чтобы его обвинял не один свидетель, но двое или трое, которые могли бы перед всеми доказать его вину. Когда вина брата будет доказана, он должен быть наказан по рассуждению игумена или священника, имеющего власть над братьями, ради его исправления.
Игумен в монастыре был, разумеется, авторитетным лицом, но весьма часто духовные дела поступали в ведение священника или чередного иеромонаха. Происходило это в том случае, если игумен не имел достаточной власти, или его не было вовсе, или он не являлся духовником братьев. Но наказание брату назначал игумен.
