Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
О. Феодор Мидзуно вернулся с своего долгого путешествия по своему приходу и рассказал о нем; ничего особенно, — везде проповедь идет вяло.
О. Иоанн Катакура пишет — восхваляет веру христиан приморских Церквей, летом столь пострадавших от наводнения; говорит, что именно это бедствие и оживило их веру, — так–то нет худа без добра!
Был когда–то в Семинарии умный мальчик Андрей Уено; отец взял его из школы с половины курса, а потом о нем ни слуху; а отец — язычник; и думал я, что пропали семена. Нет, младший брат Андрея пишет, что желает креститься. Значит, Андрей не только сохранил веру, но и возрастил ее до способности оплодотворить душу другого.
29 декабря 1896/10 декабря 1897. Воскресенье.
После обедни, между другими, зашел ко мне слепец Антон Антонович Густовский, поляк, образованный человек, приехавший третьего дня в Токио с намерением изучить японский массаж с тем, чтобы, вернувшись в Россию, открыть для русских слепцов эту отрасль промышленности; просил комнату, чтобы пожить, пока будет ездить в школу слепых учиться. К сожалению, нельзя исполнить его просьбу — дом ныне занят до последнего угла, — все семинаристы, жившие прежде в других домах, ныне, пока строится Семинария, помещаются здесь. Узнав, что он католик, я порекомендовал ему попросить помещения в Католической Миссии, на вид обширной, где помещение для него должно бы найтись. Если и там нет, то все же он не в крайности: его зовет к себе жить учитель массажист, хотящий от него, в свою очередь, перенять европейский способ массажа, который Антон Антонович в совершенстве знает.
В два часа отправился отдать визит доктору Кёберу, живущему в конце города, как раз у школы слепцов; заговорил о слепце Антоне Антоновиче; догадался Кёбер и говорит: «С удовольствием я поместил бы его у себя, но по контракту с хозяином права не имею принять на жилье в дом иностранца».
Из Эма Матфей Ина, женатый на сестре умершего бывшего катихизатора Андрея Ина, описывает кончину Андрея. За полчаса до смерти Андрей, уже лишившийся способности говорить, знаками велел женщинам оставить комнату и, потребовав кисть и бумагу, спросил письменно у доктора: «Решено ли?». Тот тоже кистью ответил Конфуциевой фразой, что, мол, «участь человека — умереть лишь только научиться», но к этому прибавил: «Ты же не только научился, но и учил многие годы других»; то есть был много лет катихизатором (доктор, хотя был язычник, но знал службу Ина). Поняв из этого уклончивого ответа, что жизнь кончена, Андрей написал стишок: «Тан–дзицу я годзю сан (53) сака, ёцу (4) нокору». («Кратки дни! Пятьдесят три — вершина! Четыре не достает». То есть, умирает сорока девяти лет); положил кисть, перекрестился и испустил последний вздох. За несколько дней он приобщился Святых Тайн; был все время в мирном христианском настроении.
30 декабря 1896/11 января 1897. Понедельник.
Симеон Мацубара из Аомори пишет: христианин из селения Миммая позвал его к больному сыну; христианин этот, Петр Коита, скрывал свою веру от соседей, даже и икону держал в скрытом месте, но то же, что и у нас: «Гром не грянет, мужик не перекрестится», захворал сын, душа заволновалась глубже, и пепел с тлевшей искры сдут. Симеон крестил сына, но он помер вслед за тем, и Симеон же похоронил его по христианскому обряду, причем вера Петра обнаружилась для всех, и он уже не являл ни малого поползновения скрывать ее.
При похоронах Симеон Мацубара имел случай сказать несколько катихизаций; все слушали, не исключая местных бонз, которые потом еще приходили рассуждать с ним о вере и в заключение выразили свое, хоть и печальное для них, убеждение, что «скоро все будут христианами». — Был также Симеон Мацубара в селении Канида, 8 ри от Аомори, с двести домов жителей; позвал его сюда один христианин, Илларион Ямазаки; но нашел он здесь и других христиан: жену врача, Марию Ямамото, которая держит на видном месте в доме икону, являя себя христианкой, и мужа своего убеждает принять христианскую веру; была здесь в Женской школе сия Мария года два; катихизатор Мацубара хвалит Женскую школу за умение так глубоко привить христианство своим ученицам. Есть там еще, кажется писарем в сельском правлении, Моисей Симада, краткое время находившийся здесь, в Семинарии, тоже порядочный христианин. Симеон Мацубара надеется в селении в скором времени образовать Церковь.
Вечером, с семи часов, Иоанн Акимович Кавамото устроил на втором этаже у семинаристов волшебный фонарь с пением. Я рассказал им Ветхозаветные истории по четырем картинам: о Давиде и Голиафе, о Давиде, в которого Саул мечет копье, о Соломоновом суде и о погибели Иезавели. Пение не дурно. Кончилось в девять часов.
31 декабря 1896/12 января 1897. Вторник.
Григорий Камия, катихизатор в Циба, просит дать ежемесячную помощь в 3 ены старику–врачу, но не имеющему никакой практики, Иову Акияма; если не дать, то Иов уйдет в деревню, чтобы добывать себе пропитание; а между тем он с таким усердием отыскивает слушателей для Камия! — Нельзя платить за это усердие, иначе пришлось бы платить всем, приводящим слушателей к катихизатору, а таковые есть почти в каждой Церкви. Нельзя давать 3 ены и по бедности, пришлось бы раздавать весьма многим, на что средств Миссии не хватит. А сказал я о. Фаддею побыть в Циба и испытать Иова, не может ли он помогать по проповеди Григорию Камия? Если может, то в качестве «денкёо–ходзё» может получать 3 ены.
По совету с «Кочёо», с Иваном Акимовичем Кавамото, сказал я еще о. Фаддею, чтобы он написал катихизатору Филиппу Узава удержать дома ученика Катихизаторской школы Канасуги — не пускать его сюда: человек совсем не пригодный для катихизаторства, хоть бы и окончил курс. Сам же о. Фаддей говорит, что он, когда выпьет, делается сумасшедшим. Да и в трезвом виде он иногда сумасшествует, как тогда, когда без всякой причины наделал самых грубых дерзостей врачу нашему Оказаки.
Совсем нет людей для Катихизаторской школы. Ныне остается в низшем классе четыре человека, из которых один язычник еще. Другой — язычник, только что исключенный за неспособность, брат катихизатора Григория Котака, несмотря на исключение, на днях опять явился в школу, и не только явился, но вчера побил Кочёо, бедного Ивана Акимовича, — зачем–де исключили его.
Как не бережешься, а от простуды не спрячешься: горло болит; завтра, дай Бог, служит; сегодня на всенощной на Литию и Величание не выходил — больно говорить громко.
Вчера скончалась вдовствующая Японская Императрица, мать нынешнего Императора.
1897–й год
1/13 января 1897. Среда.
Ночью — грохот и «денпоо!» Хоть мертвый проснется; телеграмма из Нагасаки от Петра Павловича Моласа, командира «Адмирала Корнилова»: «Поздравляю с Новым Годом!» и прочее. Посмотрел на часы: четверть второго. — Опять грохот и «денпоо!» От кают–компании «Адмирала Корнилова» поздравление; четверть третьего. Если бы не поздравляли добрые и милые моряки, то было бы лучше, тем более, что от простуды и невыхождения из комнаты горло и голова болели, и сон был дорог.
С девяти часов Литургия в сослужении с четырьмя иереями, из коих о. Павлу Сато, служащему иереем почти двадцать лет, сегодня дан набедренник. На Литургии из русских были: посланница, мадам Шпейер, и Устинов, консул хакодатский. После Литургии зашли ко мне все служившие сегодня священники и диаконы поздравить с Новым Годом; предложил им чай; пришли также старосты Собора, — тоже угощены чаем; после сего я уехал в Посольство, куда приглашен был на завтрак. После завтрака у посланника дал восьмую дневную молитву новорожденному сыну секретаря Сомова, Сергею.
Потом были у меня с визитами: слепец Антон Антонович, князь Лобанов с супругой, офицеры с «Димитрия Донского», потом доктор и офицер с «Корейца», просидевшие до семи часов с весьма интересными рассказами про Амурский край (грубость нравов поселенцев), про Корею и прочее.
