В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич (книги бесплатно txt) 📗
Спустя несколько дней после свидания, Леву вызвали в следственный кабинет тюрьмы. Там сидели начальник тюрьмы, начальник охраны и какие-то уполномоченные НКВД, приехавшие из Самары. Всех их интересовал один вопрос, и не только интересовал, а очень беспокоил, и с ним они обратились к Леве.
— Скажите, через кого, как вы смогли подкупить и отправить из тюрьмы телеграмму в Москву, комиссару НКВД, — задал вопрос прибывший уполномоченный. Лева молчал.
– Вы отправляли телеграмму? — спросил начальник тюрьмы.
– Да, отправлял, — ответил Лева.
– Как вы это сделали? — спросил уполномоченный.
– Я не скажу вам, как я это сделал, а скажу, для чего я это сделал. Я дал в Москву телеграмму, чтобы высшее начальство выслало комиссию и разобрало мое дело, так как меня заключили совершенно без вины, и следствие пришло к ложным выводам.
— Нас это не интересует, почему вы послали телеграмму, виновны вы или невиновны. Нас интересует только, как вы смогли послать телеграмму. Ведь выходит, что весь наш тюремный режим, изоляция никуда не годятся. Есть надзиратели, которые передали вашу телеграмму, а там могут передать и еще что-нибудь, и преступники могут сделать побег.
Лева подумал и сказал:
– Не тревожьтесь, режим и охрана у вас в порядке, никто из них не передавал телеграмму.
– Тогда как же вы могли ее передать?! — воскликнул начальник тюрьмы.
– Очень просто, — улыбнулся Лева. — Когда моя мама была на свидании, я продиктовал ей текст телеграммы и просил послать ее в Москву.
Начальники тюрьмы и охраны облегченно вздохнули. Ведь если бы это было через надзирателей, то вместе с ними были бы наказаны и они.
Никакой комиссии по расследованию, само собой разумеется, Лева так и не дождался.
Дошла ли эта тревожная телеграмма по назначению или же была перехвачена, осталось неизвестным.
Леве же становилось все более и более ясным, что в этом мире правды ему не найти.
Глава 10. В ожидании приговора
»…Очи наши — к Господу, Богу нашему, доколе Он помилует нас. Помилуй нас, Господи, помилуй нас; ибо довольно мы насыщены презрением. Довольно насыщена душа наша поношением от надменных и уничижением от гордых».
Пс. 122, 2-4
В тюрьме в то время народу было много. Хотя была зима (19.35 г.), но в тюрьме мороз не чувствовался. В камерах происходило самообогревание. Среди заключенных преобладали не обычные уголовники, а больше люди, привлеченные по 58-й статье за антисоветские «преступления». Ввиду того, что состав преступления у многих был слишком необоснован, для осуждения не применяли пункты статьи 58-й, а обвинение строили по литерам: «КРА» и «КРГ». «КРА» означало — контрреволюционная агитация, «КРГ» — контрреволюционная группировка.
Дела всех обвиняемых по этим буквам со всего Советского Союза направляли в Москву, на решение Особого совещания НКВД, и люди, находясь в тюрьмах, месяцами ожидали приговора.
Эти буквенные статьи были предъявлены евангельским христианам-баптистам: пресвитеру К.Ф. Кливеру, его жене Т.Э.Кливер, проповеднику, несшему в часовне обязанности пресвитера, Н.А. Левинданто, П. И. Кузнецову, Е.И. Фомину, его сыну П.Е. Фомину, В. Попову и Льву Смирнскому.
Все они находились в разных камерах, но когда надзиратель объявлял: «Выходи на прогулку!», многие камеры открывались одновременно, и на прогулке братья встречались. Так вместе на прогулку попали Н.А. Левинданто, Ваня Попов, Лева Смирнский, Петя Фомин. Это были радостные встречи. Во время хождения по кругу в небольшом тюремном дворике разговаривать не разрешалось, но арестованные все время нарушали это, беседуя, идя попарно, и надзиратели уже не обращали внимания на разговоры.
Николай Александрович, немало переживший в своей жизни разных злоключений, отличался бодрым характером и даже пытался шутить:
— Лева, Лева, — говорил он, — что у тебя за воротник на пальто? Я смотрю и не разберу, женский или мужской…
— Это специально для тюрьмы, — отвечал Лева. — Мама каракуль спорола, а эта суконная обшивка была уже готова.
– Ну, с таким воротником тебя никакая сестра не полюбит.
– Я этим не интересуюсь, — отвечал Лева.
– Да ты за кем-нибудь ухаживал?
Лева ответил отрицательно и улыбнулся.
Их разговор был прерван. Один из так называемых урков (воров) выбежал из своего ряда и бросился к Пете Фомину, шедшему впереди. Он с размаху ударил его кулаком по голове и сшиб фуражку, схватил ее и помчался дальше. Петя Фомин, а за ним и Ваня Попов для чего-то бросились догонять уркагана.
— Почему, за что он его? — удивлялись все.
Скоро все объяснилось. Фуражка Пети Фомина была сшита из зеленого сукна защитного цвета и напоминала милицейскую. Урки вообразили по фуражке, что Фомин не кто иной, как посаженный милиционер, а они страшно ненавидят милиционеров и решили мстить ему, считая, что он повинен в арестах ихнего брата, воров. Как ни доказывали верующие, что Петя Фомин никакого отношения к милиции не имеет, они всячески грозили ему кулаками и даже обещали убить.
К вечеру, когда все стихало, заключенные любили слушать разные рассказы, анекдоты. В тюрьме гложет тоска по родным, томит ожидание неизвестного приговора, и заключенные особенно ценят тех, кто может отвлечь их от горькой действительности. Рассказчики находились, и нужно сказать, нередко художественно рассказывающие, но говорили они обычно сальные анекдоты или передавали всякую грязь из своей жизни.
В камере, где находился Лева, был глубокий старик, он в царское время работал сначала приказчиком, потом разбогател, стал купцом и разъезжал по разным городам со своими товарами. И вот этот старик каждый вечер делился с товарищами по камере похождениями из времен своей купеческой юности. Везде, куда бы он ни приезжал, он выдавал себя за неженатого, сватался к местной красавице, обольщал ее, проводил с нею ночь. Это был грех обмана и разврата. И этот худой, полулысый седой старик с костлявым лицом со смаком подробно рассказывал, как он раздевал красавицу и овладевал ею. Люди слушали, затаив дыхание, а он рисовал картину за картиной, превосходя, пожалуй, по красноречию французского писателя Мопассана.
Леве было глубоко жаль этих несчастных людей, которые не имеют здоровой духовной пищи и в грязи, в чаше отравы ищут спасения. Он молился о них Господу и не знал, что предпринять.
Вдруг неожиданное, радостное. Николай Александрович и другие сумели договориться с надзирателями, чтобы их объединили в одну камеру. К ним с той же просьбой перевести их в другую камеру присоединились и другие, сохранившие культурность люди, из интеллигенции.
Ваня Попов забрал свои вещи и направился в коридор, чтобы перейти в другую камеру, но Лева отказался. После глубокого размышления он пришел к выводу, что должен остаться среди несчастных, прогнивших грешников и как-то нести им свет, осенять их. Встать и прямо, громко проповедовать им Христа он не решался. Он знал, что его сразу же изолируют. Поэтому днем он тихо беседовал с некоторыми, рассказывал им, что он христианин и как он верит во Христа, как в Спасителя, а вечером, поговорив с некоторыми, он стал открыто выступать в камере с лекциями на медицинские темы.
Его лекции привлекали всеобщее внимание. Надзиратели, останавливаясь у двери, тоже с интересом слушали их. И теперь каждый вечер был заполнен не грязными анекдотами, не гнилыми историями, а его рассказами, лекциями. Он говорил об устройстве человеческого тела, о том, как мудро устроено сердце человека, о дыхании. Коже человека тоже была посвящена отдельная лекция. Он говорил об устройстве кожи, о ее физиологии, профилактике кожных заболеваний, рассказал случай, когда странствующие артисты украли мальчика и выкрасили его золотой краской, чтобы показывать на сцене, и ребенок погиб, потому что кожа его не могла дышать.
