Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании - Риттельмайер Фридрих (электронные книги бесплатно txt) 📗
Однако ж речь идет вовсе не о возможности заснуть, а как раз о пробуждении. И коль скоро можно помыслить глаза, которые днем видят звездное небо (ведь оно окружает нас всегда), значит, может существовать и некий дух, настолько погруженный в душевный покой, что даже днем в самой глубине его жизненных ощущений над ним простирается звездное небо. Звездный дух, как можно было бы назвать это существо, сопровождает человека на жизненных путях.
Стоит упомянуть здесь еще одно образное представление, которое помогает уснуть. Его порекомендовал мне Рудольф Штайнер, когда я просил его помочь некому человеку, страдающему бессонницей. Нужно представить себе, будто сидишь на краю пропасти возле розового куста, обрываешь розы одну за другой и усталым жестом роняешь в пропасть. Если кто‑нибудь возразит, что у него при этом кружится голова, то можно изменить образ, представить себя орлом, который, мощно взмахивая крыльями, снижается к темному ущелью. Взмахи крыльев можно тогда сопрячь со вдохом и выдохом.
Раз покой можно принимать подобно лекарству, точно так же можно принимать и всякое другое духовное содержание. Особенно целительно упражнение «Чистота». Его можно выстроить и оформить по примеру представленного нами упражнения «Покой». В этом нам поможет погружение в непорочный жизненный ток растений или в кристально чистое великолепие заснеженного ландшафта, или образ Сикстинской Мадонны, или опять‑таки звездное небо. Все это способно оказать такое же, а то и лучшее воздействие, чем обычай средневековых монахов бросаться для внутреннего охлаждения в снег или в ледяную воду. Подобным образом человек может научиться как бы вдыхать силу воли, правдивость, добро. Он узнает, что в его распоряжении есть замечательная духовная аптека, только он еще толком не умеет ею пользоваться.
Но вернемся к упражнению «Покой». Постепенно оно становится для человека чем‑то вроде санатория, построенного им самим для себя. Когда он захочет отдохнуть, ему более не понадобятся дальние и дорогостоящие поездки в горы. Он заглянет к себе в покой. Вначале я иной раз представлял себе, будто живу в этом покое, как ныряльщик, пребывающий в море под большим стеклянным колоколом. Снаружи бушует море, вокруг снуют рыбы, на них нападают морские хищники, а он, под. защитой своего подводного дома, глядит на все, что его окружает. Так и мы из своего Дома Покоя можем бросить духовный взор на тревогу и спешку, царящую снаружи, и через созерцание противоположности усилить чувство покоя.
На этом пути многие лишь исподволь начинают постигать, что такое истинный покой. Прежде они знали его только в форме бессознательного сна. Настоящий покой входит в нас, покоится в нас, бодрый и живой, питает нас, исцеляет, обожествляет. Когда я испытал его впервые, у меня было такое чувство, что лишь теперь наконец появилась возможность работать над «нервами». Здесь как с грузом, который можно поднять, ухватив его снизу, — обнаруживается область, лежащая глубже нервов, и, помыслив слово «покой», человек тотчас оказывается в своем Доме Покоя. Посреди самой яростной уличной суеты, посреди самого шумного собрания — стоит только подумать о покое, и он воздвигается, точно храм, и облекает нас своей безмятежностью.
Говоря здесь об этом, мы подобно врачу–невропатологу работаем над духовной жизнью человечества. Никакие пилюли не помогут человеку так, как эти упражнения покоя. Если человечество примет написанное нами всерьез, опасность неврастении и еще худших психических заболеваний, которые возникают от изнурительной спешки, будет преодолена за несколько десятков лет.
До сих пор мы вели рассуждения таким образом, что даже абсолютно далекий от религии человек мог следить за ходом нашей мысли. В заключение, однако, следует добавить кое‑что имеющее прямое касательство к миру, о котором говорит религия. Тот, кто находит соответствующую опору в своем внутреннем существе, пусть претворит этот покой в огромное доверие. Пусть устремит свой взор к духу, властвующему за всеми и над всеми звездными мирами, и пусть умиротворенность, струящаяся к нему из дальних далей, отхлынет от него великим, глубоким, совершенным сердечным доверием. Он заметит, как при этом слабеют несчетные внутренние напряжения, о существовании которых он даже не подозревал. Он «отреагирует» множество потаенных страхов и кошмаров, и ему вовсе не понадобится доводить их до своего сознания посредством методов психоанализа. Но доверие должно быть живое, не опускающееся до фаталистической невозмутимости. Ведь современному человеку нужна сила активного преодоления мира. К невозмутимости приходили многие люди минувших эпох. Рассказы о стоицизме римлян, а тем более о буддийских монахах, и прежде всего о самом Будде, вызывают благоговение перед такою вершиной человеческого самовоспитания. Однако же это еще не христианская умиротворенность.
Хорошо и тут посмотреть на Христа. Разве Он — не «Слово», не Мировое Слово? Что обращалось к нам из глубин звездного неба? Разве не Он тоже? Хвалебная песнь ангелов в святой ночи — не есть ли она в основе своей Его собственное певучее существо? В прощальной беседе Христос сказал своим ученикам: «Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир (Frieden). В мире (Welt) будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир». И еще «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам». Эти последние слова Христа имеются как в древней мессе, так и в человекоосвящении. В последнем они свободно возродились из сокровеннейшего своего духа: «В умиротворенье смотрю Я на мир; такое примирение с миром может быть и вашим, ибо Я даю его вам!» А после воскресения Христос приветствует своих учеников знаменательным «Мир вам!» Можно помыслить эти слова произнесенными в прошлом, в истории Христа. Но можно помыслить их также произнесенными в настоящем, ибо каждый вечер в звездном небе эти слова, как откровение высочайшего божественного духа, справляются о наших душах. Если мы, переживая их, будем исходить из великого вселенского целого, то можно не опасаться, что мы будем жить только в личной умиротворенности, как легко случается в религии прощения грехов, или будем пребывать в пассивной умиротворенности, к которой так легко приходят в религии упования на Бога. Напротив, суровый ход великих мировых часов сообщится и нашему сокровеннейшему чувству жизни. Они для того и существуют. И вот мы умиротворенно обращаемся к миру, соединяясь с ним в его становлении, которое может произойти через Христа. «Мир Мой» — подчеркивает Христос в Евангелии от Иоанна. Это значит: мир, который есть Я. Оттого‑то мы вправе полагать, что речь Его обращена также и к нам. «Я есмь мир! Мир, который есть Я, да будет с вами!» Если возможно пережить эту медитацию покоя так, чтобы воспринять голос Христа из всех далей, высей и глубин, то она поднимется до того величия и силы Божией, какие только достижимы для человека.
Читатели, однако, могут задаться вопросом: хорошо, но какую же медитацию нам стоит выполнить: медитацию любви, предложенную в первом письме, или медитацию мира, предложенную здесь? V многих недоумение еще возрастет, когда в последующих рассуждениях мы будем говорить о целом ряде других медитаций, которые, как мы надеемся, будут все более прояснять, что значит медитация и чем она стремится быть. Дело в том, что в подобных эпистолярных рекомендациях невозможно указать, какая именно медитация подходит для каждого конкретного человека. Здесь можно только развить своего рода организм внутренних упражнений, где во всей полноте будет жить Иоанново Евангелие. И тогда пусть каждый выберет то, что ему подходит. Он может выбрать и все целиком, а в таком случае ему на всю жизнь хватит работы, чтобы внутренне усвоить все это. Это верный путь. Ибо в таком организме во всей полноте живет дух Иоаннова Евангелия, столь близкий грядущему времени. Однако при этом нам следовало бы вновь и вновь возвращаться к созерцанию центрального слова, которое объемлет всё: «Я есмъ любовъ!»Это изречение мы разворачиваем так, что сначала в семи глаголах «Я есмь» погружаемся в переживание этого «Я». А затем в семи так называемых ступенях страстного пути рассматриваем «любовь» в ее божественном откровении. И наконец, в семи «чудесах» Евангелия от Иоанна мы взираем на «есмь» в его действительной земной жизни и восприемлем его в себя.
