Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав (книги бесплатно без txt) 📗
В самом начале своего исповедания Яков говорит, что он "идет по стопам наших благочестивых и святых отцов <и> учит тому, чему и они учили" [475]. Далее он говорит о "крепкой вере и православном (исповедании пророков, апостолов и святых отцов" [476]. Помимо прочего, его толкование представляет собой "предание, унаследованное мною от отцов и мною же переданное" [477]. В не меньшей мере предание определяло и его библейскую экзегезу, которая, как он утверждал, целиком берет начало в этом источнике [478]. Среди отцов, конечно, были те, кому монофизиты особенно благоволили, включая "наставников и божественных учителей святой Церкви Божией Афанасия, Василия, Григориев <Назианзина и Нисского>, Кирилла и прочих подобных им вплоть до благословенного Севера" [479]. Что касается самого Севера, то он составил свод цитат из упомянутых и других отцов, стремясь доказать, что его позиция не противоречит преданию и, следовательно, является православной [480]. О Григории Назианзине, прозванном "Богословом", упоминалось, что он говорит по наитию Святого Духа [481]. Однако носителями подлинного православия были, главным образом, отцы и архиереи, связанные с александрийской кафедрой [482]. Афанасий, например, сопричислялся двенадцати апостолам [483], а сам Север заявлял, что готов принять халкидонскую формулу, если ее можно найти у Афанасия, что, конечно, было немыслимо [484]. Не менее уважаем был и Кирилл, преемник Афанасия на александрийской кафедре. Когда халкидониты, противоборствуя яковитской христологии, приводили слова того же Кирилла [485], яковитам
приходилась по-своему толковать некоторые его высказывания [486]. Тем не менее авторитет Кирилла был непререкаем: он оставался "великим учителем и сокровищницей речений Духа" [487]. Подобно тому как халкидониты благоволили даже некоторым западным отцам, Север [488], усматривая в христологии Льва неприятие ипостасного соединения и потому отвергая ее [489], считал, что ему гораздо ближе определение Амвросия [490] (даже несмотря на то, что к последнему обращались и несториане) [491].
Согласие отцов, к которым обращались яковиты, было выражено на вселенских соборах. В своей беседе о литургии Яков Эдесский [492] исходит из "символа трехсот восемнадцати отцов" Никейского Собора [493]. Тот факт, что в этом символе по отношению к Иисусу Христу использовался термин "единосущный" (homoousios), доказывал, что идея единого воплотившегося Слова была актуальна для всех христологических определений [494]. Тремстам восемнадцати отцам-никейцам последовали сто пятьдесят соборных отцов Константинополя, изложивших ту же самую веру, которая была исповедана ранее [495]. Равным образом одобрялся и третий Вселенский Собор, состоявшийся в 431-м году. Осуждение Нестория, произошедшее на этом соборе, оправдывалось [496], так как была осуждена не его жизнь, но учение [497]. Таким образом, яковиты принимали авторитет тех же соборов [498], которых православные считали тремя первыми вселенскими. Противники яковитов полагали, что такое определение истинно вселенских соборов весьма произвольно [499]. Причиной этому, конечно, стал Халкидонский Собор, "который, воспользовавшись доводом о безумии Евтихия, внес в церковь несторианское человекопоклонство" [500]. Как халкидонская формула, так и tomos Льва, легший в ее основу, считались совершенно несторианскими [501]. Несмотря на то что у самого Севера, когда он начинал говорить о Христе, такие слова, как "неслитно" и "отличительный" [502] звучали эхом Халкидона, он не признавал, что "святой Кирилл говорил, будто нет никакого различия между словами о воплощении единого естества Бога-Слова и исповеданием, со гласно которому Эммануил нераздельно соединен в двух естествах" [503].
Основываясь на таком понимании авторитета соборов, яковиты обвиняли Халкидон и его сторонников в том, что они нарушили преемство единой истинно православной веры и внесли неоправданные вероучительные новшества. В своем исповедании Яков Эдесский утверждал, что "мы не прелагаем и не возмущаем сии вечные постановления, утвержденные нашими отцами" [504]. Православие заключалось в приверженности "апостольским и отеческим учениям, которые суть божественны и непререкаемы" [505]. Обыгрывая библейское предостережение, гласившее: "Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои" [506], они призывали, чтобы пределы православия постоянно крепились преданием [507]. Когда Филоксена, написавшего новое вероопределение, обвинили в измышлениях, он ответил, что на самом деле лишь пересказал ту единую веру, которая была исповедана многими учителями церкви и первыми двумя соборами [508]. С его точки зрения в новшествах были виноваты халкидониты [509], по аналогии с "единоcущным" (homoousios) [510] измыслившие слово "единоипостасный" (homohypostatos) [511]. Обращаясь к авторитету отцов, они или искажали их речения, или толковали их в соответствии со своими замыслами, что равносильно вероучительному новшеству [512]. "Тайны отцов" таковы, что по отношению к ним в равной мере недозволительны "ни присовокупление, ни умаление" [513].
Однако на самом деле возвещение верности отеческому преданию не следовало понимать в том смысле, что надо и даже возможно просто повторять их формулы. Православные отцы, например, могли говорить о человечестве Христа как о "воспринятом человеке" [514], поскольку несторианское осмысление этого термина в ту пору еще не имело хождения, и его можно было понимать православно [515]. Равным образом, Афанасий мог характеризовать человечество Христа "богоподобным", хотя впоследствии этот термин стал вызывать подозрение [516]. Появление таких слов не означает, что отцы имели какое-то отношение к тем ересям, которые позднее связывались с этими терминами, однако это не означает и того, что они приемлемы и ныне [517]. Терминологическая неясность сохранялось и по отношению к слову "ипостась". Поэтому готовность "приять все слова, реченные нам отцами" [518] обязывала "памятовать о том, когда, ради чего и кем сие было сказано, и что побудило говорить так и каков замысел реченного" [519]. Григорий Богослов, например, признавал [520], что на Никейском Соборе о Святом Духе почти ничего не было сказано, поскольку тогда это еще не составляло проблемы; равным образом еще не стал проблемой вопрос о соотношении во Христе божественной и человеческой природы, и потому он не предполагал точной терминологии [521]. Ни в коей мере не предполагалось, что дальнейшее развитие этой терминологии представляет собой отступление от никейской веры, — как раз наоборот.
