Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
С Афона получена благолепнейшая большая икона Богоматери.
Вечером мы с Накаем прекратили занятие в половине восьмого, полтора часа не досидев термина. Слышу — что–то стучит в такт.
— Что это? — спрашиваю.
— Дверца письменного стола, — говорит он по исследовании.
— Отчего?
— Платье мое прикасается к ней.
— А с платьем что?
— Оно дрожит в такт пульсу, который возбужден от небольшого горячечного состояния.
— Так ступайте домой, примите лекарство и постарайтесь возбудить испарину.
— Ничего, как–нибудь досижу.
Но я его отправил, а сам пошел в ванну; и у меня еще не совсем прошла простуда первой недели поста.
27 марта/8 апреля 1898. Пятница.
Занятием до полдня мы с Накаем закончили предпасхальную занятную треть. Кончили словом «дом» по лексикону Гильтебрандта производящуюся проверку одинаковости перевода слов в Новом Завете.
В школах кончены занятия послеобеденными классами.
Вчера служил, в первый раз самостоятельно, о. Андроник и отслужил прекрасно, — приготовился весьма тщательно.
За службой были все учащиеся; пели причетники; служба была в правом приделе.
Из Церкви в Наканиеда прекрасное письмо катихизатора Саввы Ямазаки: Церковь оживлена, было двенадцать крещений, производятся «симбокквай» и прочее. Письмо послано в «Сейкёо–Симпо» для напечатания.
28 марта/9 апреля 1898. Суббота Лазарева.
С шести часов Литургия, отслуженная о. Андроником, отлично приготовившимся и весьма правильно произносившим все по–японски. Были школы; пели причетники; человек двадцать было причастников. Служба была в правом приделе. По окончании все перешли на середину Собора, пред главный алтарь, ибо объявлено было вчера, что будет соборне совершена панихида по благодетеле Миссии, митрополите Московском Сергии, скончавшемся одиннадцатого февраля старого стиля. Я сказал, остановившись на амвоне, несколько слов о благотворениях Высокопреосвященного Сергия Миссии: «Две тысячи ен ежегодно жертвовал от митрополии Московской; есть здесь прекрасные два архиерейские облачения, пожертвованные им; всегда употребляющиеся при богослужении дикирий и трикирий — его пожертвование; панагия, которую я всегда ношу (и я показал) — его дар. Последнее его благодеяние Миссии — участие его, как члена Святейшего Синода, в назначении сюда недавно прибывших миссионеров — архимандрита Сергия и иеромонаха Андроника. С ними он прислал слова благословения и привета всей нашей Церкви и в видимый знак его благоволения к ней — сосуд священного мира. Все это — видимые его благодеяния; но он, как глубоко благочестивый пастырь и молитвенник за христиан, сколько еще невидимой благодати Божией испросил и излил на нашу Церковь! Помолимся же, чтобы Господь воздал ему за все это в Царствии небесном».
Вечером, на всенощной, было много в Церкви, но, — вероятно, по причине дождя, — меньше, чем в прошлом году: я успел сегодня помазать святым елеем всех к эктении после ирмосов. Из города почти все пришли с своими вербами, и многие зажгли свечи во время «Хвалите», видя священников с свечами. Освящены кроплением святой водой только те вербы, что лежали в куче для раздачи учащимся. О. Андроник заметил, что следовало пройти потом с святой водой по Церкви и окропить вербы, что в руках у христиан, — так делается в России: так и нужно будет делать отныне.
Иоанн Судзуки, из Оцу, — по письму к нему о. Тита (здешнее еще не получил), — пишет, что «готов отправиться в Коофу; говорил в Ооцу с главными христианами, — те отпускают его, — только чтобы вместо него скорей прибыл туда обещанный им Николай Гундзи». — Сейчас же написано к Гундзи, чтобы явился в Миссию; завтра утром, вероятно, явится, — и сказано будет ему — немедленно отправиться в Оцу.
29 марта/10 апреля 1898. Вербное воскресенье.
До Литургии было крещение восьми детей и возрастных. За Литургией было много христиан, человек шестьдесят приобщилось Святых тайн; было много и язычников, ибо сегодня празднуется в городе тридцатилетие перенесения столицы в Токио, и бездна пришлого из провинций народа. Целый день потом беспрерывная толпа осматривающих Собор и Миссию.
Иоанн Судзуки из Оцу прибыл, чтобы отправиться в Коофу, но просится пробыть здесь дня три, — мол, платье справит, с женой повидаться, которая здесь обучается швейному искусству; спросить также двойных дорожных для больших расходов там, в Коофу. И вот такие у нас лучшие катихизаторы! Пальцем коснись — точно пружинная выскакивает рука: «Дай сверх обычного». Правда, бедно у них содержание, но никто же и не принуждал их взять на себя это идеальнейшее из служений — проповедь Евангелия, при каковом служении эти столь часто выскакивающие наголо металлические пружины действий куда как безобразны!
Николай Гундзи был утром, говорил, что у него есть семь слушателей, что бросать их жаль, а на родину идти для проповедничества бесполезно, — никто не слушает. Но своих слушателей он должен не бросить, а сдать другим катихизаторам, — на родину же пойдет на короткое время, пока будет в отсутствии Иоанн Судзуки. Он пойдет.
30 марта/11 апреля 1898. Великий Понедельник.
Службы обычные: Утреня с шести до половины восьмого, Преждеосвященная Литургия с десяти почти до одного часу пополудни, Великое Повечерие с шести до семи вечера.
После обеда был христианин из Накамурахора, близ Одавара, Григорий Тада, земледел; в доме у него все христиане, кроме младшего сына, которому семь лет от роду, но который еще не крещен, по небрежению священника Петра Кано, хотя отец просил крестить. «Приведи сына в Одавара, когда там бывает крещение, а для одного в Накамурахора не пойду», — говорит ленивый пастырь. Григорию же недосуг водить сына в Одавара; так и остается некрещенным. Этот пример внушительно показывает, как нужно смотреть за японскими священниками и как на них одних Церковь оставлять нельзя.
Пред Повечерием были баронесса посланница с адмиральшей Дуба–совой. И разумная же мать эта адмиральша! Пять человек детей у них, — как тщательно она их воспитывает. И вместе какая образованная супруга! Дай Бог им дальнейшего счастья и успеха во всем! Порт–Артур окончательно занят нами. Адмирал Дубасов там полным хозяином. Однако же китайский флаг висит наравне с русским, и сами русские подняли его. Барон Розен уверяет, впрочем, что скоро перестанут это делать. Адмиральша говорит, что русские военные суда отныне не будут стоять в портах Японии: «Свои–де порта нужно обогащать стояночными расходами, а не чужие». Ее бы устами мед пить! Но едва ли моряки расстанутся с Нагасаки. Недаром моряки, по ее словам, крайне ропщут, ибо их держат в Порт–Артуре: «Ничего–де там нет, никаких развлечений». Но они еще имеют утешение, что — «пионеры», а последующие за ними еще больше завопят, что нужно менять русское золотое здоровье на сифилис. Ведь и муж адмиральши когда–то страдал этою болезнию, вероятно, в Нагасаки же полученною; тридцать два — тридцать три года тому назад он списан был с военного судна и оставлен в Хакодате, чтобы вылечиться от сей болезни; тогда я и познакомился с ним, еще очень юным, стройным военным, бледнолицым гардемарином. Сказать бы теперь адмиральше: «А что, вы, сударыня, страдали венерической болезнию, вами самими законтрактованною, прежде чем вышли замуж?». Не поняла бы, бедная, а понявши, пришла бы в ужас от неслыханной дерзости вопроса. Но почему же к мужу неприложима мерка жен? Откуда это варварство? И не попирается ли до сих пор женщина у христиан не менее, чем у язычников, или магометан? А в результате для детей — разные последствия первородного греха, — уж совсем не Адамова, потому что тогда Нагасаки и в помине не было.
31 марта/12 апреля 1898. Великий Вторник.
Петр Ямада, катихизатор в Мияно, полуторасаженным письмом, отлично, впрочем, написанным, изъясняет состояние своей Церкви, что у него крещено недавно шесть человек, крестилось бы и больше, но бонзы очень мешают, — злословят, спорят, отговаривают, так что еще пять человек, совсем приготовленные к крещению, удержались именно смущенные нахальством бонз и прочее. Предлагает потом следующие свои соображения: 1. «Так как наши катихизаторы недостаточно образованы, то пусть печатаются лекции профессоров Семинарии и рассылаются им для прочтения и усвоения». По более общему соображению это и мое искреннее желание. Но как их печатать, когда их нет, или если и есть, то негодны для печати. Вон мы хотели отпечатать толкования к Коринфянам и Галатам, — лекции Емильяна Хигуци; целый год я твердил ему о сем, и целый год он возился с исправлением их, — все–таки они так плохи по изложению и языку, что сами же японцы (о. Павел Савабе, Павел Накаи) находят их невозможными для печати. 2. «Не переменять катихизаторов на Соборах, ибо христиане сживаются с ними», и прочее. Но мы же и не делаем этого; переменяются только те, которых не терпят, или которые сами настоятельно просятся в другие места. 3. «Не делать больших Соборов, а деньги, идущие на это, употреблять на катихизаторов; Соборы ограничить собранием священнослужащих». Старая песня! 4. «Уменьшить число катихизаторов, но возвысить им содержание». И при возвышенном будут так же плохи, как теперь, а Церкви многие исчезнут от сокращения числа катихизаторов. Впрочем, написано к Петру Ямада, чтобы он свои соображения представил на усмотрение будущего Собора.
