Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
С десяти часов здесь акт: в нижней классной зале собрались мужские школы. Начальник их (Коочёо) Иоанн Кавамото прочитал списки, причем объявлены кончившими курс и выходящими на службу Церкви: четыре из Семинарии, восемь из Катихизаторской школы, один из певческой; прочие все переведены в высшие отделения.
Сущность моей речи: «Вас мало, — не смущайтесь, — скоро будет много. Народ — живой организм и дышит, как и отдельный человек, и чем моложе, тем чаще: я здесь менее сорока лет, но уже четыре раза явственно видел вдыхание и выдыхание: сначала открытие Японии, потом стремление узнать иностранцев, затем рабское подражание всему иностранному, ныне: „Христианство не нужно, — у нас своя религия, и мы особый народ: христианство–де вредно для Японии”… Но правда ли? В этих стенах, в двадцать пять лет, слышалось ли хоть слово непочтительное к Императору, не полезное для Японии? Нет! Напротив, не будет ли вредно учение, что Император — бог; учение это трудно обосновать, шатко оно. Иное дело, если сказать: „Бог велит: Царя чтите, за Царя молитеся, — несть власть, аще не от Бога“; этого никто не может поколебать, ибо это слово Всемогущего… Или: учащие, что японцы — не братья другим народам, а что–то особенное (Иноуе Мецугоро), — не опасное ли для японцев говорят?.. Все подобное ложь, а потому скоро рухнет, — и хлынет после отлива прилив; и вновь строющаяся наша Семинария, ныне столь обширная для вашего малого числа, когда войдете в нее после каникул, — не много лет пройдет, — окажется тесною для всех желающих поступить в нее».
Дал Кавамото и для учеников пять ен на симбокквай. А для наставников был чай в редакции Синкай. Начались акты пением «Царю небесный», кончились «Достойно есть». Я был в рясе и панагии.
В Женской школе симбокквай был вслед за актом; в Семинарии и Катихизаторской школе с первого часа пополудни, и проораторствовали почти до шести часов. Во время собрания пришли священники: Борис Ямамура, Николай Сакурай и Игнатий Мукояма, — которые тут же и засажены за стол с угощениями. Из речей особенно хороши были Фомы Михора, первого кончающего семинариста, к несчастию, больного грудью до того, что я боялся, что у него кровь хлынет горлом во время его с пафосом произносимой речи; с чувством благодарил он Семинарию за воспитание, за драгоценные сокровища, которые дала она. Хорошо говорил также выпускной катихизатор Иоанн Ямагуци, — о необходимости твердой и живой веры. Очень оригинальную речь произнес сорокалетний Петр Ока, прежде всего он описал, что во всю жизнь никогда не был так счастлив, как целый год был счастлив в Катихизаторской школе, и прочее. В заключение собрания семинаристы попросили пожаловавших священников сказать слово на пользу; они и не отказались; прежде о. Борис, потом о. Мукояма произнесли блестящие импровизации, в которых с опыта говорили очень ясно и подробно, — первый, что катихизатор должен проповедывать Христа распята, и только это всегда иметь целию, а не науку, не «го», не «сёоги», нужные якобы для начала сношений, второй, что катихизатор должен иметь неослабную надежду и постоянство в труде, иначе будет разбит и повержен в прах (как полковник Кимура, Такасакский, очень храбрившийся и оказавшийся потом, во время войны с Китаем, презренным трусом)…
28 июня/10 июля 1897. Суббота.
После Обедни, с восьми часов, вплоть до всенощной выслушивал отчеты священников. Мало нового, но немало неприятного, есть кое–что и приятное. Например, при разговоре с о. Николаем Сакурай спрашиваю:
— Пришла ли жена к Моисею Симотомае, катихизатору в Саппоро?
— Отец не отпускает ее, хотя она просится к мужу.
— Почему до сих пор не отпускает? Недоволен был поведением Моисея; но он теперь не ленится и не пьет, а отлично служит вот уже более года.
— Говорит, что приемный сын нужен ему для дел домашних; Моисей же — на службе Церкви.
— Но он хотел в приемыши именно служащего Церкви; почему же теперь иначе? Впрочем, мы не станем держать на службе сына против воли его отца, тем более, что чрез это может нарушиться прямой закон Господа о браке. Пусть старый Симотомае возьмет Моисея домой, но не разлучает его с женой, от которой у него уже двое детей и с которой они живут в любви и согласии.
— Старый Симотомае говорит, что ни за что не примет Моисея, хотя бы даже и судом присудили ему это. И Моисей Хориу уже помирился с этим.
— Какой Хориу? Я не знаю Хориу на службе в Саппоро, а знаю Симотомае Моисея. Хориу — было прежним именем его, пока он вышел приемышем в дом Симотомае, — и так далее.
Оказывается, что отцы и дети распоряжаются по–старому, по–язычески, несмотря на то, что приняли — Бог весть когда — христианский закон! — Сказал я о. Сакураи, что после Собора должен он отправиться вместе с о. Борисом, священником старика (тоже Моисея) Симотомае, в Фукуока и убеждать всячески или отпустить дочь к мужу, или мужа призвать к дочери (хотя бы для того нам нужно было лишиться добре служащего катихизатора), но ни в каком случае не расторгать брак. Если старик не согласится, то объявить ему, что он вне Церкви, как нарушитель прямой заповеди Господа (к богослужению может приходить, но таинств будет лишен); Моисей же, катихизатор в Саппоро, может тогда принять прежнее имя фамильное Хориу и вновь жениться, если захочет.
Или: в Тооно, у Катакура, где катихизатор Павел Кацумата, двое еще не крещенных, хотя давно готовых к тому, Суганума и Хатаяма, не дают водвориться там ни католикам, ни протестантам. Как только явится с проповедию патер или пастор, они первые являются к слушанию и искренно слушают, долго, — несколько раз слушают, а затем, улучив время, когда особенно много свидетелей, с малых вопросов и возражений завязывают спор и в пух разбивают инославие; когда в пылу спора они начинают произносить по–православному «Христос, Петр, Павел» (не Христо, Петера, Пол), тогда инославные догадываются, с кем имеют дело, и спешат прекратить состязание, а вместе и свою проповедь в Тооно. О. Катакура же прост, только ревностен, и этого достаточно, чтобы (с знаньем, конечно, главных догматов) отражать и поражать лжу инославия.
Всенощную со мной служили пять иереев — Петров и Павлов; после была исповедь.
Во время отчета кого–то из священников приходили семь выпускных воспитанниц благодарить за внимание. Благословил их крестиками иерусалимского Патриарха Герасима и иконами Богоматери; так как чаем угостить некогда было, то дал им банку варенья, присланного мне из Токусима их же старшей товаркой, женой о. Павла Морита чрез его самого.
29 июня/11 июля 1897. Воскресенье.
Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.
С девяти часов Литургия, которую на иерусалимском антиминсе служили со мной шесть иереев–именинников с о. Павлом Савабе во главе их.
По Литургии Молебен Святым Апостолам с многолетием. Пели все очень стройно. После богослужения снятие фотографической группы всех мужских учащихся и прибывших на Собор отцов. Потом обычная сегодня сутолока: прощание учеников, расходящихся на каникулы, причем снабжение их дорожными, кому прямо, кому (посостоятельней) с возвратом (которого, однако, почти никогда не бывает), приготовление Крестовой Церкви под соборные заседания, чтение и регистровка «кейкёохёо» и церковных прошений.
30 июня/12 июля 1897. Понедельник.
С восьми часов утра открылся Собор священнослужителей. Прочитаны «статистические листы» Церквей, причем уяснено, что ныне всех христиан в Японии 23.514 человек. Сосчитаны служащие Церкви, которых оказалось 204, вместе с ныне кончившими курс. Потом прочитали прошения о священниках и на выбор человека для Хоккайдо оставались целое послеобеда; едва к шестому часу пришли к соглашению избрать Игнатия Като, тридцати одного года, ныне катихизатор в Хитоёси. Если до завтра не передумают, то он будет утвержден.
После Собора пришли проститься из Женской школы двадцать восемь учениц и четыре учительницы, отправляющиеся завтра утром на каникулы в Тоносава; почти все бледные от усиленных предэкзаменационных занятий; посмотрим, каковы вернутся после каникул.
