Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан
Между правилами блаженного Августина и подвижническими правилами святого Василия Великого есть сходство, хотя эти святые имели неодинаковый жизненный опыт и опирались на разные монашеские традиции. Иным был святитель Василий Великий, который в молодые годы проводил чистую жизнь в пустынном уединении, подвизаясь в сырой пещере, и иным — блаженный Августин, который в юности жил в грехе, распутстве, но душа которого тосковала о Боге. Но все же общим источником для их правил служит Священное Писание.
Святой Августин говорит, что сам игумен будет решать, как питаться и какую одежду носить каждому брату. Кто-то, например, считает, что из-за болей в пояснице ему надо носить такие-то ботинки. Однако игумен, который знает причину этой боли, даст брату не то, что брат считает для себя полезным, но то, что ему необходимо. Другой монах — сильный, способный к подвигу, поэтому он получит самую плохую пару обуви, которую никто не хочет брать. Если игумен увидит, что монах не может этого понести, он даст ему ботинки получше, чтобы брат умиротворился. Чем духовно сильнее, крепче монах, тем хуже будут получаемые им одежда и пища. В монастыре не может быть полного равенства.
Таков смысл слов «по его силам», причем подразумевается не столько здоровье (хотя и оно играет большую роль, особенно в плане питания), сколько душевная крепость человека.
Именно об этом вы читаете в Деяниях апостольских: «Но все у них было общее… и каждому давалось, кто в чем имел нужду».
Если кто-то распределяет всем все поровну, это означает, что он видит перед собой не любимых им людей, но статуи. Он эти статуи наряжает и о каждой одинаково заботится. Распределяя вещи, нельзя также руководствоваться пожеланиями человека, поскольку он не способен правильно понять, что в действительности ему нужно.
В первохристианские времена апостолы разделяли между верующими все необходимое. Несмотря на это, любовь апостолов стала поводом к раздорам среди христиан. Обычно никто не удовлетворяется тем, что ему дают, у всех есть свои предпочтения. Незаметно человеком овладевает мирское мудрование, как незаметно вползает в комнату змея.
Когда обладавшие чем-либо в миру вступают в монастырь, пусть они с радостью соглашаются с тем, что их собственность станет общей. (1.4)
У живущего в миру много вещей. Придя в монастырь, он должен охотно все отдать игумену, если, конечно, хочет стать настоящим монахом. Он должен отдать даже свою одежду, если она может пригодиться в обители. Нагим родила его мать, нагим он должен войти в монастырь и нагим перейти в иную жизнь. Человек, у которого много вещей, так же как и человек пресыщенный и утомленный, никогда не взойдет на небо. Утомленный не взойдет потому, что он полон идей и желаний; пресыщенный — потому, что набитый желудок не дает ни молиться, ни помышлять о небесном, а многостяжательный — потому, что для низложения его не нужны ни сатана, ни искушения, все искушения у него внутри. Так что не говори: «Отче, мне нужна эта вещь, я к ней привык». Нет, отдай ее. И считай для себя большим унижением, если игумен ее не заберет, — это означает, что он смотрит на тебя еще как на мирянина и тебе не доверяет. И знай: если ты требуешь чего-то и игумен твое требование исполняет, это показывает, что он не ждет от тебя ничего небесного. Просто ради того, чтобы твое сердце не ожесточилось и ты не сделался вторым змием после лукавого, он дает тебе, что ты хочешь.
Вообще, человек, возмущающийся тем, что ему чего-то не дают, становится опасным для братства. Он все понимает превратно, на все смотрит по-своему, всему дает собственное объяснение.
Итак, когда ты придешь в монастырь и принесешь с собой что-либо из мира, отдай это игумену. Если же удержишь самую малость: будет ли это что-то связанное с потребностями тела, или души, или ума, — эта малость противопоставит тебя братству и не даст духовно соединиться с ним. Ты останешься для братства чужим.
А не имевшие ничего пусть не ищут в монастыре того, что невозможно им было иметь в миру. (1.5)
Правило очень мудрое. Святой не упускает из внимания ничего. Конечно, сейчас экономическая ситуация в обществе поменялась. Однако до недавнего времени большинство людей были очень бедными. Онито и становились монахами.
Впрочем, и в недавнее время все мы в чем-то терпели нужду: например, в годы учебы мы жили крайне бедно, многого нам недоставало. Не будем же сейчас, в монастыре, стремиться приобрести то, чего мы не могли иметь в миру. Никто не идет в монастырь, чтобы приобретать. И, однако, как часто мы стремимся получить какую-то вещь, которую нам и в голову не пришло бы искать в миру! У нас, допустим, был суровый отец, и мы ни разу слова наперекор ему не сказали. А в монастыре, если кто-то не очень хорошо с нами обойдется, мы можем устроить скандал. В миру мы, предположим, были простыми служащими, и нам приходилось сносить оскорбления, выслушивать претензии хозяина, но мы были терпеливы, говоря себе, что такова жизнь. Однако в монастыре, лишь только нам скажут сделать что-то, мы протестуем: «Как он смел сказать мне это? За раба меня держит? Я что, пришел сюда стать его рабом?» С языка тотчас срывается слово «нет!» — этот нож, который закалывает святого Голубя, Духа Святого, и мы лишаемся того, без чего наша жизнь перестает быть монашеской.
Но ради их немощи пусть им дадут необходимое, хотя они по своей бедности и не могли этого приобрести, когда жили в миру.
Как было сказано, монах не должен искать того, чего не имел в миру, но монастырь будет учитывать немощи каждого. Чем немощнее монах, тем мягче поступает с ним монастырь.
Человек любит свою немощь, она становится частью его плоти, но духовная немощь — это ужасная страсть, и, пока она не будет удовлетворена, человек не сможет ни успокоиться, ни помолиться. Всю жизнь он будет роптать, жаловаться, считать себя имеющим право на что-то. Ради мира в монастыре, как говорит святой, дайте немощным то, чего они просят. Если вы жалеете животных, например собаку, которой вы бросаете кость, чтобы она не лаяла, то пожалейте и этих людей, снизойдите к ним, дайте им то, чего они хотят, чтобы они обрели душевный мир.
Кроме того, игумен должен знать, что монаху, который чего-то добивается, он не может говорить ни о Христе, ни о Богородице, ни об уставе монастыря, потому что брат ничего этого не примет. Как возлюбленный Богом Израиль отверг Бога после того, как ел, пил и насытился, так и монах, поступивший в монастырь и нашедший здесь теплое к себе отношение и братские объятия, а после еще и надевший рясу, тут же начинает препираться, предъявлять претензии, протестовать: «Вы меня не любите, не обращаете на меня внимания, ни разу не сказали мне, да“». Поэтому пусть игумен дает брату все, что тот хочет, чтобы из-за него не произошло смятения во всем монастыре. Сколько времени терпеть такого брата? Об этом блаженный Августин уже говорил нам и потом скажет еще раз.
Итак, когда придет обездоленный, нищий, увечный, неполноценный, больной, вы, остальные, наставляет святой, не смотрите на него свысока, как на убогого. Кого только нет в Церкви! Однако Христос призывает к себе ничего не значащее, уничиженное, а такими все мы, в сущности, и являемся, хотя считаем себя за нечто. Дайте ему по его нужде, так чтобы он утешился, получив необходимое, и вместе с тем обрел Христа. Лишь бы он сам ничего не просил, ни на что не претендовал.
Если он сам не требует нужной вещи — дайте ему, потому что это необходимо ему для жизни.
Только пусть они не считают для себя счастьем получать пищу и одежду, какие не имели возможности приобрести в миру.
Сейчас, когда ты нашел то, чего тебе недоставало: пищу, одежду, понимание, любовь, духовное окружение, братьев, — не говори, будто ты уже сейчас счастлив, ибо ничто из этого не является для тебя конечной целью. Соединение с Богом — вот к чему должны быть устремлены все твои чаяния.
