Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав (книги бесплатно без txt) 📗
Поэтому, переходя из ислама в христианство, надо было возгласить: "Анафематствую учение Мухаммеда, глаголющего, что Христос не есть Сын Божий, но апостол и пророк" [2362]. Ранние христиане не довольствовались усмотрением в Иисусе лишь апостола и пророка, видя в Нем Самого Сына Божия [2363]. Ведь если бы Он "был лишь пророком, то тогда сказал бы: "Да знают Тебя, единого истинного Бога, и Моисея с другими пророками, и Иисуса" [2364]. Кроме того, обращаясь к новозаветному сопоставлению Иисуса с ангелами [2365], можно было сказать, что никому из ангелов и ни единому пророку Бог не сказал: "Я ныне родил Тебя" [2366]. Заостряя внимание на Христе как Учителе, Феодор Мопсуэстийский и Несторий способствовали тому, что именование Спасителя пророком стало вызывать сомнения. Согласно Кириллу Александрийскому, если и можно прибегать к такому именованию, надо также признать, что Он "не некий пророк среди прочих" и наделен не просто "благодатию пророчества", но, будучи Словом Божиим, обладает Божией природой [2367]. Поэтому (вероятно, не имея в виду полемику с исламом) Максим счел возможным изобличить как несторианскую ересь мысль о том, что Христос — только пророк, наделенный благодатью пророчества [2368]. Несмотря на то что в Библии это именование получило безусловное признание, Церковь не была готова обсуждать, как именно мусульмане соотносят его со Христом, поскольку складывалось впечатление, что в результате этого соотнесения Христос как бы становился "неким пророком среди прочих" [2369]. Моисей и Илия появились с Ним на Горе преображения, чтобы, как пророки, "решительно свидетельствовать, что Он есть Владыка и Господь всех пророков и всего творения" [2370]. Подобно тому как мусульманское понимание монотеизма заставляло христиан отстаивать учение о Троице, мусульманское осмысление пророчества вело к апологии догмата о лице Христа.
Отождествляя Христа не только с пророком, но и со Словом, Коран в какой-то мере заложил основу такой апологии [2371]. "Если Христос есть Слово Божие, то почему вы зовете Его пророком?" — спрашивали христиане [2372]. Тот, Кто, согласно Корану, является "апостолом Бога и Его Словом" [2373], должен быть больше апостола. В христианском платонизме, характерном для византийского богословия, именование Словом означало, что именованный творит "причины всего сущего, то есть образцы, иначе именуемые идеями", из которых, в свою очередь, возникает разумные и зримые миры [2374]. Просто пророку такое не по силам. Даже если учение Платона об идеях и не давало оснований для христианского понимания Иисуса как воплотившегося творческого Слова, свидетельство против ислама брало начало в именно в идее Логоса. Согласно Иоанну Дамаскину верным выражением такого свидетельства было возвещение, гласившее: "Исповедую единое Слово Божие, несотворенное в Своей ипостаси" [2375]. Феодор Абукирский, писавший на арабском, сформулировал это так: "Аллах, и Слово Его, и Дух Его суть единый Бог" [2376]. Варфоломей Эдесский, видя, как Коран понимает Слово, отвечал так: "Что до меня, то ведаю Слово Божие как "свет от света" [2377]. Поскольку, пребывая в превратной неприязни к идее троичности, мусульмане отвергали Троицу, их заблуждение неизбежно сказывалось даже в их обращении к учению о Логосе.
Таким же образом обстояли дела и с их толкованием рождения Иисуса Христа от Девы Марии. Христиане не раз с удивлением обнаруживали, что наряду с различными ложными воззрениями на Иисуса Мухаммед учил, что Христос родился от девы [2378]. Дабы как-то объяснить столь неожиданное православие в "предтече антихриста", они сформулировали определенный принцип толкования, согласно которому "он исповедует рождение от девы по бесстыдному дерзновению и против своего желания" [2379]. Насколько Мухаммед не понимал, кем была Дева Мария, можно судить еще и потому, что он ошибочно полагал, будто христианская Троица состоит из Отца, Матери и Сына. Кроме того, в Коране Мария, мать Христа, отождествляется с Мариам, сестрой Моисея, и на это смешение христианские критики мусульманства не раз обращали внимание [2380], восклицая: "О, сколь многие лета у Девы!" [2381]. Бесспорным, однако, остававлся тот факт, что "во всем Коране самые теплые слова сказаны о Христе и Его матери. Христос предстает там как весьма самобытное существо, но Его мать описывается еще живее. Коран воодушевляет на благочестивое поклонение Марии, которого у мусульман могло бы быть больше" [2382]. Когда в ответ на доводы ислама христиане подчеркивали значение Девы в ветхозаветном пророчестве [2383], они, по крайней мере, отчасти, связывали свою мариологию с коранической. Нельзя было не признать, что "во всем Коране Мухаммед и его мать Амина не удостаиваются таких похвал, какие обращены к Господу нашему Иисусу Христу и Святой Деве Марии, Богородице" [2384]. Кроме того, они признавали, что, в отличие от некоторых христианских ересей, ислам не отвергал человеческой природы Христа, даже если и учил, что вместо Него был распят кто-то другой [2385]. Так или иначе, но даже в тех аспектах, где мусульманское учение и православная христология Церкви как будто были единомысленны, последователи ислама "заблуждались во всем, что касается Христа" [2386]. Они не видели, что, только будучи совершенным человеком и совершенным Богом, Он может оставаться предметом веры [2387].
Касаясь вероучительного развития восточных пределов христианского мира, описываемого в этом томе, надо сказать, что "важнейшим" следствием противостояние исламу стала "оборонительная позиция, которую веками занимало византийское христианство". Это означало, что поглощенность литургическим культом, о котором велись споры с иконобоорцами, стала для византийских христиан столь всеобъемлющей, что они начали "ощущать такое состояние как нормальное". В богословском аспекте это служило укреплению "старого византийского стремления к консерватизму, который является основной силой и принципиальной слабостью восточного христианства". Такой консерватизм считался "последним прибежищем, дающим возможность выжить перед лицом ислама" [2388]. Таким образом, определяя себя самое перед лицом мусульманской угрозы, в некоторых отношениях восточное христианство делало это наиболее полно и адекватно, поскольку такое определение было обусловлено не внутренними нестроениями в пределах христианского мира, будь то восточного или западного, а необходимостью кратко охарактеризовать саму суть благовестия. Среди всех апологий, направленных против ислама, самым большим успехом, по-видимому, пользовался трактат "О едином пути спасения человеков", принадлежавший перу Георгия Схолария, философа- аристотелианца и ученого богослова [2389].
