Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
— Как так? Что же вы будете делать здесь неделю и что будет делать о. Игнатий в Такасаки? — возражаю.
— У меня есть дела с христианами, — отвечает о. Игнатий.
— У вас дел не может и не должно быть других, как познакомить вашего преемника с христианами и передать ему дела Церкви; трех–четырех дней для этого совершенно достаточно; затем два–три на сборы, и вы должны быть на следующей неделе здесь, на пути в вашу Церковь. Думал я, что вы горите желанием поскорей быть на месте вашего нового служения, а вы, наоборот, — только оттягиваете. Что же до Фомы Маки, то жил он почти месяц здесь, без малейшего дела, и не в тягость это ему, а в сладость! Он вот что: если Маки завтра не отправится в Такасаки с просфорами, то отсюда он будет изгнан (ибо комнаты уже нужно готовить для учеников, — каникулам скоро конец); если вы, о. Игнатий, на следующей неделе не будете здесь с семьей на пути в Циукоку, то с вами будет поступлено, как заслуживает того ваша леность. (В уме порешил я наказать его вычетом из обещанного ему 25 ен жалованья, ен 5 в два месяца).
Маки промямлил, что завтра отправится, о. Игнатий уехал. Посмотрим, что будет. Фоме Маки, во всяком случае, священником не быть, хотя бы он исправился от своего торгашества; прогнил он леностью насквозь.
Прошедшею ночью скоропостижно помер старик–слуга в редакции «Сейкёо–Симпо». Утром сегодня нашли его мертвым, ибо там теперь он один и жил, — Исаак Кимура с семьей где–то в деревне.
9/21 августа. 1896. Пятница.
Занимался целый день в библиотеке.
Фома Маки отправился в Такасаки.
Сделал выбор татами для домов Семинарии, почти самый лучший сорт, в тринадцать прошвов, в роккван роппягу монме, цена 1 ена 40 сен за ура, без осмотра.
10/22 августа 1896. Суббота.
Эти каникулы много напоминают каникулы 1885 года. Тогда меня мучил письмами из Тоносава о. Владимир, ныне немало мучает письмами оттуда Иван Кавамото. Мизерною личностью оказывается. Вдребезги разбиваются все мои надежды на помощников, как русских, так и японских! Что ж, коли Господу не угодно послать сюда добрых делателей, то пусть и будет Его Воля!
11/23 августа 1896. Воскресенье.
Илья Яманоуци вернулся с Хацидзёосима, чтобы отправиться на новое место службы, в Карацу. Итак, ничего не вышло у нас с предприятием водворить христианство на сем острове. Имели там год дарового школьного учителя, оплачиваемого Миссиею, и сей учитель был настолько робок, или неопытен, что даже о «Единстве Божием» не говорил там (как свидетельствует о. Павел Сато); спасибо, что хоть не развратился там; быть может, дальше окажется хорошим катихизатором, став в Церкви, и поблизости священника.
Был христианин Яков из Фукуи, изобретатель мыла для мытья шелковых материй; принес в подарок кусок сего мыла, который я отдал в Собор для нашей ризницы. Главный же элемент в составе мыла — масло из ватного семени, отчего мыло дешевле Марсельского, из оливкового масла — элемента дорогого; мыло Якова и уступает в деле (коокос) только этому мылу. Другие составные части он держит в секрете.
12/24 августа 1896. Понедельник.
Старуха Анна Кванно приносила письмо к ней Стефана Кондо, катихизатора: жалуется он, что дочь его, ныне гостящая у него на каникулах, неблагочестива, капризна, не очень почтительна, что он поэтому не отпустит ее больше сюда в школу. Дочь его, Сара, совсем маленькой поступила сюда в школу лет шесть тому назад; у нас ли, в Женской школе не дисциплина, не добрый уход за ученицами, не добрый пример им! И вот — результат! Значит, врожденные дурные свойства почти невозможно переделать. Девочка умная, учится без всякого затруднения и почти первая в своем классе по всем предметам, но в то же время не любящая молиться, составляющая заговоры, хитрая и лукавая, прозванная товарками «Онна–киёмори», что составляет весьма дурную репутацию характера. Недостатки ее всячески старались исправить. Анна несколько раз брала с нее письменное обязательство, что она будет вести себя хорошо. И ни к чему! Хорошо, что ныне отец берет ее; быть может, при строгости родителей несколько исправится, а в школе от нее вред и другим.
И тут же пример совсем другого свойства. Римма Като, восемнадцатилетняя учительница нашей школы, приходила с Анной Кванно взять благословение на вступление в брак с переводчиком религиозных книг Павлом Есида. Она тоже с малых лет воспитанница Женской школы; но очень благочестивая, любящая молиться у себя частно после общей молитвы, кроткая, правдивая, всеми любимая, желающая непременно продолжать служенье Церкви в своем звании учительницы и по вступлении в брак.
Та и другая, воспитанные при одинаковых условиях, оказываются совсем противоположными. Как судить о сем?.. Но праведен суд Твой, Господи!
13/25 августа 1896. Вторник.
Разослано остальное содержание за девятый и десятый месяцы, исключая тех, которые еще не известили о себе, что прибыли после Собора на места службы; таковых человек пятнадцать; из них половина, вероятно, не дали известия по забывчивости и небрежности, а половина действительно еще гуляет Бог весть где и о службе забыла думать. Неполезная сторона Собора та, что много времени теряется для проповеди: у половины проповедников никак не меньше месяца, у остальной, менее добросовестной половины — полтора или целых два месяца.
14/26 августа 1896. Среда.
Ученики, проводившие время каникул в Тоносава, вернулись с Иоанном Кавамото во главе. — Ремонт школьных комнат сегодня совсем кончен.
Северный ветер и дождь вчера и сегодня.
За всенощной зажигали паникадило, потому что можно и нужно было затворить южные двери (иначе ветер или тяга воздуха свечи тушит).
15/27 августа 1896. Четверг.
Успение Пресвятой Богородицы.
Скучно как–то проводится этот праздник. Школы еще не собрались, христиан в Церкви мало, нерадостно Богослужение в полупустом Соборе. А затем обычная суета деловая целый день.
Был Стефан Касай, дядя катихизатора Моисея; привел невесту Моисея в Женскую школу; человек разумный и к вере усердный; тоже находит, что Моисею еще рано стать катихизатором на месте владений его рода, в Хигата; «Когда будет сорок лет, тогда — в Хигата», — говорит; это уже слишком долго; достигши тридцати лет и будучи в то время уже семейным, «может стать в Хигата». — Был Кёбер, профессор; приносил книги и взял новые, — все глубоко религиозные; взял также «Историю Церкви до разделения Церкви» на японском для какого–то студента, который просил.
Был сию минуту Пимен, сынишка катихизатора Василия Усуи, вчера пришедший в Семинарию, но едва ли еще годный для нее: всего тринадцать лет и ростом совсем малыш; представил две просьбы: 1) купить ему шапку, 2) послать его в Академию. Первое исполнено будет завтра, второе отложено в долгий ящик.
16/28 августа 1896. Пятница.
Собираются ученики; к приему в Семинарию набралось уже мальчиков двадцать, в Катихизаторскую школу — почти никого. Я занимался надписыванием наших журналов, отправляемых в Россию.
17/29 августа 1896. Суббота.
Емильян Хигуци из Кобе пишет, что полковник Германн расхворался так, что за жизнь его опасаются, в последнем градусе чахотки; «так бедному Хигуци пришлось вместо удовольствия осмотреть Кёото, показывая его полковнику, обратиться в сиделку и „Hotel’ного гарсона”», — как он пишет, так как полковник никого видеть не хочет, кроме его. И охота же таким полумертвецам ехать осматривать диковины в чужеземщине! Впрочем, все чахоточные не сознают своей опасности.
Учеников и учениц все прибавляется. Филипп Узава из своей школы привел одного в Семинарию, другого в Катихизаторскую школу. Я ему говорил, между прочим, чтобы он позаботился о постройке храма в своей местности; на восемь селений вокруг себя он распространил христианство; пора подумать об этом, а потом прилично ему сделаться пастырем приобретенных им для Христиан душ; вероятно, христиане захотят его иметь своим священником, если предложить им.
