В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич (книги бесплатно txt) 📗
Несмотря на тяжелые переживания, физически Лева чувствовал себя неплохо. Днем отдыхать никогда не ложился, а к вечеру чувствовал себя настолько утомленным, что после поверки, когда разрешалось спать, он, помолившись, спал спокойно и безмятежно.
— Ты как будто тяжело переживаешь и в то же время спокоен, — говорил ему инженер, — спишь, как невинный ребенок.
— Так или иначе, — замечал Лева, — мы, верующие, хотя и переживаем, но все заботы возлагаем на Бога. Он печется о нас и снимает чрезмерную грусть и беспокойство.
А про себя Лева подумал:"Ведь написано в псалме: «Возлюбленному своему Он дает сон».
Время от времени камеры обходило начальство, выслушивало всякие претензии заключенных и собирало заявления. Лева подал заявление на имя начальника НКВД с просьбой вызвать его лично для дачи особо важных показаний но следственному делу.
Прошло несколько дней, и Леву вызвали. Конвой подвел его к двери, обитой черным материалом. Лева догадывался, что такая обивка дверей предохраняет от проникновения изнутри всяких шумов. Его ввели в большую комнату. Огромные светлые окна около стен много стульев. Впереди большой стол, за ним — несколько человек в военной форме. Тогда носили знаки различия: кубики, ромбы, и по ним знающий человек мог определить звания военных. Лева в этом совершенно не разбирался. Он видел только, что в центре сидит человек, у которого на гимнастерке были ромбы. Значит, это был начальник.
— Подойдите сюда ближе, — сказал он Леве и, не предлагая сесть, предложил рассказывать, что он хотел.
Внутренне молясь, Лева стал говорить:
— Вы знаете, меня арестовали и, кратко говоря, обвиняют, что я антисоветский человек и все мои понятия о вере являются вражескими, антисоветскими. Дело ведет следователь Углев. Как я ни доказывал ему, что я не враг, что стремлюсь работать честно, как все советские люди, и желаю учиться и быть полезным нашему народу, он все расценивает как контрреволюционное проявление. И вдруг на очной ставке наши верующие, которые отлично знают, что я никаких антисоветских настроений не имею, никакой антисоветской агитацией не занимался, показывают, что я антисоветский человек. Наши верующие, по слову Божию, должны говорить правду, и вот говорят неправду. Почему это происходит? Наблюдая за работой следователя Углева, я пришел к выводу, что следователь внушает свидетелям и подследственным те понятия, которые им несвойственны, и что делается это путем гипноза, внушения.
Начальник сначала спокойно слушал, что говорил Лева, но когда Лева стал доказывать, что выводы следователя совершенно лживые и вызваны внушением и гипнозом, рассердился на Леву и закричал, что он неисправимый контрреволюционер. Как ни пояснял Лева, что с контрреволюцией он ничего общего не имеет, что совсем не думал агитировать против власти или сочувствовать кому-либо, кто настроен против Советской власти; как ни говорил, что политикой никогда не занимался и не интересуется, а живет только верой в Бога, Христа и Евангелие, — начальство, сидящее за этим большим столом, ни в чем ему не верило, а попытки добиться правды расценивало как выступление контрреволюционера.
Один из сидевших рядом с начальником сказал:
– Мы видим, вы ни в чем не раскаиваетесь. Вот вы писали в записке, адресованной вашей матери, в записке о получении передачи, что желаете снова работать, участвовать в операциях.
– Да, писал, — сказал Лева. — Действительно, мне трудно без работы, я привык всегда работать и, работая по хирургии, я, конечно, скучаю по операциям.
– Бросьте нам очки втирать! — воскликнул один из сидевших. — Мы отлично понимаем, что вы, как контрреволюционер, скучаете по операциям против Советской власти, по операциям по распространению своей веры с целью подрыва нашей материалистической действительности.
– Нет, нет, — уверял Лева, — я вам истину говорю, что я тут подразумеваю только хирургическую работу, я мечтаю стать хирургом.
Никто ни в чем не верил ему. Грустно, тяжело было Леве смотреть на этих людей: занимают такие посты, кажется, должны прежде всего бороться за правду, а вес видят в извращенном виде.
— Прошу вас, — сказал Лева, — переменить мне следователя. Углеву я показаний давать не буду, он приходит к неправильным выводам.
Долго размышлял Лева об этой встрече с начальством. Что это? Почему это? Ведь после революции, когда В. И. Лениным был подписан декрет об отделении церкви от государства, когда была предоставлена полная свобода вероисповедания и в Основном законе страны — Конституции была предоставлена всем гражданам свобода как религиозной, так, равно, и антирелигиозной пропаганды, никто не обвинял верующих, что их понимание веры является антисоветским. Все евангельские христиане и все так называемые сектанты свободно вздохнули после гонений и притеснений царизма. Проповедь Евангелия совершенно свободно раздавалась по селам и городам нашей страны. В. И. Ленин и его соратники не допускали никакого притеснения верующих, боролись со всякими оскорблениями религиозных чувств. Молитвенные дома и церкви не закрывались. Велась большая антирелигиозная работа, но с верующими боролись не как с врагами, а с их взглядами — идейно, и только идейно. Лева отлично помнил собрания евангелистов в самых больших залах Самары. Он знал, как радовались верующие и пели Богу среди природы и даже идя по улицам с текстами Евангелия. Были юношеские кружки, детские собрания, воскресные школы. Каждый мог верить или не верить и воспитывать своих детей, свою молодежь в зависимости от своих убеждений.
Но умер Ленин, и отношение к верующим с каждым годом становилось все хуже и хуже. Со страниц газет и журналов на них лились грязные потоки всевозможной клеветы, их всячески пытались унизить и обвинить во всевозможных преступлениях, а потом и вовсе было объявлено, что это враги, что всякая вера, по существу, суть антисоветская, и начались аресты, преследования…
Верующие евангельские христиане-баптисты в основном обитали в сельской местности, это была крестьянская масса. И повсюду были закрыты в селах и деревнях молитвенные дома. И только единичные церкви и молитвенные дома сохранились в отдельных городах.
Многие проповедники, пресвитеры, а также служители других религиозных течений очутились в тюрьмах.
Все это Лева отлично знал, и теперь, размышляя, думал: почему это все? Неужели веем этим руководит высшее правительство, Сталин? Не может быть! Лева никак не хотел верить этому. Он думал — и думал не только он один, а и многие другие, — что если бы Иосиф Виссарионович знал, что все так происходит, то устранил бы все эти перегибы, Лева мечтал, что если бы можно было пробраться к высшему начальству и оно разобралось бы, то все было бы восстановлено, как при Ленине, свободно и справедливо.
Эта жажда найти и доказать правду не оставляла его.
На следующий день его опять вызвал следователь Углев. Лева сказал, что никаких показаний ему давать не будет и будет разговаривать только с другими следователями. Леву спустили опять в камеру.
— Ну, как у тебя дела? — заинтересовался инженер, когда Лева сел на свое место.
— А вот отказался от следователя, добиваюсь правды.
Заключенные рассмеялись.
— Чудак ты, Лева! — сказал один из них. — Ты бы лучше поступал так, как дедушка Фомин. Он все подписывает, и его крепко не накажут.
После обеда, когда все стали дремать, инженер подсел к Леве и тихо, почти на ухо, стал говорить ему:
– Мне жаль вас, молодой человек, вы ведете себя совсем нетактично! Поймите, вы погубите себя совсем.
– Я только добиваюсь правды, мне правда всего дороже, — прошептал Лева.
– Никакой правды вы не добьетесь, — шептал инженер. — Неужели вы не понимаете обстановку нашего времени? Вы знаете, что лагеря сейчас очень нужны экономически. Какая масса народа за пайку хлеба, за баланду, чтобы не умереть с голоду, будет строить новые города, каналы, заводы. Ведь это чрезвычайно экономически выгодно. И для того, чтобы все планы по развитию нашей страны осуществились, нужен этот рабский труд. Наступит время, когда техника будет высока, тогда этот труд перестанет быть выгодным: вот тогда-то, поверьте мне, тюрьмы, лагеря сойдут почти к нулю. Но теперь это великий фактор в нашем строительстве, и добиваться правды, когда всем юридическим и судебным органам дано задание всячески карать и осуждать, — это совершенно бессмысленно.
