Творения - "Лактанций" (электронные книги без регистрации txt) 📗
Полемика с языческой религией. Свою апологию христианства Лактанций начинает с опровержения языческой религии. В этом направлении как греческими, так и латинскими христианскими апологетами уже был накоплен значительный опыт; к тому же защитникам христианства можно было обратиться и к критике образованными язычниками официальных религий. Сочинение Цицерона «О природе богов», сатиры Лукиана давали богатую пищу апологетам. Однако в своей критике язычества предшественники Лактанция не ограничивались аргументами, рожденными в среде образованных греков и римлян. Уже Иустин Философ (Мученик) ставит вопрос об исторических корнях язычества, но решает его не в духе известного его оппонентам евгемеризма. Для Иустина языческие заблуждения являются результатом происков демонов, которые, зная пророчества о Христе, создали пародию на христианство. Так, зная, что Христос — Сын Божий, что Он привяжет к виноградной лозе осленка, они внушили людям, что речь идет о Дионисе, который рожден богом Зевсом, к тому же Дионис изобрел виноград, а осла приносят ему в жертву (Jus. 1Ар. 54). Узнав о том, что Христос будет исцелять больных и воскрешать мертвых, демоны стали говорить об Эскулапе (Ibid.). [17] Греческий апологет конца II в. Феофил Антиохийский, проанализировав сочинения Гесиода и Гомера, также говорит, что сказания о богах сочинили поэты и философы под влиянием демонов (Theoph. Ad Aut. II.5–8).
Латинская апологетика, столь же усердно искавшая ответ о природе язычества, не отказываясь, в сущности, от демонологии, ориентировалась главным образом на традицию, идущую от Евгемера. Так, Тер — туллиан, внимательно изучив Варрона и римскую историю, пишет: «Что касается ваших богов, то я вижу лишь имена неких древних мертвецов, слышу сказки и узнаю из них о священнодействиях» (Tertull. Apol. 12.1). [18] Минуций Феликс, также основываясь на данных античных историков, пишет, что древние люди стремились сохранить память о своих умерших предках в статуях, которые впоследствии стали считаться священными (Minut. Octav. 20–21). При этом Минуций прямо ссылается на Евгемера. [19] Эти же и новые идеи относительно природы язычества мы находим и у Лактанция.
Уже в первой книге «Божественных установлений» Лактанций стремится доказать своему читателю несостоятельность язычества как религиозной системы. Он пытается объяснить читателю, что, во — первых, боги, в которых верят язычники, не являются богами, а вера в них появилась сравнительно поздно; во — вторых, эти боги недостойны религиозного почитания, а вера в них, противоречащая природе человека, не способна сделать людей лучше (в отличие от христианской). Для опровержения языческой религии и доказательства своей позиции Лактанций использует самые разные подходы — от апелляции к здравому смыслу и логики до обращения к античным «атеистическим» концепциям и христианской демонологии.
Свои рассуждения относительно природы языческих богов Лактанций, в традиции латинской апологетики, строит во многом на положениях Евгемера, прочитывая мифы как историю древних людей. Со ссылкой на латинский перевод «Священной истории» Евгемера, выполненный Эннием, он называет Сатурна италийским правителем и в духе римских поэтов и писателей связывает со временем его царствования «золотой век». Демифологизируя языческих богов, причисляя их к человеческому роду, Лактанций показывает, что люди еще в древности обоготворили своих царей и героев за их благодеяния и улучшение жизни: «…они были великими и могущественнейшими царями; в благодарность за их добродетели или благодеяния, или за изобретения ими искусств, и поскольку они были дороги тем, над кем они правили, в память [об этом] они были причислены к богам» (1.8.8). [20] Также в духе Евгемера Лактанций признает изобретение медицины за Эскулапом, кузнечного ремесла — за Вулканом, всех прочих ремесел — за Минервой: «…безусловно, есть Минерва, которая изобрела все, потому‑то мастера ей и поклоняются. И вот благодаря тем низким людям Минерва и поднялась на небо» (1.18.23).
Этому обожествлению царей и героев способствовали и поэты. Многие мифы являются плодом поэтического вымысла. Прометей вовсе не создавал людей, но он первым начал лепить из глины статуи, изображавшие людей (II. 10.12). Юпитер не превращался в золотой дождь, а просто обесчестил Данаю, расплатившись золотыми монетами, поэты же придали этой грязной истории красоту. При этом «золотой дождь» такая же метафора, как и «железный дождь», который изображают летящими дротиками и стрелами (1.11.18). Также и при похищении Гани — меда Юпитер не превращался в орла, это такой же поэтический вымысел: «Он либо захватил его с помощью легиона, чьим символом является орел, либо имел выполненный в виде орла оплот корабля, на который он посадил того Ганимеда, подобно тому как [имел оплот в виде] быка, когда он захватил и переправил [через море] Европу» (1.11.19).
Подобное реально — историческое истолкование мифов, принижение богов до людей помогало решить одну из важнейших полемических задач, традиционную для христианской апологетики, а именно доказать историческое превосходство монотеизма (равно христианства) над политеизмом. Вопрос о том, является ли христианство новой религией или оно освящено древностью еще большей, чем государственные религии, был одним из главных вопросов, поднимаемых христианской апологетикой. Обращение к этой проблеме было, с одной стороны, ответом на обвинения христиан такими языческими писателями, как Цельс и Порфирий, и, с другой, апелляцией к греко — римской системе ценностей, для которой прошлое было лучшим временем, в то время как настоящее — временем упадка.
Рассуждая далее о Сатурне и его судьбе, Лактанций показывает, что вера в богов появилась относительно поздно. Сам век Сатурна для него — время всеобщего, абсолютного единобожия: «В самом деле, когда царствовал Сатурн, когда еще не были установлены культы богов, когда еще ни один народ не обращался к фантазиям о богах, Бог, как бы то ни было, почитался» (V.5.3). Многобожие появилось во времена Юпитера, который, свергнув своего отца, установил собственный культ и культ богов (V.5.9), а также заставил других царей воздвигать в его честь храмы (1.22.21–22).
В другом месте «Божественных установлений» Лактанций, обращаясь к ближневосточной интеллектуальной традиции, несколько иначе объясняет обстоятельства возникновения веры во множество богов. Он говорит о появлении политеизма во времена после Великого потопа и называет потомков Хама первыми, кто принял многобожие (II. 13.7). Первый шаг к многобожию был сделан, когда род человеческий оказался настолько велик, что не смог прокормиться на прежде обитаемой земле и начал свое расселение, теряя связь с корнями «истинного благочестия» (II. 13.8–10). Отход от истинной религии знаменовался возникновением почитания природных стихий. Люди, не имея крыши над головой, всматривались в небо, которое вызывало у них удивление. Поэтому‑то они стали почитать звезды, светила и стихии. Первыми отошли от истинного благочестия египтяне. Они же вскоре начали обожествлять животных (И. 13.11). Обе версии появления языческих верований, сколь бы отличны друг от друга они не были, доказывают тем не менее одно — временной приоритет единобожия.
Однако доказательством древности монотеизма полемика с язычниками у Лактанция не заканчивается. Латинский апологет старается показать, что люди, считающиеся у язычников богами, принесли немало бед, а потому недостойны почитания. Лактанций анализирует историю языческих богов, не только показывая, что Геркулес, Эскулап, Аполлон, Марс и другие были людьми и рождены от людей, но и убеждая читателя в их скверных нравах. Марс — человекоубийца, Меркурий — вор и мошенник, Кастор и Поллукс — похитители чужих невест, Аполлон — совратитель (1.9.1–10.14).
